​КАК ДЕЛАТЬ ПУБЛИЧНЫЕ ПРОСТРАНСТВА, КОГДА ЗА ОКНОМ МИНУС 20

Вилле Хара — архитектор из Хельсинки, партнёр бюро Avanto Architects, которое стало известным за пределами профессионального круга после того, как спроектировало сауну в бывшей индустриальной зоне. По просьбе Strelka Magazine архитектурный критик Мария Элькина из Петербурга, самого холодного мегаполиса на планете, поговорила с Харой о том, как сделать публичные пространства бесплатными и удобными для всех, когда за окном минус 20.

Общественные пространства не первое десятилетие занимают первое место в урбанистической повестке дня. Ещё в 1960-е годы многие архитекторы, теоретики и историки архитектуры стали указывать на то, что стремление лишь к частному комфорту лишило города главного экономического потенциала и даже смысла существования. Традиционно города отличались от деревень тем, что давали возможности для взаимодействия между незнакомыми людьми.

В качестве классических общественных пространств называют итальянские пьяццы или пьяцетты — площади, которые со Средних веков служили одновременно и центром торговли, и местом случайных встреч. Некоторые архитекторы, самый известный из которых Ян Гейл, считали, что есть возможности переносить паттерны создания общественных пространств из старых городов Италии и в северные широты. Отчасти, как в случае с Копенгагеном, эти методы доказали эффективность. Однако глобально вопрос о том, как сделать по-настоящему холодные большие города такими, чтобы даже зимой они провоцировали на общение, остаётся открытым. Где же искать баланс между использованием современных технологий и мудростью прошлых поколений?

— Вилле, вы стали очень популярны в прессе благодаря сауне, которую построили в индустриальной зоне в Хельсинки. Мне кажется, что людей привлёк не столько дизайн, сколько сам факт того, что это сауна. Выглядит очень свежо, хотя мы и понимаем, что сауна — как раз традиционная штука, наверное, самое традиционное публичное место, которое только можно представить. Может быть, так и нужно создавать публичные пространства с проверенными веками функциями?

— Я вообще не уверен, что им всегда нужны конкретные функции. На древнегреческую агору в Афинах можно было прийти вовсе без цели, это просто было место, где люди встречались. (Агора, то есть рыночная площадь, в Афинах была мультифункциональным пространством, она играла ключевую роль в политической, экономической и социальной жизни Афин. — Прим. ред.)

— Свободные пространства также предполагают некое действо. Скажем, в Греции у Парфенона стоял алтарь, на нём жарили туши животных — приносили жертвы богам. То есть, по сути, это был такой пир. И мне кажется, что дух этих праздников в Греции, несмотря на все исторические перипетии, сохранился. В Финляндии есть что-то подобное?

— Между Грецией и Финляндией очень большая разница, в первую очередь из-за климата. В Древней Греции вы могли выйти на улицу, чтобы встретить кого-то, а в нашей культуре общественные пространства в основном находятся внутри зданий, потому что время, когда приятно находиться на улице, очень ограничено. Я купил квартиру рядом с парком Синебрюхова. Летом это место становится похоже на ад, потому что там можно гулять лишь три месяца в году. И там собирается молодёжь, они пьют пиво и шумят. Соседи негодуют, а я думаю, что это фантастика. Мы должны думать и о молодёжи, и о стариках, и о детях, когда говорим про публичные пространства, — не только про профессионалов.

— Мне-то кажется, что с профессионалами сложнее всего. Молодые люди где угодно могут хорошо себя чувствовать, а вот взрослым труднее, мне кажется, почувствовать себя в своей тарелке.

— Проблема в том, что публичные пространства уходят в частный сектор. Люди всё больше времени проводят в торговых центрах. Например, в торговом центре «Камппи» в Хельсинки поставили скамейки — там немедленно стали сидеть молодые люди, но владельцам магазинов это не понравилось, потому что это не их покупатель. Тогда молодёжь стала сидеть на полу — в торговом центре появились надписи: «Пожалуйста, не сидите на полу, это запрещено». То есть это уже не общественное пространство.

— В Петербурге такое отношение встречается очень часто. Люди могут сказать, что им не нужны скамейки во дворе, потому что они не хотят, чтобы на них сидели подростки и алкоголики.

— Я смотрю на это просто: всё основано на консюмеризме, вы должны всё время что-то покупать. И в Петербурге многие не находят себе место, потому что у них нет денег платить за дорогие кафе на Невском.

— Для этого и существовали традиционные общественные пространства — чтобы обеспечивать равноправие в чём-то. Это могла быть церковь, или сауна, или баня — знаете, у нас долгое время в городах были общественные бани, и сейачас частично сохранились.

— Очень интересно думать о вашем коммунистическом прошлом, когда рабочий человек был поставлен во главу угла, считался настоящим героем, и общественных пространств как раз создавалось много.

— Да, пожалуй, это было то хорошее, что досталось нам в наследство от этого в основном тяжёлого времени: общественные бани, детские кружки. Зря мы с этим так легко распрощались.

