Коктейли Молотова, мачете и короткие юбки
Вика Валикова о том, как она построила клинику в ГватемалеЯ сделала этот монолог создательницы Health&Help, врача-инфекциониста Вики Валиковой еще давно, когда мы только-только уехали из Гватемалы. Опубликовать его в подходящих изданиях у меня так и не получилось, но хоронить текст в столе – совсем не дело, тем более, что девчонки начали новый сбор средств: на этот раз они намерены открыть пункт здоровья в Эль-Розарио, одной из нищих тихоокеанских деревушек Никарагуа. Сейчас нужная для строительства сумма уже набрана, но предела нет – каждый рубль, вложенный в проект, потратят на дополнительное развитие: строительство дороги, покупку новой "Скорой помощи" и новое медицинское оборудование.
Текст: Елена Срапян, канал @muyviajera
Фото: Александр Федоров, канал @badplanet
– Я всегда хотела быть врачом. Это была такая необсуждаемая данность. Моя мама – врач, и она часто брала меня на работу, мне очень нравилось. Она – невролог, и у нее очень часто выздоравливали пациенты, и мне нравилось это наблюдать – вот человек почти умирает, а вот уже у него все хорошо. Мы с мамой много смотрели американский сериал «Скорая помощь», и я думала – вот эти ребята реально крутые. И я всегда хотела в медицинский, даже в школу перевелась специальную перед поступлением.
Только в университете я начала думать, кем же именно я хочу быть. Я еще много ездила во время учебы, и все время подавала на стажировки, гранты, ездила покататься на серфе просто так. И думала – хорошо бы такую специальность, с которой можно везде работать. Тут меня начали звать на кафедру инфекционных болезней. Мне нравилось, что там очень много диагностики, и постоянно надо думать. Инфекционистика – это для умных. Тогда еще «Доктор Хаус» начался, мне жутко нравилось, а Хаус же – инфекционист. И как ни смешно, но это тоже повлияло.
У меня была нормальная счастливая жизнь, как у людей. Я закончила университет очень хорошо, у меня красный диплом, все прочили идти в ординатуру, но туда меня не взяли. И я пошла в интерны, по инфекциям. В республиканскую инфекционную клиническую больницу №4. И я не пожалела, мне очень нравилось. Я стажировалась в разных отделениях, и все думала, где остаться – а потом попала в приемный покой и поняла: о, вот это мне нравится. Там много экшна и очень много диагностики, и все зависит от того, насколько ты умный. Если ты дебил, ты кладешь людей не в те отделения, или, что хуже – не в те больницы, тебе моментально вставляют, и дебилом ты быстро перестаешь быть.
Я сразу, без отпуска, осталась работать в приемном. У нас был шикарный график: сутки через двое-трое, а это работа всего два раза в неделю. Было время учить языки, читать что-то дополнительное по своей специальности. Я ходила на прием к знакомому дерматологу, чтобы знать все про сыпи, я смотрела у мамы в клинике, как делают УЗИ.
Потом я уехала путешествовать, романтическая такая история. Вообще я долго была замужем, но в свободных отношениях с мужем. Узнала про каучсерфинг, и однажды ко мне приехал девятнадцатилетний мальчик погостить на два дня – а остался на два месяца. Такой путешественник по миру, без денег и вещей. И я первый и последний раз в жизни очень сильно влюбилась, глубоко и надолго. Потом он улетел в Азию, а я подала заявление об уходе.
Все были в шоке, родители, люди, с которыми я работала, друзья. Я не ехала за лучшей жизнью, все было наоборот – я великолепно себя чувствовала и очень любила свою работу. Но я решила, что это все же не стопроцентное попадание в то, о чем я мечтаю. И я уволилась, сдала квартиру, продала все, что у меня было. Никому не объясняла ничего, не брала обратный билет, мужу сказала, что хочу развестись. Он ответил, что я сошла с ума.
Мы с мальчиком встретились в Бангкоке, пропутешествовали четыре месяца, объехали много интересных мест. Я тогда впервые подумала о работе в странах третьего мира – иногда нам приходилось кого-то лечить в деревнях, на островах. Но я считала, что это несерьезно – лечить тропические болезни без специализации, без опыта и знаний. И я начала, пока мы путешествовали, отсылать свое резюме во все клиники, которые находятся в тропических странах, и во все университеты на тропическую медицину. Я думала – или меня возьмут работать, и я наберусь опыта, или меня возьмут учиться. И меня взяли учиться в институт тропической медицины Антверпена, и я вернулась в Россию оформлять документы.
