Хроники
яяГлава 19. Свидание
– Ну, и куда вы теперь, на ночь глядя? – Оля поочередно переводила взгляд то на меня, то на Вовку.
– Да у нас палатка просто отличная! Получше пятизвездочного отеля! Сейчас в лесу поставим, заночуем, а завтра утром в путь… – ответил я, стараясь вести себя как можно безмятежнее, чтобы не навязываться на ночлег.
– Вот еще! Я-то думала, вы в город поедете. Ну что вы, ребят! Еще и с палаткой по темноте голову морочить. Давайте я вам лучше в летней кухне постелю на кушетке! – она с надеждой поглядела на нас, и, видя, что мы очень даже не против, добила: – А утром вы бы меня до остановки подвезли.
Мы молча переглянулись, и Вовка с опаской спросил:
– А дедушка не будет против?
Сон не шел, и я размышлял о жутком рассказе деда Прохора, глядя в кухонный потолок.
– Слышь, Вован, ты спишь?
– Ммм? – послышалось в ответ его вопросительное мычание.
– Ты слышал что дед говорил по поводу того оврага?
– Что-то слышал. Нес какую-то ересь про чертей, про могилы какие-то … Че тебе не спится-то?
– Да припугнул он меня своими страшилками, если честно. Я и сам от себя не ожидал, только...
Вовка насмешливо хмыкнул:
– Пить надо меньше, чтоб черти не мерещились. Спи, давай, нам завтра вставать рано, ехать далеко.
– А если клад наш здесь лежит, а мы вот так возьмем и уедем, не проверив? Ты же сам слышал, как звенело все вокруг!
– Ага! В прошлой яме тоже все звенело, дай бог как! Я до сих пор весь тот звон до конца из карманов не выгреб! Давай спать, друг. Нам еще есть, где покопаться. А деду и без нас в жизни досталось. Давай хотя бы мы не будем старому своими забавами нервы трепать.
И, черт возьми, он был абсолютно прав!
Уснуть никак не получалось. На смену мыслям о кладе пришли не менее, а может быть и более мучительные, мысли о хозяйке дома, в котором мы проводили нынешнюю ночь. Я лежал и размышлял, о чем или о ком она сейчас думает, засыпая в постели и рассыпав по подушке волны своих огненно-рыжих волос. В памяти, почему-то, всплыла Машка из такого далекого и беззаботного детства. Как сложилась ее судьба? Где она сейчас?
Я перевернулся на бок и попытался уснуть, однако, жуткий храп друга, раздавшийся через пару минут у самого моего уха, свел на нет все старания. Ежеминутные толчки локтем в бок спящего соседа не дали должного эффекта и я, решив, что поспать мне сегодня вряд ли удастся, оделся и вышел во двор.
В доме горел свет. Видимо, Оля тоже до сих пор не спала. Шторы были прикрыты не плотно, и тем самым вызывали непреодолимое желание подойти поближе и всего лишь одним глазком еще раз взглянуть…
«Ну, нет… Я же не настолько подлый, правда? Ну, разве я могу подглядывать за ни о чем не подозревающей девушкой, которая, к тому же, так великодушно разрешила нам переночевать у нее в гостях?» – размышлял я по пути к заветному окну. «Нет, меня не так воспитывали! Что ж я маньяк какой, что ли? Сережа не такой! – но подлый и настойчивый внутренний голос – гад – предательски шептал: «Такой-такой!». А когда я преодолел клумбу, вплотную подойдя к цели, последние рубежи совести, в борьбе с искушением, пали и в окне, пред моим жаждущим взором, предстал... Прохор Матвеевич, употребляющий очередную порцию огненной воды и закусывающий ее родимую аппетитной котлетой.
Кроя себя, в глубине души, трехэтажным матом за проявленное малодушие, выбрался из цветника и практически сразу был ошарашен испуганным женским возгласом, раздавшимся откуда-то сбоку из темноты.
