Гарри Поттер и методы рационального мышления

должен сделать дело несмотря ни на что,
– лицо Гарри посуровело. – Именно поэтому я сказал, что ты мыслишь безответственно, Гермиона. Героиня не должна думать, что её работа закончена, когда она сказала профессору МакГонагалл. Это всё равно, что подумать: если избили Ханну – это
нормально
, потому что я в этом
не виновата
. Быть героиней означает, что твоя работа не закончена, пока ты не сделала
абсолютно всё,
чтобы остальные девочки были в безопасности
навсегда

, – в голосе Гарри звенела сталь, которая появилась в тот день, когда Фоукс оказался на его плече. – Нельзя думать, что если ты следовала правилам, то ты выполнила свой долг.

– Мне кажется, – спокойно сказала Гермиона, – что мы по-разному смотрим на некоторые вещи, мистер Поттер. Например, кто из вас, ты или профессор МакГонагалл, более ответственен, и нормально ли для ответственного человека заставлять людей бегать и кричать, и насколько верна идея следовать школьным правилам. И то, что мы разошлись во мнениях, мистер Поттер, не означает, что за
вами
осталось последнее слово.

– Ну, – сказал Гарри, – ты спросила, что такого ужасного в том, чтобы просить у тебя разрешения, и это был удивительно хороший вопрос, так что я заглянул в свой разум и вот что выудил. Мне кажется, на самом деле я боюсь того, что, если Ханна окажется в беде и я придумаю план для её спасения, который покажется странным, тёмным или ещё каким-нибудь, ты можешь не учесть последствий для Ханны. Возможно, ты откажешься от героической ответственности, которая заключается в том, чтобы придумать

какой-нибудь
способ её спасти, какой угодно, несмотря ни на что. Вместо этого ты исполнишь роль Гермионы Грейнджер, благоразумной когтевранской девочки, и в этой роли ты машинально ответишь отказом, не важно, есть ли у тебя план получше. И тогда сорок четыре хулигана будут по очереди избивать Ханну Абботт, и в этом буду виноват я, поскольку я
знал
, пусть я и не хотел, чтобы история пошла по такому пути, потому что я
знал

. Даже если я и не хочу, чтобы реальность была такой, я знал, что так всё и будет. Я убеждён, что это и был мой тайный, безмолвный, невыразимый страх.
Внутри неё снова поднялась волна отчаяния.
– Это
моя

жизнь! – вспыхнула Гермиона. Она могла представить, на что будет похожа её жизнь, если в неё постоянно будет вмешиваться Гарри, постоянно выдумывающий оправдания, чтобы не спрашивать сперва разрешения и не слушать её возражений. Не должно быть так, чтобы ей нужно было выиграть спор, просто чтобы… –
Всегда
будут какие-нибудь причины, ты
всегда
сможешь сказать, что я неправильно мыслю! Я хочу
жить своей жизнью
! Иначе я сбегу, Гарри, честно сбегу.
Он вздохнул.

– Я не хотел, чтобы всё закончилось именно так, и вот пожалуйста. Ты же боишься того же самого, что и я? Боишься, что мы разобьёмся, если
ты
отпустишь руль, – его губы скривились, но на улыбку это не тянуло. – Это я могу понять.
– Я думаю, что ты меня
совсем
не понял! – резко возразила Гермиона. – Ты говорил, что мы
партнёры,
Гарри!
Это его остановило, она увидела, что это его остановило.

– Давай так, – наконец сказал Гарри, – я обещаю сперва спрашивать разрешения, прежде чем делать что-либо, что можно истолковать как вмешательство в твои дела. Но только если
ты

, Гермиона, пообещаешь мне быть разумной. В смысле, остановиться секунд на двадцать и всерьёз, по-настоящему обдумать моё предложение, признать его в качестве реальной альтернативы. Разумной в том смысле, что ты должна понимать, что я предлагаю способ защитить остальных девочек, и что если ты машинально ответишь «нет», не обдумав его должным образом, то
реальным последствием
окажется Ханна Аббот на больничной койке.
Гермиона смерила Гарри взглядом, когда перечисление условий было закончено.

– Что скажешь? – спросил тот.
– Я не должна давать обещаний, – заявила Гермиона, – ради того, чтобы со мной
консультировались
по поводу
моей собственной жизни.
– Девочка повернулась и, не глядя на Гарри, зашагала в направлении башни Когтеврана. – Впрочем, я подумаю об этом.

Она услышала, как Гарри облегчённо выдохнул. Некоторое время они шли молча. Миновав арку из какого-то красноватого металла, похожего на медь, они оказались в точно таком же коридоре, как и предыдущий, только пол в нём был вымощен пятиугольными плитками, а не квадратными.

– Гермиона… – сказал Гарри. – С тех пор, как ты сказала, что будешь героем, я наблюдаю за тобой и думаю. Ты смелая. Ты сражаешься за то, что правильно, даже против врагов, которых многие бы испугались. У тебя безусловно хватает умственных способностей, и, скорее всего, внутри ты гораздо более хороший человек, чем я. Но при всём при этом… Гермиона, если говорить честно… Я не могу представить тебя на месте Дамблдора, ведущую магическую Британию в бой против Сама-Знаешь-Кого. По крайней мере, пока.