Антверпенский университет – один из двух самых известных по тропическим болезням, и он мне был доступен: вся учеба стоила 3000 евро, и еще половину мне покрыли грантом за мои успехи и тотальную бедность. И я училась там год. У нас была специальная рассылка, какие организации кого ищут, что надо делать. Я там же, в Антверпене, утвердилась в своем желании работать в странах третьего мира. Одной из причин была сама критичность ситуации на планете. И что где-то надо поднимать медицину не с хорошего уровня до лучшего, а с никакого до какого-нибудь. Я считаю, что лучше тарелка каши для всех, чем торты для немногих.
И я уехала в Гватемалу. Я танцевала танцы латиноамериканские, и я уже была в Азии, там мне было жарко и тяжело физически. Про Африку я тоже думала, я была на практике в Египте, но там не было подходящих специальностей и НКО, ну и я кому-то не подходила. И тут я пошла на собеседование к бельгийцам Vivir en Amor, которые работали в Гватемале. И меня приняли.
Здесь мне сразу очень понравилось. Горы, вулканы, красиво. Хотя никакой радостной картинки не было, это сейчас у нас волонтеры капризничают, что их никто не может в аэропорту столицы встретить иногда. У меня была только какая-то куцая инструкция почему-то на голландском, я ее еле-еле перевела вообще. На билет я вообще собирала деньги на Indie Go-Go. И сам госпиталь в этот момент сидел в эвакуации – в поселке, где стояла их клиника, начался какой-то серьезный конфликт из-за строительства гидроэлектростанции. Работать мы начали только через неделю, и все еще было опасно – местные жители путали нас с теми, кто работал на ГЭС, кидали камнями, пихали, в поселке были перестрелки. Несколько раз мы так выезжали в целях безопасности, а потом прямо в окно клиники прилетел коктейль Молотова. У меня еще позиция была такая геройская – мы никуда не поедем, тут же раненые, мы должны их лечить. Но остальные сказали «да ну тебя на хуй», и уехали.
Я была в шоке – у меня был контракт на год, а все закончилось на полгода раньше, что делать-то теперь мне в этой Гватемале? И я написала всем на каучсерфинге, у кого по запросам находилась хоть что-то, связанное с медициной. Мне сразу, кстати, все ответили, и один мужик предложил волонтерить в городском госпитале тут же, в Уеуетенанго. Терапевтов в клинике было больше, чем пациентов, так что я ушла в гинекологическое отделение. Там часто в одном кабинете два врача – один занимается матерью, другой ребенком, и вот я была вторым, то есть скорее неонатологом.
На первом месяце дежурств я познакомилась с Серхио. И он сразу заявил мне, что я все делаю неправильно. Начал учить уму-разуму, и действительно много чему научил. А потом позвал на свидание. Мы там даже не целовались, за ручку ходили. И он показался мне таким надежным, на красной такой машине приехал, по клубам возил, платил за меня. И у нас такая романтическая история началась, мы ночами слушали музыку, разговаривали. А через его направили работать в центр здоровья под Шелой. И он такой – хочешь со мной? Поехали, чо. Я уволилась из госпиталя, а ведь мы даже еще не целовались.
Мы жили в самом захудалом отеле, платили кецаль по 20 в день за комнату (160 рублей –прим. авт.) В посте здоровья пригодился еще один врач, и мы остались с ним вдвоем работать. Но я рассылала везде резюме, так что все продолжалось до тех пор, пока я не нашла место на Роатане, в американской клинике Esperanza.
На Роатане было очень круто, но они не платили ни за жилье, ни питания бесплатного, ничего. Обычно сами волонтеры там по 800 баксов платят, да еще и селятся в дома организации за огромные деньги, ну там 1000 долларов за дом. В итоге я поселилась в хостеле на один день, а следующим утром бегала по пляжу и наткнулась на большого черного мужика – мужик, говорю, где снять жилье. Он говорит – да вот же куча домов. Но это, говорю, мне не по карману, я не из Америки, я из России. В итоге они мне нашли: там была такая мойка, где жили те, кто моют машины, ну и проститутки. Но вообще коммьюнити было нормальное, мне нравилось. Там у меня был отдельный вход и домик такой щитовой, как на даче. Даже кровати не было. И душ не работал. Они мне потом притащили кровать, плиту не притаскивали месяца два, и я питалась хлопьями с молоком.