– Прости, Оля! Это я! Сергей! – чувствуя как к лицу приливает горячая кровь жуткого стыда и смущения затараторил я, – Где тут у вас?… Ну, этот… То есть эта… – я лихорадочно пытался придумать причину, по которой оказался посреди ночи в клумбе, но в голову настойчиво лезла только какая-то чушь. В итоге, не придумав ничего получше, ляпнул: – Сушняк у меня, в общем! Похмелье! Воду никак не мог найти. А тут вот бочка…
– Боже! Сереж, в этой бочке дождевая вода для полива цветов! – она прыснула веселым смехом, – Только не говори, что успел напиться!
– Да нет… – в душе искренне радуясь ночной темноте, ответил я. Если бы Оля сейчас видела мои красные от стыда уши и лицо, то версия с бочкой точно бы не прокатила. – А ты почему на улице? Не спится?
– Не спится… – как-то задумчиво проговорила она и, как раз, ее-то чудесную улыбку ночь укрыть не смогла.
– Так может, прогуляемся? – спросил я, уже понимая, что она ждет от меня этого вопроса.
– С удовольствием! Только схожу, переобуюсь.
Стояла тихая, безветренная ночь. С огорода доносился мерный стрекот сверчков. Над головой то и дело с гулом проносилась тяжелая авиация в виде майских жуков. На безлунном небе тускло мерцали миллионы звезд, заполоняя весь небосклон и создавая сплошной светящийся купол. Да уж! Такого неба в городе не увидеть…
– Красиво, правда? – донесся с крыльца Олин задумчивый голос. Я не ответил, и подойдя ближе, подал руку.
– И куда же мы с тобой пойдем?
– Нашла у кого спросить! Ты же у нас местная, тебе и решать.
– Ага… Вот так, значит, ты перевалил всю ответственность на хрупкие женские плечи, да? Ну, хорошо… – она загнула один палец на руке: – Просто гулять с интересным молодым человеком по улицам – довольно рискованная затея. Завтра вся деревня будет об этом знать. – Оля говорила с каким-то детским беззаботным весельем, явно находясь в предвкушении романтического вечера. Глядя куда-то вверх, загнула второй палец: – Идти среди ночи в лес с малознакомым человеком, а к тому же еще и в лес, полный пьяного народу – это вообще не комильфо, согласись! – третий палец: – Сельская дискотека? Уж лучше тогда с дедушкой водки выпить…
– Предлагаю к реке! – вызвал я огонь на себя, представив очередную пьянку в компании Прохора Матвеевича.
– Хм… А что у реки?
– Как что? Лягушки, конечно! И комары! Что же еще?
– Ох и умеете вы, Сережа, девушек уговаривать! Я согласна! – она засмеялась, пожала плечами и, держась за мою руку, спрыгнула со ступенек. С чувством юмора у девушки оказалось все в порядке, что не могло не радовать. Жестом предложил ей уцепиться за свой локоть, чем та, не колеблясь, поспешила воспользоваться и мы неспешным шагом двинулись к реке.
– А расскажи мне что-нибудь о раскопках! – с азартом в голосе попросила Оля, чем ввела меня в конкретный ступор.
– О каких еще раскопках?
– Ну, как это о каких? О любых! Ты же археолог, в конце концов?
