Герда

Когда я был подростком, наша семья постоянно переезжала с места на место из-за работы отца. Но в один не очень прекрасный день он пришел домой и сообщил нам о том, что все переезды в прошлом и мы теперь сможем осесть на одном месте. Маму это несказанно обрадовало, ведь переехав на новое место, она начинала обустраивать дом и когда жилище приобретало тот вид, которого она желала достигнуть, мы снова переезжали. Отец сам был доволен тем, что уволился.

Все было бы просто чудесно, только имелось одно "но". И "но" это было огромным минусом: на момент отцовского увольнения мы жили в маленьком захудалом городишке, больше похожем на деревню чуть больше средних размеров, где слова "цивилизация" местные жители побаивались, считая чем-то непотребным. Для меня, собственно, проблем как таковых не было. Все, что мне требовалось всегда имелось в избытке. Плюс я был общительным и проблем с налаживанием общего языка с соседскими ребятами и одноклассниками у меня не возникало. У меня сложились хорошие отношения с несколькими ребятами, мы часто гуляли после окончания занятий в школе, а летом пропадали вместе до самой ночи. Однако и тут я натыкался на большое "но". В двухэтажном доме напротив, рассчитанном на несколько квартир, жила занимательная семья. Родители и двое детей, брат с сестрой. Вот с ними общение у меня не заладилось от слова совсем. Девчонка, как я понял, была немая, но это ничуть не мешало ей компенсировать свой недостаток тем, что она кидалась в ребят, в том числе и в меня, камнями и грязью. И получала бы за это по шее, если бы не брат. Хоть они оба и были болезненного вида, силы, ловкости и прыти им было не занимать. Я не знал их имен, но за глаза прозвал девчонку Чахоткой, ибо она была бледна, сторонилась солнца. Ее тусклые светлые волосы редели день ото дня, а под глазами залегли черные тени. Мальчишку я называл Бешеным, слишком уж агрессивен он был к окружающим. Мои родители и родители других детей неоднократно беседовали с родителями Чахотки и Бешеного, они понимающе кивали, делали сочувствующие лица, обещали, что поговорят со своими чадами, что уж там - отлупят! Но ни к чему эти беседы не привели, только эти брат с сестрой свирепели сильнее и ладно бы кидания землей и камнями продолжились. Они усугубились.

Мы находили безжизненные тельца кошек и собак. Бедных животных насмерть забивали камнями, полностью размозжив им головы. Все прекрасно понимали, что так стали развлекаться Чахотка и ее братец, но никаких прямых доказательств у нас не было, мы ни разу не смогли поймать их с поличным. Других настолько отбитых личностей в округе просто не было. Я и другие ребята ходили по городку и хоронили несчастных созданий, каждый раз заливаясь слезами. Родители много-много раз запрещали мне это делать, ведь приходя домой я запирался в комнате и отказывался есть. У меня кровью сердце обливалось, после того как приходилось засыпать землей несколько котят, а ведь им еще расти и расти, бегать, радоваться солнцу и щекочущей траве, лакомиться молоком и прочими прелестями раздольной кошачьей жизни. А вышло так, что оборвалась она еще толком не успев начаться.

Лично у меня терпение лопнуло после того, как мы нашли соседскую собаку, прекрасную, умную, но доверчивую и очень любящую детей Герду. Чудесное создание с еще недавно пушистым белым мехом лежало в овражке, недалеко от гаражей. Одной разбитой головой тут не обошлись, ей вспороли брюхо и отрубили лапы. Герду опознали по ошейнику. Мы ребятами просто стояли и молча смотрели на несчастное животное, не в силах вымолвить и слова. Самым страшным для нас было то, что придется дойти до хозяина Герды, славного доброго дедули, который коротал дни в одиночестве и для которого любимый питомец был единственной отрадой. Мы сняли ошейник, собрали охапку полевых цветов и, прежде чем засыпать бедняжку землей, укрыли ее мягким цветочным покрывалом.

