ХИМИЯ МОЗГА ПРИ ЗАВИСИМОСТЯХ

Современная медицина имеет три взгляда на то, чем является зависимость для стадающего человека. 

Первый: зависимость – это болезнь мозга, вызванная хроническим приемом эйфоризирующих химических веществ. Это наиболее широко известный подход. (Он же и наиболее удобный для того, чтоб алкаш в подъезде посылал вас по матушке, говоря, что он не виноват, он просто болен) 

Второй: зависимость – это выбор. Сознательный рациональный выбор аддикта (зависимого человека). 

Третий: зависимость – это самолечение от психотравмирующей ситуации, когда аддикт начинает и продолжает принимать вещества, вызывающие зависимость, чтоб облегчить психологические страдания. 

Давайте поговорим о том, почему все эти подходы как минимум не совсем верны. Итак, если зависимость это болезнь, вызванная приемом психоактивных веществ, то как объяснить, что у пылкого юноши из десятого класса, влюбленного в первокурсницу, мы обнаружим те же самые изменения в активности полосатого тела, орбитофронтальной коры и уровне дофамина, выделяемого средним мозгом? Или у композитора, мучительно создающего симфонию? Или у инженера, годами сосредоточенного на создании нового самолета? А также, как объяснить тот факт, что принимавшие героин во Вьетнаме, солдаты США, вернувшись после войны домой, перестали его принимать? Ведь если зависимость – это неизлечимая болезнь мозга, вряд ли они смогли бы отказаться от героина. 

Модель болезни удобна для страховой медицины, для государства, проводящего мероприятия по борьбе с алкоголизмом, ну и для производителей лекарств. 

Модель выбора, которая удобна всем, кроме аддикта, часто используется в случае бытового пьянства, или бытовой же игромании. С её помощью очень удобно обвинять зависимого человека. Да и сам зависимый говорит, что может запросто бросить, например, курить. Только не хочет. Делает другой осознанный выбор. 

Модель самолечения прекрасно описана в книге Антуана де Сент Экзюпери «Маленький принц». Помните, там маленький принц спрашивал пьяницу, почему тот пьет? И пьяница отвечал, что он пьет, чтоб забыть (отключиться от психоравмирующей мысли), что ему стыдно от того, что он пьет. Эта модель зависимости интересна тем, что во многом верна в отношении аддикций, развившихся на фоне имевшихся первично психологических расстройств. Например, женщина с тревожно-фобическим расстройством в какой-то момент замечает, что если она «поест вкусненького», то ее настроение улучшается, а тревога уходит. Или подросток на подчиненных ролях (равно как и бородатый толстоватый инфантильный дядя в семье с доминирующей женой) замечает, что, когда он играет в «Мире Танков», то уже не кажется себе таким ничтожеством. Или менеджер «вышесреднего звена» вдруг с удивлением открывает для себя мир психостимуляторов, которые позволяют ему меньше спать, больше работать и постепенно переходит с фенибута на фенотропил, а оттуда уже на метамфетамин. Ну и классическое: «с утра выпил – весь день свободен». Тоже самолечение расстройств адаптации, как разновидность избегающего поведения. 

Итак – зависимость – циклическое, непрекращающееся повторение одних и тех же мыслей. И если нам понятно, как мы заставляем себя изучать падежи и неправильные глаголы, то как и почему мы не можем себе отказать в сигарете или в дозе кокаина, или перестать мысленно раздевать любимую девушку мы не понимаем. Это происходит помимо нашего внимания и нашей воли. Хотя, если мы припомним, то выяснится, что в самый первый раз мы заметили и поняли, что нам хорошо от кокаина, что сигарета снимает тревогу, а от мыслей о девушке в голову ударяет волна приятного тепла. Что же произошло потом? Отчего теперь каждая встречная девушка напоминает о той, кого мы любим, а среди всех прохожих мы замечаем только тех, кто курит, а муку на кухне хочется разложить на «дорожки»? Причем все аддикты утверждают, что эти мысли «ненарочно», что они всплывают в голове «сами по себе». 

И это правда. Дело в том, читатели, что в каждый конкретный момент работы мозга есть две группы мыслей – осознаваемые, их всего лишь семь плюс-минус две и автоматические, не осознанные, которых десятки и сотни. Мозг работает постоянно, постоянно обсчитывая реальность, выставляя оценки, делая прогнозы, соотнося с личным опытом и рождая эмоции. И когда какая-то мысль имеет сильное эмоциональное подкрепление, то она всплывает в виде «ненарочного» желания выпить, или разложить муку на «дорожки». 

КАК ЭТО ПРОИСХОДИТ? 

При первом контакте с тем, что в будущем станет объектом зависимости: 

Средний мозг был простимулирован этим объектом и выделил большее, чем обычно, количество дофамина. 

Дофамин попал в другую подкорковую структуру – полосатое тело, нейроны которого отвечают формирование эмоциональной окраски образа. Примерно так «ух ты, этот белый порошок дает нам много дофамина и нам от этого хорошо». Этот ярлык «порошок – это много дофамина» отправляется в маленькие ядра, называемые миндалины. 

В миндалинах хранится память о том, какие эмоции вызывали те или иные действия и мысли. 