– Археолог, археолог… – пробормотал я, на ходу пытаясь придумать какую-нибудь археологическую байку, но получалось только ругать себя за то, что приходится врать, – Знаешь, тут и рассказывать-то особо нечего. Но одно тебе могу сказать точно: когда ты поднимаешь из земли что-то, потерянное сотни, а может быть и тысячи лет назад, и берешь это в свои руки, то начинаешь физически ощущать в этом предмете вес этих самых веков! Только представь: тысячи лет назад здесь – вот прямо здесь – жили совершенно конкретные люди, которые очень сильно отличались от нас с тобой. И люди эти были такими же хозяевами местных земель, какими сейчас считаем себя мы – славяне. Они говорили на совершенно другом языке, поклонялись каким-то своим богам, передавали из поколения в поколение свои традиции, нравственные устои и легенды о предках… Это был великий народ! Народ – завоеватель! Народ – покоритель! Сейчас его нет. Давно нет. Не осталось людей, не осталось языка, не осталось ни одного человека на земле, которого можно было бы с уверенностью назвать потомком великих скифов. И, все же, иногда получается прикоснуться к той эпохе. И происходит это в тот момент, когда ты поднимаешь из земли предмет, потерянный две или три тысячи лет назад и понимаешь, что его потерял совершенно конкретный человек, при совершенно конкретных обстоятельствах, но очень и очень давно! А другой, не менее конкретный и не менее давно живущий человек, изготовил эту вещь своими руками! Он старался, прилагал усилия и фантазию! Он долго учился этому ремеслу, постигал все тонкости и вот он сделал, ну, например, наконечник для стрелы! Из бронзы! А сегодня ты, такой же конкретный, но уже современный, поднимаешь этот наконечник с осознанием, что ты первый человек, к которому он попал с тех давних пор! Невероятное чувство!
Довольный своей находчивостью, а также тем, что все-таки не пришлось врать, я нащупал в своем внутреннем кармане заботливо припрятанный наконечник и протянул его Оле. Она остановилась, уставилась на мою ладонь и, боясь притронуться, принялась рассматривать в ночных сумерках старинную диковинку.
– Это что? Он самый? Скифский наконечник? – почему-то шепотом спрашивала Оля.
– Угу, он самый. Держи, не бойся! – и только после этих слов она решилась взять его в руки.
– Такой маленький. Я думала они должны быть больше. Боже мой! А ведь и вправду – ему же много тысяч лет! Просто чудо какое-то! Даже не верится, что я его держу.
– Дарю, – великодушно провозгласил я, но Оля тут же отрицательно замотала головой и поспешила вернуть находку мне:
– Нет, что ты. Я не могу!
– Да бери, говорю, у нас этих наконечников знаешь сколько? Пруд пруди! Складывать некуда! Мы же археологи, ели-пали!
Оля заколебалась, но я еще раз настоял и она сдалась:
– Я буду его с собой в сумочке носить. На удачу! Спасибо тебе… – она улыбнулась и проворно чмокнула меня в губы. Я аккуратно обнял ее за талию и какое-то время вглядывался в самые удивительные глаза на свете. Ее улыбка превратилась в легкое смущение, но противиться моим объятиям она не стала. Еще мгновение я наслаждался видом ее глаз и после поцеловал.
Дальнейшая наша прогулка до самой реки и обратно вспоминается как будто во сне. В хорошем сне. В самом счастливом… Мы распрощались у порога дома. Оля еще раз поцеловала меня, пожелав спокойной ночи, и оставила в полном одиночестве.
Глава 20. Ночь
Я стоял перед забором, отделяющим двор от огорода, и всматривался в густую и глубокую тьму майской ночи. Прохладный воздух проворно забрался за пазуху, покрывая спину бодрящими мурашками, и заставляя обхватить себя руками за плечи. Где-то там, совсем не далеко, лежит таинственное место, хранящее вековую тайну о серии загадочных смертей, несущее в себе жуткие отголоски ментальности наших предков, веривших в чертовщину на столько, что решились на настоящее убийство. Но даже не это меня поражало более всего. Я был до глубины души смущен тем, что я – взрослый современный мужчина, живущий в век космических и компьютерных технологий, имеющий в современном прогрессивном обществе определенный вес и репутацию, в конце концов, не бедный человек, стою здесь и… боюсь! Смешно подумать: чертей боюсь! Да что за бред, в конце-то концов!?
Возмутившись собственной глупости и абсурдности ситуации, я, не без труда, отыскал во дворе лопату, накинул на плечи какую-то старую шинель и уверенным шагом направился в сторону оврага с твердым намерением расставить все точки над «i».