Ошейник соседу я принес лично. Другие ребята струсили, да я их прекрасно понимал. После увиденного сердце разрывалось от стыда за то, что ничего нельзя исправить, от боли и желания причинить страдания тем, кто это сотворил. Я открыл калитку, прошел через дворик, миновав опустевшую собачью будку, постучался во входную дверь. Сосед обрадовался, увидев меня, но когда я молча протянул ему ошейник, схватился за голову и завыл. Я стоял и вытирал слезы, пока старик, захлебываясь рыданиями, прижимал к груди ошейник и выкрикивал имя собаки. Потом, немного успокоившись, он пригласил меня войти в дом, угостил чаем и, перед моим уходом, сунул в руки кусок пирога с вишней, завернутого в пергамент.

Все то время, пока мы пили чай, старик сокрушался, что смог уберечь своего питомца от гибели и причитал, что с рук этим поганцам ничего не сойдет. Помню, что меня так сильно поразила его уверенность в неминуемом наказании паршивцев, что я чуть было не пролил на себя чай, не донеся чашку ко рту и начав ее наклонять. Глядя на полные слез глаза соседа, я твердо решил донести до Чахотки и Бешеного, что если они причиняют боль беззащитным существам, то пусть будут готовы к тому, что больно может стать и им самим.

Тем же вечером мы с ребятами организовали небольшое собрание и на нем решили устроить "тёмную" живодерам. Сначала решили избить их по отдельности, но один из нас предложил сначала избить Чахотку и дать понаблюдать за этим Бешеному. Пусть они и были уродами, но семейные узы были крепки между ними. На тот момент эта идея только раззадорило мое желание выбить всю дурь из этих ублюдков и я с радостью поддержал говорившего. Сейчас я понимаю, что сам далеко не ушел от них.

Однако нам не удалось воплотить в жизнь наши намерения, все получилось без нашего вмешательства. Согласно плану одним вечером я должен был прийти домой к Чахотке и ее братцу и постараться выманить их на улицу, где нас ожидала компания агрессивно настроенных ребят, имеющих при себе непоколебимое желание отомстить за невинно убиенных и довольно-таки крепкие кулаки.

Когда я постучал в дверь, то она распахнулась. Незаперто. Мне бы развернуться и уйти сразу же, ведь открытая дверь в квартиру служит только дурным признаком развития событий. Но мне ведь все нипочем. Хоть у меня и тряслись поджилки, я смело шагнул в жилище.

Я почему-то представлял себе, что брат и сестра живут в разрухе и грязи, потому что я никогда не видел Бешеного в чистой одежде, а у Чахотки были вечно грязные сальные волосы, плюс от них обоих не очень приятно пахло, да и их родители не всегда могли похвастаться опрятным внешним видом. У моей мамы складывалось впечатление, что родители подростков регулярно прикладывались к бутылке. Однако в квартире было на удивление чисто, хоть и обстановка оставляла желать лучшего и немного пахло плесенью: потертая мебель, обои кое-где отошли от стен, загубленный линолеум.

По мере того как я продвигался по коридору, к легкому запаху плесени примешивался еще один аромат. Настолько неуловимый, что сначала мне было тяжело идентифицировать природу его источника. А когда я дошел до гостиной, все сразу стало на свои места: пахло кровью. На этом бы моменте мне выбежать прочь и никогда не возвращаться, но я решил идти до конца, пусть и по спине побежал холодок. Я приоткрыл дверь гостиной и у меня перехватило дыхание. Посреди комнаты стояла огромная белая собака, в разы превосходящая нормальные размеры довольно крупных пород. Я тогда еще подумал, что она с трудом втиснулась в крохотную квартирку.