Гермиона повернула голову и уставилась на Гарри. Тот спокойно шёл рядом и, казалось, полностью погрузился в свои мысли. На
чьём
месте? Она никогда даже не пробовала представить себя на месте Дамблдора. Она не могла даже представить себя представляющей что-то в таком духе.

– Или, может быть, я ошибаюсь,– сказал Гарри через некоторое время. – Может быть, я прочёл слишком много книг, где герои никогда не делали то, что разумно, не следовали правилам и не рассказывали ничего своим профессорам МакГонагалл, поэтому мой мозг не считает тебя правильным героем книги. Возможно, из нас двоих именно ты – здравомыслящий человек, а я – просто дурак. Но каждый раз, когда ты говоришь о том, что нужно следовать правилам и полагаться на преподавателей, у меня возникает одно и то же чувство, будто это последнее, что останавливает тебя, последнее, что погружает в сон твою PC-составляющую и снова превращает тебя в NPC… – Гарри вздохнул. – Возможно, поэтому Дамблдор и сказал, что у меня должны были быть злые отчим и мачеха.

– 
Что
сказал?
Гарри кивнул.
– Я до сих пор не знаю, шутил ли директор или… Дело в том, что в некотором смысле он
прав.
У меня были любящие родители, но я никогда не чувствовал, что могу доверять их решениям, они не были достаточно
разумны.
Я всегда знал, что, если я не продумаю всё самостоятельно, я могу пострадать. Профессор МакГонагалл сделает то, что необходимо, только
если

я не отстану от неё по этому поводу – она нарушит правила лишь под контролем героя. А профессор Квиррелл – это именно тот человек, который сделает дело не смотря ни на что, и он – единственный из всех, кого я знаю, кто замечает, например, что снитч портит квиддич. Но я не могу полагаться на
доброту

его намерений. Как это ни печально, я думаю, что именно так получаются люди, которых Дамблдор называет героями – люди, которым не на кого переложить окончательную ответственность и которые поэтому приучаются отслеживать всё самостоятельно.

Гермиона ничего не ответила, но задумалась об одной фразе, которую Годрик Гриффиндор написал ближе к концу своей очень короткой автобиографии. Кратко и без объяснений, ибо свитки в те времена переписывали вручную. Лишь столетиями позже магловский печатный станок вдохновил волшебников на изобретение Переписывающего Пера.
Нет спасителя у спасителя, —
писал Годрик Гриффиндор. –
Нет властителя у защитника, нет ни отца, ни матери, нет никого над ним.
Если герой должен заплатить
такую

цену, Гермиона уже не была уверена, что готова пойти на это. Или, возможно, – хотя такая мысль и не пришла бы к ней в голову, пока она не начала общаться с Гарри, – возможно, Годрик Гриффиндор ошибался.
– Ты доверяешь
Дамблдору
? – спросила Гермиона. – Я хочу сказать, он ведь прямо тут, в школе, и он – самый легендарный герой во всём мире…
– Он
был
самым легендарным героем, – заметил Гарри. – А теперь он поджигает куриц. Ну, честно,
тебе
Дамблдор кажется надёжным?
Гермиона не ответила.

Они вместе начали подниматься по огромной винтовой лестнице с чередующимися ступеньками из бронзового металла и синего камня, ведущей к портрету, который глупыми загадками охранял дверь в башню Когтеврана.
– Кстати, думаю, я должен кое-что сказать тебе, – нарушил молчание Гарри, когда они прошли примерно половину лестницы. – Так как это повлияет на твою жизнь, ну и вообще… Считай, что это аванс…
– И что же это? – спросила Гермиона.
– Я полагаю, что ЖОПРПГ скоро прекратит своё существование.
– 

Прекратит
? – Гермиона чуть не споткнулась о ступеньку.

– Ага, – сказал Гарри. – В смысле, я, конечно, могу ошибаться, но я подозреваю, что учителя собираются жёстко пресекать драки в коридорах. – Гарри ухмыльнулся. Какая-то искорка в его глазах, за стёклами очков, намекала на тайную осведомлённость. – Наложат новые чары, чтобы определять агрессивные проклятия, или станут проверять все жалобы на хулиганов под сывороткой правды… Я вижу несколько возможных способов. Но если я прав, то тебе есть, что отпраздновать, Гермиона. Ты подняла достаточно сильный переполох, чтобы заставить их действительно что-то

сделать
по поводу хулиганов. С хулиганами
как явлением
.
Пусть и не сразу, но улыбка появилась на лице Гермионы, а когда она дошла до верха лестницы и двинулась к портрету, то почувствовала, что ей стало гораздо легче шагать, какая-то удивительная лёгкость распространилась по всему телу, будто её накачали гелием.
Почему-то, несмотря на все приложенные ими усилия, она не ожидала
такого
результата, она не ожидала, что у них действительно
получится
.
Им удалось что-то
изменить…
* * *

Это произошло за завтраком на следующее утро.
Ученики всех курсов замерли на своих местах за столом, повернув головы к столу преподавателей, перед которым на негнущихся ногах, не шевелясь, стояла одинокая первокурсница. Она стояла с задранной головой и не сводила глаз с декана Слизерина.