Такой гаммы противоречивых ощущений я еще не испытывал ни разу в жизни. С одной стороны здравый рассудок уверял меня в том, что я просто иду к самому обыкновенному углублению в почве, чтобы выкопать из земли то, что в ней находится. С другой стороны что-то в груди заставляло бешено колотиться сердце и учащенно дышать. Сверчки, видимо почувствовав мои шаги, смолкли и я двигался в полной тишине. Впереди почти ничего не было видно. В голове всплыли слова старика: «Руки черные с под земли к тебе тянулись! Они ж тебя за ноги вже хотели хватать!». Тут же еще сильнее заколотилось сердце.
– Век компьютерных технологий, – почти неслышно шептал я себе под нос, – старый дед, выживший и ума, век компьютерных технологий, люди в космос летают…
Получалось не очень убедительно, и я даже начал подумывать о том, чтобы повернуть обратно и прийти сюда снова, но уже на рассвете, когда увидел под ногами край обрыва. «Дошел. Ну, вот и славненько. Сейчас обойду с другой стороны и копну разок-другой. Делов-то!», – убеждал я сам себя, сжимая покрепче древко лопаты дрожащими от волнения руками. Глубоко вздохнув, зашагал вдоль врага к пологому склону. Вдруг, в густой ночной тишине раздался еле заметный шорох. Я невольно остановился и стал настороженно вслушиваться. В ушах отдавались гулкие удары собственного пульса. Снова завел свою песню сверчок. Решив, что мне просто показалось я, пусть и чуть медленнее, но все же продолжил путь к дну омута и, дойдя до места, вонзил лопату в почву.
Перевернув ком земли, разламывал его руками и на ощупь попытаться найти хоть что-нибудь похожее на монеты или украшения. Руки предательски дрожали от волнения, и комья земли постоянно выпадали и терялись в высокой сухой траве. Приходилось на ощупь их отыскивать и снова пытаться раздавить непослушными пальцами. В эти моменты возбужденное воображение, абсолютно не обращая никакого внимания на прагматичный рассудок, рисовало жуткие кривые руки, покрытые черными волосами и тянущиеся из-под земли, чтобы схватить меня и утащить к себе в преисподнюю. Разламывая очередной ком я, вдруг, наткнулся на нечто плоское, круглое и твердое, размером с пятикопеечную советскую монету. Оттерев предмет от грязи, попытался рассмотреть находку, однако полное отсутствие освещения не позволяло определить принадлежность предмета вообще к чему-либо. Я положил его в карман и уже с двойным усердием продолжил перебирать куски дерна. Еще один предмет! На этот раз продолговатый, остроконечный, около полутора сантиметров в длину и не более пяти миллиметров в толщину. Тут же попался еще один! Также, продолговатый, но уже чуть большего размера. Страх окончательно отступил, уступая место дикому азарту! А зря…
Я поднялся с земли, чтобы в очередной раз вонзить лопату и отчетливо почувствовал на своей спине чей-то тяжелый взгляд. Точно описать и передать словами это чувство не возможно. Могу лишь сказать, что в какую-то долю секунды я физически ощутил на себе его прикосновение. Враз похолодев от макушки до пят, резко развернулся на сто восемьдесят градусов и увидел то, что мне так эмоционально намедни описывал Прохор Матвеевич. Буквально в трех метрах за мной из травы поднимались два черных силуэта бесовских фигур, по пояс находящиеся в земле и протягивающие ко мне свои черные руки. Я успел заметить, как блестели глаза одного из них, отражая холодный свет звезд.
В следующее мгновение, я рванул вперед, в панике не соображая что творю и куда лучше стоит бежать. Упершись в отвесный край оврага оказался в западне. Бросив лопату и хватаясь руками за сухую траву, стал карабкаться наверх, в каждое следующее мгновение ожидая прикосновения холодных, влажных бесовских рук на собственных лодыжках.