Я начала работать, но было скучно: работа занимала полдня, а на развлечения у меня вообще не было денег. Так что я сидела в клинике в две смены. И мне надавали студентов – они приезжали жутко тупые, узкоспециализированные, вообще ничего не могли делать. В какой-то момент там стало слишком много врачей и студентов. И я решила, что пора валить.
Я всегда очень хотела выучить французский. Ну и подумала – надо ехать во франкоговорящую страну, поеду на Гаити. Быстро нашлись ребята, которые ехали ликвидировать эпидемию холеры. И как только самолет приземлился, я поняла – вот здесь реально полный п…ц. Я работала с холерой, тифом, малярией, сифилисом и ВИЧ, всех всему научила. Они же, американцы, какие – только специальными аппаратами могут лечить, а мы что, нам бы шпатель да липкую ленту – и нормально. Уже заканчивалась миссия, как мне наши гаитянцы говорят – а у нас тут в диспансере врача нет. Так я и осталась там, где мы жили, а жили мы в католическом монастыре. Целую келью мне дали, кормили, потом даже сто баксов положили в библию.
Мое Гаити закончилось через несколько месяцев: я заметила, что у меня разные зрачки. А до этого я принимала роды у матери-сифилитички, отрезала пуповину и случайно распорола себе палец ножницами. Ну и мне все давай писать, что это нейросифилис. Наверное, впервые в жизни я всерьез испугалась, но и то не слишком – думаю, надо ехать домой, но до этого надо бы в отпуск. И мы с Серхио провели ужасные две недели в Панаме и Коста-Рике, постоянно ссорились. Но именно там моя старая идея превратилась в намерение: давай, говорю ему, откроем свою клинику в Гватемале. И он тогда ответил, что я все придумываю, и он в эту идею не верит. А я еще на Гаити подавала документы во «Врачей без границ», и меня не взяли. Так что я серьезно была настроена на собственный проект.
С этой мыслью я и улетела домой, в Уфу. Опухоли мозга и нейросифилиса у меня не оказалось, так что я снова устроилась в приемный покой. И на одно из моих дежурств пришел мой друг из Португалии со своей новой девушкой. Это была Карина. Она сразу взяла меня в оборот: «Что, ты клинику строить собралась? Так давай построим, отличная идея». И благодаря ей все закрутилось, мы начали писать планы, делать презентации, придумали кампанию краудфандинговую. Работали очень много. И после того, как мы запустились и почти собрали всю сумму, я снова улетела в Гватемалу – искать место для больницы. Карина осталась в России, ей нужно было сдать ЕГЭ. На следующий день после экзамена она села на самолет и тоже улетела к нам.
С местом было очень много проблем. Мы сначала нашли одну деревню, о которой и говорили на краудфандинге, а потом там тоже начали строить ГЭС, и начались такие же проблемы, как в прошлый раз – конфликты, перестрелки. Мы очень расстроились, думали – ну все, сейчас придется возвращать донорам деньги. В итоге нашли другое место, но и там через два месяца все развалилось: они решили нажиться на нас, начали собирать под нас деньги с местных жителей – типа на строительство клиники. Конечно, местные рассердились, и грозились порубить нас мачете, если мы тут же не свернем всю свою деятельность.
Мы как-то отчаялись тогда. Но потом подвернулся Чуйнахтахуюб – маленькая, правда, деревня, но на перекрестке дорог. Мы не были уверены, что будут ходить из окрестных деревень, но время поджимало, у всех волонтеров уже на руках были билеты, и мы решили рискнуть. Большой плюс Чуйнахтахуюба в том, что здесь организованное коммьюнити, плюс они мормоны, они не пьют почти, алкашей совсем немного на весь поселок – всего два человека, ну и мы еще.
