III. Справедливость на пластмассовых роликах

Тем временем трамвай уже сбавлял ход. Осталось пройти пару кварталов куда-то вправо, к высокому зданию, толкнуть вперёд стеклянную дверь, зайти в лифт и подняться на пятый этаж. Пятый этаж... Вечно он меня преследует. Вечно где-то посередине; между землёй и чердаком. 

Ладно пятый этаж - это можно стерпеть, - но само здание вообще так себе; похоже на продуктовый магазин "стекляшка", куда меня родители посылали за хлебом. Здание, где находился офис издательства и вправду все из стекла, точь в точь как тот продуктовый. Хорошо им хватило ума туалет сделать без стеклянных перегородок. В остальном - никакой личной жизни. Даже в носу не поковыряться так, чтобы это не заметили в салоне красоты напротив. Удивительное дело, кстати, эти салоны красоты - они появляются в новых районах намного раньше, чем всякие школы, детские сады, поликлиники, или тот же продуктовый... Добравшись до этой мысли, я сразу же представил себе кучу кровавых трупов на свежей, недавно заасфальтированной дороге одного из таких новых районов - все очень красивые: маникюр, лица в косметике, гладкая кожа, а на фоне этой кучи мертвецов вывеска: "Салон красоты "Вечная молодость". Мы открылись!". Правда, салон, что был напротив, назывался "Эталон", но от этого, по-моему, никому лучше не становилось. 

Пятый этаж. Не такой уж маленький у нас офис: практически половина всего этажа - три огромных помещения (стеклянных, конечно же). Первое, и самое красивое - магазин нашего издательства, с небольшим, уютным конференц-залом, где проходят презентации книг. Второе помещение тоже довольно красивое, но менее приятное - кабинет главреда, из которого он может пройти в конференц-зал и в третье помещение, - не очень-то красивое - куча столов с перегородками, где и происходит основная работа; производственный отдел, так сказать. И если бы не постоянный бардак, у нас можно было бы даже снять какой-нибудь голливудский фильм про то, как постепенно меняется жизнь маленького клерка, ну или что-то в этом духе. На эту тему ведь кучу фильмов отсняли. У меня в этом бардаке есть отдельный закуток (кстати, с видом на тот самый салон красоты). В закутке у меня стол, два монитора и пара простых стульев, как и у остальных - один для меня, а другой - для приходящих графоманов, от которых нужно поскорее избавиться; всех нужных и приносящих деньги принимает в своих палатах сам главный редактор, усаживая в удобное кожаное кресло. К слову, сам я на том кожаном кресле ни разу не сиживал, даже в качестве помощника редактора. Вообще, офисный стул с пластмассовыми ручками и на роликах - отдельная тема. Как вариант для работы, может, и сойдёт, но вот человек, которого при первой же встрече в издательстве сажают на такой стул, - его ведь ещё и отрегулировать нужно, подпрыгивая и одновременно зажимая рукой рычажок под седалищем, стараясь не откатиться куда-нибудь - жалкое зрелище. Многие, попадая в такую ситуацию, сразу же понимают, что публикация им не светит. И правильно делают. 

"Доброе утро" - стандартное приветствие, даже если это утро никому особенно добрым не кажется. Пройдя к своему закутку с видом на тот самый салон красоты, я не без радости заметил, что главного редактора не было на месте. Я ведь и забыл, что сегодня с утра у него начинается презентация перевода какого-то очередного американского бестселлера про жестокий мир и несчастную любовь в жизни каких-то больших шишек с кучей денег, причём, как обычно, деньги эти им счастья не приносят, а главное - то, что внутри. Кажется, секрет успеха этих авторов - писать о том, чего у большинства людей, за исключением, может быть, несчастной любви, никогда не будет. Это все похоже на журналы о всяких знаменитостях, только что в журналах о знаменитостях правды бывает побольше, чем в книгах, где про совесть иногда вообще забывают. По мне так, лучше бы написали про моих соседей или сумасшедшую художницу, например. И то было бы интереснее. 

Пока я безосновательно, высокомерно и, так уж и быть, из честной зависти, стригу в своём воображении всех успешных писателей под одну гребенку, на стол приносят кипу всяких бумажек, значение которых мне до сих пор непонятно. Большей частью - бухгалтерия, которую я почему-то должен подписать. Это у меня уже доведено до автоматизма. Только работая здесь я понял, почему люди слюнявят пальцы, переворачивая страницы.

За бумагами прошло часа два. Потом ещё часок ответов на письма странным людям и, наконец, говорят, пришёл человек сдать свою рукопись на публикацию. Вообще это меня удивило; ко мне обычно направляют только тех, кому ясно сказали "нет", но они не сдаются, хотят спорить, выяснять отношения. Те, кто сдаёт рукописи прямо на публикацию - это, обычно, "свои", а "своих" главред усаживает в то самое кожаное кресло.

Так как ситуация образовалась по-своему необычная, я решил, что буду наслаждаться, растягивать эту сладкую неизвестность и сказал, что возьму кофе, перекурю, а потом поговорим. Так уж и быть, про кофе я тогда слукавил. Кофе, все-таки, был, но совсем не такой, каким я его себе представлял; совсем не редакторский; в картонном стаканчике и с пластиковой палочкой-мешалкой, которая сразу же плавилась, благо эта чёрная вода, которую выдавали за кофе, была горячей. 

Табак горел, обжигающая чёрная вода стекала в мой желудок, и наша встреча была неизбежной. Как оказалось, это был тот самый парень из моей утренней газеты. Обычный такой парнишка, почти что мой собаковод Гоша, только помладше, и во взгляде, там где у Гоши простая и честная человеческая обыкновенность, у него - что-то от тех самых ненастоящих художников с нарочито взлохмаченными волосами. Я, конечно, улыбаюсь ему во весь рот. Ещё бы! Улыбаюсь искренне, от души, потому что готовлюсь лаского послать подальше. Чтобы не повадно было, и вообще, чтобы справедливость восторжествовала. Где-то глубоко внутри я чувствовал, что за это меня не похвалят, и, может быть, даже, потом будет больно и грустно, но в конце концов решил, что жить надо на полную катушку и негоже отказываться от подарков, преподносимых судьбой. Улыбаюсь, предлагаю стул, который он сразу же начинает подстраивать под себя, зажимая под сиденьем рычажок и смешно дергаясь всем телом. 

- Здравствуйте, - говорю, - рукопись принесли? 

- Вот, - говорит, - держите. Вы, наверно, уже читали вчерашнюю литературную колонку. Мы с вашим глав. редактором уже говорили по поводу публикации... Ознакомьтесь вот, для подготовки. Вы наверно удивлены, почему я сам пришёл. Это потому что люблю все сам контролировать. Тем более, книгу эту я, можно сказать, буквально потом и кровью...

- Красивое выражение, - говорю, - только вот мы с ред. коллегией рассмотрели ваше творчество, и решили отклонить запрос на публикацию, - произнося эти канцеляритные заклинания, я подумал, что не зря все-таки колошматил утренней газетой с той самой литературной колонкой ночью на моей викторианской кухне. - Слабовато, знаете ли.

Паренёк так и обомлел. Схватил свои бумажки и ушёл. Потом все было очень быстро и не очень больно. Пришёл главред и долго кричал. Пока кричал, лицо его мне казалось очень толстым и неприятным. Есть такие лица - толстые и неприятные.