Не знаю как удалось преодолеть столь крутой подъем так быстро, но мне показалось, что я просто выпрыгнул из того оврага, после чего бежал не оглядываясь до самого двора, спотыкаясь о длинные полы старой шинели, падая и снова поднимаясь. Пронзительно завыла соседская собака. Тяжело дыша и кашляя, обернулся назад. Бесов не было. Страха тоже не было. Его место заполнила какая-то всеобъемлющая пустота, прострация, полное отрицание действительности. Мой рассудок отказывался верить в произошедшее, но и разумное объяснение всему искать не желал. Хотелось просто исчезнуть и не быть. Вообще.
Небо на востоке начинало светлеть, наступало утро. В деревне один за другим голосили петухи. Вымыв руки в уличном умывальнике, я поплелся в кухню, а через полчаса окончательно отдышавшись и успокоившись, уснул тревожным сном. Мне снились комья черной, вязкой грязи, которые я вынимал изо всех своих карманов, а та, почему-то, упорно не заканчивалась и все больше пачкала руки. Вовка, зачем-то, эту самую грязь тут же подбирал и, опасливо оглядываясь по сторонам, прятал себе за пазуху, приговаривая: «Ничего, Серый, отмоемся как-нибудь».
Глава 21. Ссора
Утро началось с чудных ароматов. Вовка, не дожидаясь, когда все проснутся, по-хозяйски принялся готовить завтрак из привезенных нами запасов. Кстати сказать, кулинар из него получался отменный. Через двадцать минут все обитатели «дома на окраине» с удовольствием уминали Вовкину стряпню, а я даже на несколько минут забыл о своем ночном приключении. День обещал быть сухим и теплым. Из соседнего леса снова доносились восторженные детские крики и треск ломаемых на дрова веток – праздники продолжались...
Оля все утро щебетала и шутила, явно пребывая в отличном настроении. Вовчик с удовольствием поддерживал ее остротами и шутками. Я же никак не мог отойти от жутких впечатлений, а друг, заметив это, дождался, когда хозяйка дома удалится на кухню для мытья посуды и спросил:
– Старик, что-то не так? Ты какой-то хмурый с самого утра.
Я смотрел на него, не зная что ответить. Рассказать? Или отмахнуться и забыть о том, что видел? Уж слишком невероятной была история, чтобы вот так просто взять и сказать: «Видел ночью чертей, которые хотели меня в ад утащить…». Единственное, во что сейчас хотелось верить, так это в то, что мне все приснилось, и что не было никаких ночных прогулок и бесов волосатых… Уверен, что со временем я бы так и стал думать, ведь нам-то на все нужны разумные и рациональные ответы. А какой рационализм был в том, что со мной произошло ночью? Да никакого! Потому-то и списал бы все через день-другой на сон после пьянки. Однако было одно «но»! И это «но» страшно угнетало и гнало от проклятого места. Проснувшись утром, я первым делом сунул руку в карман и изъял оттуда гильзу от патрона, пулю и большую бронзовую пуговицу. Все предметы были испачканы землей. Значит, не приснилось! Но как сейчас объяснить это сидящему рядом и улыбающемуся до ушей другу?
– Я тебе потом все объясню.
Вовка заметно погрустнел и сделался серьезным.
– Колись, давай! Никто не слышит. Что-то серьезное?
– Даже не знаю. Но точно уверен, что валить отсюда надо. И чем быстрее, тем лучше.
– Да говори уже, не томи!
– Старик, если я скажу, ты все равно не поверишь. Просто послушайся меня и собирай манатки.
– Ну, теперь я точно с тебя не слезу! И пока не расскажешь все как есть, за руль не сяду. Выкладывай!
Я тяжело вздохнул и оглянулся через плечо туда, где в лучах солнечного света зиял провал оврага.
– Я ночью ходил копать, – начал я и запнулся, не зная как правильнее описать то, что произошло.
– Ого! Ну и? – нетерпеливо развел руками Вовка.
– Нет там ничего. Гильзы и пули всякие. Они-то и звенели. Видать, в войну кто-то из оврага этого отстреливался, как из окопа.