В дальнейшем эти действия несколько раз повторяются, закрепляя и убыстряя выделение дофамина. И получается такая ситуация. Перед человеком возникает простая арифметическая задача. «Дано: у нас Х денег (или времени), и потребности в А, В и С. На что мы потратим эти наши Х денег (или времени)?» 

Из лобных долей образы результатов А, В и С посылаются на оценку в полосатое тело. 

Полосатое тело спрашивает миндалины и средний мозг, какие раньше вызывались эмоции на А, на В и на С. 

Миндалины отвечают, что «ребята, вы там как хотите, так и решайте, но на С у нас было много дофамина» 

Средний мозг ничего не говорит. Он просто в ответ на А и на В прикрывает дофаминовый кран, от чего начинается ощущение тоски и бессмысленности. А на С открывает дофаминовый кран на всю. 

Поток дофамина обрушивается на полосатое тело. 

Получив удар дофамином, полосатое тело отправляет сообщения в область коры лобных долей, называемую орбитофронтальная кора, и в гипоталамус. В телеграмме в орбитофронтальную кору говорится «это приносит удовольствие, начинайте предвкушать кайф и формировать образ действия, чтоб его достичь». В гипоталамус же идет телеграмма «Эй, гипоталамус,а дай-ка небольшую тревогу, чтоб наверху поняли, что случится, если мы не получим С». 

Гипоталамус выдает тревожную цепь

В итоге решение первоначальной задачи начинает выглядеть так: «Купив А или В (или потратив на них время) мы получим немного удовольствия или вообще его не получим, а вот С сделает нам очень-очень хорошо. Отступит тревога, мы перестанем считать себя ничтожеством, мысли станут яркими, появится много сил. Мало того, в премоторной коре у нас уже сформирован порядок действий по получению С, ждем вашего приказа на исполнение». 

И человек с удивлением для себя обнаруживает, что стоит у ларька с купленной пачкой сигарет, или едет к диллеру за дозой героина, или уже запустил на компьютере игру Линнейдж. Дофамин отвечает не за ощущение кайфа, а за его предвкушение. И постепенно человек перестает считать, что от секса (а это самый сильный природный стимул на выделение дофамина) он получит хоть какое-то удовольствие, сравнимое по силе с победой в компьютерной игре или поллитром водки, принятым внутрь. Нейронная сеть, созданная в мозге в ответ на получение какого-то эйфоризирующего события становится все прочнее, убыстряя проведение импульсов и увеличивая выделяемое количество дофамина. 

Теперь, читатели, вернемся к началу. Что же такое зависимость? Болезнь? Выбор? Самолечение от травмирующей ситуации? Здесь всего понемногу. Главное – понять, что изменения в мозге нормальная, логичная реакция. Мозг так работает, так запрограммирован эволюцией. 

КАК БОРОТЬСЯ С ЗАВИСИМОСТЬЮ? 

Во-первых можно и нужно уменьшать количество дофамина, выделяемое в ответ на стимул. Потому что количество дофамина прямо пропорционально силе желания. Этим занимается современная наркология. Вводит препараты, вызывающие тошноту при приеме алкоголя или снижающие количество рецепторов к опиатам. Тогда мозг раз за разом будет говорить сам себе «ей, а где же обещанный кайф?». Иногда это приводит к тому, что стимул перестает восприниматься как дарующий кайф, но чаще всего это приводит к срыву и отказу от лечения. Это лечение следствия а не причины. 

Казалось бы – логично прервать дофаминовый путь из среднего мозга в полосатое тело. Да, логично, но я напомню, что и нормальные оценки в жизни выставляются по тому же пути. Мыши, которым этот путь прерывали просто сидели в углу клетки, не ели, не пили и умирали. 

Во-вторых можно заменить одну зависимость другой. Так действуют программы вроде знаменитых обществ Анонимных Алкоголиков. Первый постулат которых говорит о том, что нужно признать свое бессилие перед алкоголем и передать себя в руки Бога. То есть алкогольная зависимость заменятся на религиозную и дофамин начинает выделяться в ответ на ожидание новой медальки «100 дней без выпивки». Или замнить героиновую зависимость метадоновой. Или девушку на выпивку. Или сигареты на корвалол (а на самом деле на фенобарбитал в нем). Короче – так себе альтернативы. 

И в-третьих – лечить причину, которая привела к развитию зависимости. Чаще всего это тревожно-фобическое расстройство или депрессия, при которых алкоголь, кокаин, игры, порно или прочие объекты зависимости открывают дофаминовый и серотониновый краны, запертые при депрессии и тревоге. Здесь самые хорошие результаты у направления когнитивно-поведенческой терапии. Это самый действенный, но и самый редко используемый путь. Потому что у нас в стране человек, страдающий от алкоголизма будет вполне принят обществом, понят и даже уважаем. А человек, работающий с психологом будет объектом насмешек и никогда не будет принят всерьез. 

В заключение, читатели, я хотел бы сказать, что нет зависимости, которую нельзя было бы победить. Если мозг создал аддиктивную нейронную дорожку, то он сможет её и перестроить. Как говорил один из создателей когнитивно-поведенческой терапии, выходец из семьи русских эмигрантов, Альберт Эллис: «Человек не может запутать себя сильнее, чем он может себя распутать».

Источник: http://www.b17.ru/valuyskiy_mihail/