План строительства у нас был такой: никакого плана. Были только деньги, и были ребята, которые готовы были помочь нам в качестве архитекторов. И тут нам пожертвовали 450 мешков цемента. С одной стороны, это было хорошо, с другой стороны все наши планы на деревянный дом сразу закончились, и стоимость работ возросла в три раза. Тогда уже приехали волонтеры, Игорь и Алла, и мы разделились: Алла в качестве медсестры принимала людей, Игорь копал ямы для говна и мусора, а мы поехали искать стройматериалы. По утрам мы писали письма большим компаниям, а днем или вечером красили губы красной помадой, надевали сексуальные платья и шли по строительным магазинам. И многое в итоге нам дали бесплатно, окна, двери, розетки, другие материалы – короче, все получилось.
Коммьюнити выделило нам половину школы, актовый зал – там мы и жили вместе с волонтерами. Скажу честно – это был полный пиздец. Мы купили поддонов деревянных, так и спали в палатках на этих поддонах. По-другому нельзя было: пол школы бетонный, а мы в горах, тут холодно даже летом, а зимой вообще ужасно. Мы ругались просто постоянно, у всех были разборки, иногда кто-то кого просто на х.. посылал открытым текстом. Все делились на группки, кто с кем дружит, кто кого защищает, изредка были романы.
Я все еще не верю, что мы это все достроили. Там столько было конфликтов, у меня была личная драма, потому что наши с Серхио отношения разладились совсем, и это было очень тяжело. Он постоянно говорил – я все, я не могу, у меня другая жизнь. Поехали в Россию. А я говорила – ну как же мы поедем, куда, тут же никого нет, а мы работали вдвоем. Наши врачи, которые приехали работать на год, уехали через месяц, и я даже говорить об этом не хочу – все есть у меня в ЖЖ.
И он говорил – ты вот сколько планировала быть в Гватемале, три года? А я вот не планировал. В итоге сразу после открытия он уехал, и мы договорились встретиться в России. А потом он меня все-таки бросил.
Прошло уже несколько месяцев, и я понемногу привыкла. Все налаживается, к нам приезжают волонтерами нормальные врачи, быт тоже стал намного комфортнее и проще, и сравнивать нечего с тем, что было до этого. Сейчас, когда все начало работать, наконец появилось чувство, что все не зря. Потому что были моменты, когда уже казалось – пошло все к черту, нам ничего надо, никому ничего не надо. А тут, когда люди без тебя бы умерли, а тут они снова живые, и никто им не помог, а ты помог – это ни с чем не сравнить.
Кроме России, я нигде не работала за зарплату. Конечно, я люблю хорошие и красивые вещи, но… Не знаю, у меня был этап в жизни, когда я тратила все деньги, которые зарабатывал бывший муж, а он – нефтяник, и зарабатывал очень много. И я уже ощущала, как это, когда можешь в магазине купить все, что хочешь. Я никогда не смотрела на цены в продуктовом, не знала, какая у меня зарплата, потому что не особо отслеживала счет своей карточки, у меня были вещи, украшения, я вообще не напрягалась. Но сейчас, придя к совершенно другой жизни, я могу сказать – да мы и тут не очень напрягаемся. Главное, чтобы денег хватало на лекарства. Конечно, есть проблемы безденежья, ты ездишь автостопом за пожертвованиями, ты ищешь вписки на каучсерфинге, и это уже не какой-то необычный опыт – это скучная, утомляющая рутина. Но на самом деле все необходимое у нас сейчас есть, если действительно что-то нужно очень сильно, мы в конце концов можем тратить свои деньги и на себя тоже – у нас нет зарплат, но мы обе с Кариной сдаем квартиры в Уфе. Мы не шикуем сами, но мы шикуем, когда кто-то что-то привозит – курицы там, сыра, фруктов – а привозят нам что-то довольно часто, посылки присылают. Меня не напрягает вообще нисколько, вот такое количество денег мне нормально. Чем меньше шмоток, тем меньше проблем.
Для меня самое страшное, что может быть – когда нет никаких планов. А планов у нас с Кариной сейчас много, ближайшая идея – строить такой же пункт здоровья в Никарагуа. И это помогает. Нет, мы не собираемся ничего бросать, мы отвечаем за все свои проекты – это же как дети, от которых никуда не денешься. Но мы хотим сделать много вещей, и пока есть запал и желание – надо делать. Да, это все нелегко, но когда тебе нравится – становится намного легче. И я понимаю, что, открывая такие проекты, я могу больше принести пользы миру, чем просто работая врачом.