– Ты чего-то недоговариваешь, друг. Это тебя, типа, гильзы так расстроили? Ты бледный сидишь как стена. Что еще нашел? Колись давай!
– Да ничего больше не нашел, правда… Просто… – и вдруг вспомнив наш диалог с дедом Прохором, продолжил: – Ты в Бога веришь?
Реакция и ответ Вовки меня несколько удивили и насторожили. Он заметно осунулся и уставился в столешницу, сжав кулаки. Я не торопил, ждал. Через полминуты друг ответил холодным тоном:
– Тебе-то что до этого?
Было видно, что теперь ему уже все равно, что случилось со мной. Я даже немного растерялся от такой агрессии.
– Ну, а что я такого спросил-то? Я вот, например, верю.
Вовка возбужденно сопел носом.
– А может я боюсь верить? – буркнул он и тяжело вздохнул, затем, как-то съежившись, пристально посмотрел на меня и добавил: – Боюсь, что грехи мои не простит.
– Ну, так этого все боятся, – не понимал я, к чему тот клонит.
– Не у всех столько грехов, как у меня, – не отрывая взгляда, машинальным голосом твердил
тот, и было в этом нечто железное, нечто, что сильный и волевой Вовка не мог сам в себе побороть, не мог контролировать.
– Да ладно тебе… Все люди не без греха, и вообще я не о том… – договорить я не успел. Вовка, вдруг сжал губы, а затем побагровев, вскочил со скамьи и сильно ударил кулаками по столу:
– А тебе-то, откуда знать про грехи-то, про мои?! А? Где ты десяток лет пропадал, друг мой верный? – я шокированный, молча, наблюдал за разъяренным товарищем, абсолютно не понимая причин такого поведения, а он все не унимался: – Что ж ты не уберег другана своего лучшего от тюрьмы, а? Что ж от пьянки-то меня не уберег? И даже когда увидел, что без водяры жить не могу, что подыхаю, что ж не вытащил из задницы этой, как обещал? А?! Друг, что примолк?! Или ответить нечего?! Проповеди он мне тут читает! Святой, блин, выискался!
На его крики выбежала испуганная Оля и застыла в дверном проеме кухни. Она явно хотела что-то спросить, но так и не решилась. У Вовки на глазах выступили слезы и он быстрым шагом пошел прочь со двора. Я глядел то ему вслед, то на перепуганную Олю, не зная как поступить. Чуть придя в себя после такого холодного душа из помоев, которые на меня вылил лучший друг, решил-таки его догнать, и выяснить что же послужило катализатором скандала, но не успел.
Стоя посреди улицы я глядел на стремительно удаляющийся «Прадо», поднимающий за собой серые клубы пыли, и не представлял, что делать дальше. Вышла Оля и посмотрела на меня с немым вопросом в глазах. В ответ, я только молча пожал плечами, и в самом деле не представляя что ей ответить. Навряд ли, причиной такого Вовкиного поступка могло послужить мое длительное отсутствие. Дело было в чем-то другом. И это «что-то другое» явно терзало ему душу.
– Чаво орать-то так? – послышался голос Прохора Матвеевича из-за забора, – Вы мне эдак усю нечисть разгоните, некем будеть археологов пужать!
Из-за спины Ольги показалась его щуплая, сутулая фигура. Не спеша дед подошел ко мне и также уставился на клубящуюся над дорогой пыль.
– Горько ему, видать. Другу-то твояму. Слышь? – старик выжидающе покосился на меня.
– Видать… – выдохнул я.
– Чаво ж не помогашь яму?
– Да не успел я, удрал шибко быстро.
– Ничаво, скоро повернется… – задумчиво проговорил тот, – От нам Ольга-то чаю зараз сварить, мы с тобой пока яво выпьем, так и повернется товарыш твой. От там и поговорите с им. Ну? Чаво встал, как истукан? Идем, говорю, чай пить!
