Глава 81
Кроме меня, в техникуме, у многих ребят было огнестрельное оружие. И каких марок оружия только не было! Начиная от дамского “Бульдог” и кончая “Смитами” лесничих. Хорошее “современное” оружие было только у Вячки Пименовского - “Браунинг”№2 ну и, конечно, мой ковбойский “огромного” калибра.
Как-то в воскресенье решили устроить стрелковые соревнования. Прямо в комнате общежития. К круглой голландской печке поставили стол, на него положили табурет, ножками к печке, к сиденью табурета приставили две толстых общих тетради и подушку. На подушку прикололи мишень.
Стрелять с расстояния в 20 шагов начали с малых калибров. Первым стрелял Гриша Войков со своего дамского “Бульдога”. Его пуля пробила только подушку.
Потом стреляли из “Смитов” по возрастающему калибру. Только Витя Чугунцов со своего “Смита” лесничего продырявил подушку и полторы общих тетради.
Вячка Пименовский из своего “Браунинга” пробил подушку и две тетради. Настала моя очередь стрелять… Зимой, спасаясь от морозов, к нам в комнату залетел воробушек и прижился. Ребята кормили и поили его. Жил воробей на голландской печке.
Грохот получился страшный. Воробей упал с печи и лежал на полу контуженный. Рассеялся дым, пошли смотреть результат. Пуля пробила подушку, две тетради, сиденье табурета, железную обшивку печки и застряла в кирпиче! Грозное оружие!
Прошло несколько дней после стрелковых соревнований. Вечером, после ужина сидели у себя в комнатах общежития, каждый занимался своим делом. Вдруг слышим выстрел в умывальной комнате.
Бросились туда, открыли двери и нам представилась страшная картина. На цементном полу умывальной комнаты лежит Витя Чугунцов на голове у него на правом виске рваная рана, под головой лужа крови, в правой руке Вити еще дымящийся револьвер...
Когда мы только открыли двери умывальной и онемели от ужаса, Витя еще сделал, несколько конвульсивных движений и замер...
Немая сцена длилась долго. Потом кто-то из ребят говорит: "Надо позвать коменданта!” Обрёл дар речи и я. И как староста отдал руководящее указание: "Ребята, надо в милицию позвонить! А в умывальную не входите, пусть все будет как было!"
Только я сказал “в милицию” Витя Чугунцов зашевелился, сел и, улыбаясь во всю рожу говорит: “А, здорово я вас напугал!”
(К этому “фокусу” наш факир готовился тщательно. В столовой взял кусок теста, из него слепил “рваную рану” себе на виске и закрасил ее красной тушью. Потом налил красной туши на пол и лег головой рядом с “кровавым пятном”. Лежа на полу выстрелил в угол, а когда мы открыли дверь в умывальную, сделал несколько “предсмертных движений”...
Ребята, с радости что он живой, налетели на факира, загнули ему хорошие салаги, а потом, чтобы увековечить этот случай, положили Витю на стол, накрыли простыней до пояса, в сложенные на груди руки вставили свечу и Гриша Войков сфотографировал этот “натюрморт” со стороны раны на голове.
Когда карточки были готовы, кто-то из ребят предложил: “Братва, давайте пошлем одну карточку Витькиной подруге в педтехникум. Напугаем ее напишем грозное письмо, что это она явилась причиной гибели нашего товарища!” Коллективно написали трогательное письмо и вместе о карточкой отправили его в педтехникум.
Прошло несколько дней. Мы уже забыли про Витин “фокус” и про письмо его подруге. Так же вечером, сидим в общежитии и занимаемся "своими делами".
Вдруг открывается дверь и в комнату входит растроганная Витина мама и со слезами на глазах спрашивает: “Что случилось с Витей? Где он сейчас?"
Алеша Одинец ответил первый: "Да вот он сидит, уроки делает!”. Мать бросилась к Вите, обняла, поцеловала… а потом отхлестала его по морде.
Успокоили. Напоили чаем. Оставили ночевать на Витиной койке, которую вынесли в умывальную комнату. Успокоившись, мама рассказала, что о смерти Виктора ей написала девочка из педтехникума и прислала его фото. Мать бросила всё: дом, работу и примчалась в Хабаровск.