— Я сейчас ходил, смотрел на памятники конструктивизма и думал про слово «солидарность». В Финляндии его сегодня не используют, оно кажется устаревшим, чем-то левацким из 1970-х. Но вообще-то это очень важное слово, оно о том, что у людей есть эмпатия по отношению друг к другу.

— Поразительно, что слово «левацкий» вы используете как имеющее негативный оттенок. Я всегда считала Финляндию страной, где победила «левая» точка зрения.

— Да, у нас очень сильны социал-демократические традиции, но я бы не называл их «левыми», потому что это далеко от коммунизма, скажем так. В 1970-е в Финляндии было полно коммунистов, и для них социал-демократы были «правыми». Но и традиции социал-демократии вырождаются, разрыв между бедными и богатыми постоянно увеличивается. Может, он не такой, как здесь, в Петербурге, где люди могут пить водку на улице напротив входа в магазин Prada. У нас контраст не так заметен, но он есть. Я считаю, что наши социал-демократические традиции под угрозой.

Как ни странно, в Финляндии из старых общественных пространств сохранились библиотеки. Финны больше всех людей в мире пользуются библиотеками — довольно забавно. Раньше туда приходили читать книги или чтобы взять книги домой, а теперь это больше места социализации. Вы можете в них прийти поработать с компьютером, а можете бесплатно забронировать помещение для какого-нибудь общественного собрания.

— Я сторонний наблюдатель, и мы знаем, что бывать где-то и жить где-то — разные вещи, но вот, на мой взгляд, Хельсинки совершенно преобразился в последнее время в том, что касается именно уличных пространств. Приезжаешь летом — и в центре города яблоку негде упасть.

— Финляндия исторически сельская страна. Быстрая урбанизация у нас началась только в 1960-е годы. Ещё в 1980-е на Эспланаде, нашем главном бульваре, все магазины и кафе закрывались в четыре или в пять, вечером всё буквально вымирало. Сейчас всё больше молодых людей едут в Тампере, Турку или Хельсинки учиться, городская культура драматически меняется на наших глазах последние лет пять-десять. Раньше было принято встречаться дома, ходить друг к другу в гости. Люди боялись публичных пространств. А сейчас в Лондоне у газонов надпись «не наступать», а в Финляндии на Эспланаде все сидят прямо на траве и пьют пиво.

— Летом и в Петербурге неплохо, а вот зима представляет собой проблему. Крытые публичные пространства — это здорово, но всё-таки было бы хорошо проводить время на улице. Знаете, в Петербурге зимой трудно подойти к Эрмитажу со стороны Невы: вы замёрзнете минут за десять. Есть у архитекторов рецепты, чтобы как-то улучшать ситуацию?

— Это известная для Петербурга проблема, у вас здесь даже холоднее, чем в Хельсинки. Хельсинки находится за островами, и они сдерживают ветра. В Финляндии люди начинают выходить на террасы кафе в первые солнечные дни весной, когда на улице ещё плюс два. Там везде есть одеяла и инфракрасные грелки. Туристов из Южной Европы это шокирует.

— В Петербурге мы могли бы позволить себе даже газовые обогреватели...

— Ну конечно: «Газпром».

— Да, это могла бы быть для них фантастическая рекламная кампания, если бы они вместо рекламных плакатов устанавливали в городе горелки. Конечно, нагревать улицу газом — не экономно, не экологично, но в такой расточительности было бы что-то типично российское.

— Вообще, конечно, это вредно для окружающей среды — нагревать воздух на улице. Можно придумывать какую-то физическую активность. У нас на площади у вокзала зимой устраивают каток. У нас, правда, не такие большие площади, как у вас.

— Да, вот Дворцовая — она часть имперской традиции. Очень красивая, но преднамеренно лишённая любой функции, кроме парадной. Зимой здесь такой ветер, что вы и трёх минут не продержитесь. Как бы вы адаптировали её для жизни?

— Я бы ничего не менял на ней: она уже сложилась. Я бы разве что устраивал временные события какие-то. Ярмарки или что-то для детей.

— Я бы заказала проекты скамеек самым интересным архитекторам в мире и расставила их по периметру Главного штаба. Так на Дворцовую площадь будет удобно смотреть — а она для того и создана, чтобы ею любовались.

— Хорошая идея. Мы как-то участвовали в проекте в Турине, когда он был объявлен столицей дизайна, и предложили свои решения для одного из жилых районов, какие-то там навесы. И жителям вообще не понравилось. Они все были с Сицилии, они приехали работать в Турин и были не очень-то дружелюбны, они говорили: «Убирайтесь, нам вообще не интересна вся эта штука со столицей дизайна». Мы долго боролись, а потом догадались спросить их, что им вообще нравится. И они стали кричать «panchina, panchina», то есть скамейка. Потому что на Сицилии узкие улицы, напротив дверей стоят скамейки, и, сидя на них, можно разговаривать. А в Турине они остались без скамеек и чувствовали себя очень несчастными. Мы сделали им скамейки. Все остались довольны.

— То есть всё-таки традиционные вещи лучшие.