Я поплелся за дедом, пребывая в полной растерянности. Крепкий чай немного привел в чувства. О ночном происшествии уже даже не вспоминал. Новая проблема поглотила с головой. Вот только дед Прохор оказался не таким уж и простаком:
– И чаво ж ты там ночью-то делал, а? Не поверив деду, да?
Меня даже передернуло от неожиданности.
– Вы-то откуда знаете?
– Сынку, дед вже скоро сто годов как на свете живе. Я ще вчера вечером знав, шо ты туды попресся. Вот ты с дедом, как с дитем малым беседу водишь, а дед вже чотыри твоих жизней прожив, и бачив поболе, чем ты, даааа… Тому слухай, шо дед скажет: не ходи туда больше, сынку. Не надо воно тебе.
– Не пойду, отец. Еще вчера ночью отхотел.
– От и ладненько, – старик удовлетворенно кивнул и переключил внимание на входную калитку, – Шось твоего друга долго нема, вже должон був вернуться, паразит.
Вовки и в самом деле не было и, по всей видимости, возвращаться он не думал. Прошел еще час. Собрав в рюкзак металлоискатель и кое-какие оставленные другом вещи, я приготовился прощаться с приютившими нас людьми, но в этот момент мы услышали звук подъехавшего ко двору автомобиля.
– От так! Довго ж яво не було. От бусурманин! – Прохор Матвеевич довольно улыбался беззубым ртом, а морщины на лице от этого стали таким глубокими, что было трудно разобрать где же среди них разрез глаз.
Мы втроем заторопились к калитке. Дед оказался прав, прямо посреди улицы, напротив двора, стояла и урчала двигателем Вовкина машина, из которой тот не торопился выбираться. Я подошел к водительской двери и, сквозь сильно тонированное окно, с трудом разглядел друга. Тот сидел, упершись подбородком в грудь, и глядел прямо перед собой. Футболка на груди была мокрой, глаза красными, а в руках – полупустая литровая бутылка виски. Приехали…
Он рывком распахнул дверь и, громко икнув, выпал прямо мне на руки. С трудом удержав тяжеленную тушу, я помог встать ему на ноги.
– Гу-ляем, ептить! – он взмахнул рукой, в которой была бутылка, и не удержал ее – в следующее мгновение та полетела в сторону. Вовка, придерживаясь за дверцу джипа, сделал наигранно-удивленное лицо, затем поднес указательный палец к губам и прошептал: – Тссс! У меня еще есть! – и в очередной раз громко икнув, собрался лезть обратно в машину.
Я опомнился и, придерживая падающего друга, обратился к Оле со стариком:
– Вы нас простите, ради бога, за все – мы поедем. Он в машине проспится. Спасибо вам большое за все и еще раз извините! – а затем, вдруг вспомнив добавил, – Да! Оля! Мы же обещали тебя до остановки подвезти!
– Не страшно, Сереж, я сама доберусь, здесь все равно не далеко. В любом случае, до вчера я еще побуду с дедушкой.
Старик, опершись на свою клюку, грустно наблюдал за всем происходящим. Загрузив возмущающееся и отбивающееся тело на заднее сидение, я бросил в багажник рюкзак, пожал деду Прохору руку и, взглянув на прощанье в Ольгины бездонные глаза, сел за руль. Но практически сразу вышел обратно и увидел, что Оля тоже торопится ко мне.
– Вот, – она отдала мне заранее написанный на листке бумаги номер телефона, затем протянула ладонь для рукопожатия и улыбнулась. Я взял ее за руку поцеловал в щеку.
– Обязательно позвоню, когда в город вернемся. Да, кстати! – я достал из кармана свою визитку и протянул ее Оле, – Это так, на всякий случай.
Оля снова улыбнулась, согласно кивнула и отступила на шаг назад, давая понять, что больше не задерживает.
Уезжая, под раскатистый храп пьяного друга, я смотрел не на дорогу, а в зеркала заднего вида. Там, позади, посреди пустынной улицы, еще долго провожала нас взглядом одинокая женская фигура, от которой так не хотелось уезжать.