На белоснежной пушистой шерсти тут и там алели пятна крови. Вся морда собаки была перемазана ею от уха до уха. Собака утробно зарычала, завидев меня, и страшно выпучила свои и без того жуткие глаза, в которых плясало пламя. Животное ощерилось и, продолжая рычать, двинулось было ко мне. Я мельком увидел, что лапами она стояла на кровавой каше, по всей видимости, оставшейся от Чахотки, ее брата и родителей. Местами белели обломки костей и осколки черепов. Запах был тошнотворным: содержимое кишечников и желудков тоже проглядывало на общей картине. Вздувшиеся обои стали шедевром абстракционизма: брызги, капли красной жидкости доставали до самого потолка.

- Герда,- я узнал собаку и сипло произнес ее имя, увидев как мгновенно меняется агрессивно настроенное животное. Она подошла ко мне. При каждом ее шаге, месиво под ногами чавкало и пузырилось. Опалив гнилостным дыханием мое лицо, собака лизнула мою щеку, оставив на ней алый след . Я пошатнулся, все же размер животного был исполинским. Герда заскулила, ткнулась носом в мое плечо и махнула головой в сторону выхода, мол, нечего тут делать, уходи давай. Я провел ладонью по ее носу и Герда довольно оскалилась и снова толкнула меня. Я подчинился и вышел на улицу. Самое удивительное, но ребят нигде не было. И вот в эту самую секунду меня охватил самый настоящий неподдельный страх и ужас: они ушли, все до единого. Будь Чахотка и Бешеный целы и невредимы, если бы они открыли мне дверь и я бы с ними заговорил, не зная при этом, что остался без поддержки, неизвестно что бы им взбрело в больные головы.

Я побежал, побежал быстрее ветра куда глаза глядят, не обращая внимания ни на кого вокруг. Дыхание сбивалось и грудная клетка очень быстро наполнилась болью, но остановился я лишь тогда, когда оказался у озера, окруженного деревьями. Мы с отцом часто ходили туда рыбачить и я один любил иногда посидеть на берегу и послушать о чем шепчет вода. Я кричал и рыдал в голос, меня вряд ли кто-то слышал, а даже и были слушатели, было наплевать. Кошмар осознания от увиденного накатывал волнами, у меня тряслись руки и ноги, даже один раз вырвало.

Я просидел у озера всю ночь и пошел домой, едва на небе забрезжил рассвет. Дома меня встретила насмерть перепуганная мама, от которой пахло сердечными каплями, и бледный отец, на голове которого прибавилось седины. Я упал в мамины объятия и пока слушал, о чем она сбивчиво рассказывала тонким, натянутым от нервного напряжения голосом, у меня перед глазами стояла большая белая собака и кровавая каша под ее лапами. Мама говорила, что в соседнем доме произошло ужасное: семью так хорошо знакомых нам Чахотки и Бешеного превратили в фарш, злоумышленников никто не видел, никаких улик нет и в мое долгое отсутствие родители начали думать о том, что я никогда не вернусь. Я сначала было подумал, что кто-то да видел как я входил в квартиру, но за все время расследования дела не было ни одного свидетеля. Думал, что наверняка было слышно как кричали от боли эти люди, когда их рвали на части. Тщетно. Дело застопорилось.

Несмотря на то, что переезжать нам больше было не нужно, родители все же решили выбираться из этого места. Вплоть до отъезда я не общался ни с кем, кроме хозяина Герды. Он умер от сердечного приступа через месяц после бойни в доме напротив. Ребята, с которыми я общался, "борцы за справедливость", стыдливо опускали глаза, если видели меня на улице, сторонились в школе. За партой я всегда сидел один. Да и мне было все равно.

Перед отъездом я пошел на то место, где была захоронена Герда. Я сел на траву, погладил выпирающий из земли холмик и услышал негромкое тявканье. Позади меня сидел смешной щенок с белоснежной пушистой шерстью. Мальчишка, как потом выяснилось и которого я забрал с собой. Непонятно почему, но я разревелся, подхватив на руки щенка и зарывшись лицом в его мягкий мех.

Щенок пищал и облизывал мне лицо.