История без мира и 10½ глав

Любите ли вы Барнса так, как люблю его я?

Если да, то непременно возьметесь за его новый роман, вышедший по-русски в издательстве «Иностранка» (Изд. группа «Азбука-Аттикус», пер.: Е. Петрова) спустя всего считанные недели (!) после лондонской публикации. Называется книга «Одна история» (“The Only Story”) и посвящена любви. Точнее сказать, послелюбию – воспоминаниям о том, что ушло безвозвратно, но до сих пор бередит подуставшую с возрастом душу.

Сотни раз правы критики, превозносящие англичанина как непревзойденного стилиста и тончайшего знатока людской природы. Умение Барнса сопрягать в прозаическом тексте исповедальность, иронию и философские обобщения давно вызывает восторг у несметных ценителей его внятного, гибкого почерка. Ожидаемо присутствует эта фирменная триада и в «Одной истории», причем все ее элементы сбалансированы так, что можно сверять безупречность пропорций на аптекарских весах. Короче, читать старину Джулиана, как всегда, одно удовольствие. Пока в какой-то момент внезапно не осознаешь, что удовольствие это сомнительно.

Постараюсь растолковать максимально доходчиво.

Есть выражение: стрелять из пушек по воробьям. Нечто подобное происходит и здесь. Автор словно стреножит Пегаса, кромсает широкие вольные крылья и не позволяет взлететь к тем звенящим высотам, где когда-то парил в упоении, создавая свой главный шедевр – «Историю мира в 10½ главах». Вместо романа про всех нас и обо всем незадачливом человечестве появляется образцовая книжка о том, как «любовь, даже самая пылкая и чистая, при умелом насилии над ней сквашивается в мешанину из жалости и злости».

Если вы любите Барнса так, как люблю его я, едва ли подобная тема воспримется вами с энтузиазмом: очень уж хочется не осторожных шажков по беспроигрышным стоптанным нивам, а распростертых прыжков в неизведанность – туда, где еще не ступала нога духовных его соплеменников.

Барнсу 72. Вроде бы возраст не для кульбитов. С другой стороны, и совсем не для страхов: репутация Барнса – броня. Как бы по ней ни стучали колючими стрелами, ей будет все нипочем. Оттого-то я ждал от него залихватской, отчаянной вещи – особенно после тактичных, умеренных, ровненьких опусов типа «Артур и Джордж» (2007), «Предчувствие конца» (2011) или «Шум времени» (2016). На поверку же вышел «не взрыв, но всхлип».

Вы никогда не задумывались, как влияет на писательскую судьбу одна эпохальная книга? Какова была бы участь пост-триумфальных текстов, будь они напечатаны под чужим, никому не известным, именем? Насколько снискали б они уважение публики? И какое им место в невидном с арены ряду присудил бы так называемый «Гамбургский счет», выявляющий истинный класс и критерии творческой подлинности? Что было бы с поздними книгами Кундеры без его «Невыносимой легкости бытия»? Случилось бы с Патриком Зюскиндом его затянувшееся полумолчание, не издай он бессмертного «Парфюмера»?

Согласитесь, здесь есть о чем призадуматься или чему опечалиться.

Боюсь, «Одна история» Барнса тем и грустна, что провоцирует нас на подобные размышления. В сравнении с «Историей мира» она не просто меньше масштабом, но и мельче, слабее дыханием – даже на уровне фраз и метафор. Идеи здесь суше и глуше, персонажи – желтее, «застиранней», диалоги точны и бесспорны, как наведенный в десятку прицел. Но в целом роман бледноват, анемичен. Хотя и чертовски хорош.

Беда только в том, что удача (когда она с маленькой буковки «у») бросает корявую тень даже на пребольшую Удачу.

От этого как-то тоскливо.

И знаете что? Лучше способа нет, чем вернуться туда, где вам было легко и просторно. После «Одной истории» перечитайте «Историю мира». Хотя бы полглавки ее – те самые двадцать страниц «Интермедии», где Барнс-молодой говорит о любви и о том, что «сердце не сердцевидно».

Правда же, здорово?

В этом вся разница между шедевром и добросовестной книгой.

В переводе на поэтический русский, новый роман постаревшего Барнса имел бы логлайн: «Я вас любил, ничуть не боле…»

Хорошо, что «не менее».