Лицо профессора Снейпа было искажено яростью и триумфом, мстительное, как на любой картине, изображающей Тёмного волшебника. Позади него, за столом, сидели остальные профессора, наблюдая за происходящим. Их лица были словно высечены из камня.

– …распускается навсегда, – прошипел профессор Зельеварения. – Моим решением, как профессора, ваше так называемое Общество объявляется вне закона в стенах Хогвартса! Если ваше Общество или любой из его членов будет вновь замечен за драками в коридорах, вы, Грейнджер,
персонально
ответите за это, и я лично исключу вас из школы чародейства и волшебства Хогвартс!

Эта первокурсница стояла здесь, перед преподавательским столом, куда её прежде вызывали только затем, чтобы наградить похвалой и улыбкой. Стояла, выпрямив спину и высоко подняв голову, как натянутый лук кентавра, не показывая своих эмоций врагу.
Эта юная ведьма стояла здесь, скрывая слёзы и гнев. Её лицо застыло, и в её внешнем облике ничего не менялось, но что-то внутри медленно ломалось, она чувствовала, как оно ломается.

Это что-то сломалось ещё сильнее, когда профессор Снейп с насмешкой назначил ей две недели отработок за насилие в школе. Его лицо выражало презрение, как на самом первом уроке Зельеварения, а кривая улыбка говорила о том, что профессор точно знал, насколько он несправедлив.
Что бы там ни было внутри неё, но оно треснуло по всей длине, сверху до низу, когда профессор Снейп отнял сотню баллов у Когтеврана.
Затем всё закончилось, и Снейп сказал, что она может идти.

Она обернулась и за столом Когтеврана увидела Гарри Поттера. Он сидел неподвижно на своём месте, отсюда она не могла видеть выражение его лица, она видела на столе его кулаки, но не могла разглядеть, стиснуты ли они так же крепко, как её. Когда профессор Снейп вызвал Гермиону, она успела шепнуть Гарри, что он не должен ничего делать без спроса.
Гермиона развернулась, чтобы вновь взглянуть на учительский стол, как раз в тот момент, когда Снейп отвернулся от неё, садясь на своё место.

– Я сказал, что вы можете идти, девочка, – сказал Снейп насмешливо, с довольной улыбкой, как будто только и ждал, чтобы она что-нибудь предприняла…
Гермиона сделала ещё пять шагов к учительскому столу:
– Директор? – её голос сорвался.
В Большом зале воцарилась гробовая тишина.
Директор Дамблдор не сказал ничего, не сдвинулся с места. Как будто он тоже был просто вырезан из камня.

Гермиона перевела взгляд на профессора Флитвика, голова которого была едва заметна за столом, но он как будто бы не мог отвести взгляд от чего-то у себя на коленях. Лицо профессора Спраут, сидевшей рядом, было сильно напряжено, она, похоже, заставляла себя наблюдать за происходящим, её губы дрожали, но она промолчала.
Кресло профессора МакГонагалл пустовало – заместитель директора не появилась за завтраком этим утром.

– Почему вы все молчите? – спросила Гермиона Грейнджер. В дрожи её голоса слышалась её последняя надежда, что-то внутри неё в последний раз отчаянно протянуло руку, прося о помощи. – Вы же
знаете
, что он неправ!
– Ещё две недели отработок за дерзость, – вкрадчиво добавил Снейп.
Что-то внутри неё рассыпалось на мелкие кусочки.

Ещё несколько секунд она смотрела на стол преподавателей – на профессора Флитвика, профессора Спраут и пустующее место профессора МакГонагалл. А потом Гермиона Грейнджер повернулась и зашагала к столу Когтеврана.
Ученики преодолели оцепенение и начали перешёптываться.
И когда она почти подошла к столу Когтеврана…
Шум зала разрезал бесстрастный голос профессора Квиррелла:
– Сто баллов мисс Грейнджер за то, что она делала то, что правильно.

Гермиона чуть не упала на месте, но удержалась и продолжила шагать, а позади неё что-то сердито кричал Снейп, профессор Квиррелл откинулся на спинку кресла и начал хохотать, и даже Дамблдор сказал что-то, но она не расслышала.
И вот она оказалась за столом Когтеврана, рядом с Гарри Поттером, который сидел, застыв на месте, будто не смея шевельнуться.

– Всё в порядке, – машинально сказала она ему, не думая и не выбирая слова, хотя, на самом деле, всё было плохо. – Но не можешь ли ты придумать, как избавить меня от отработок у Снейпа, как ты это сделал для себя в прошлый раз?
Гарри Поттер кивнул – одним резким движением головы.
– Я… – сказал Гарри. – Я… Прости, всё это… во всём виноват я…
– Не говори
глупостей
, Гарри.

Удивительно, как нормально звучал её голос, и ей даже не приходилось задумываться, что сказать. Гермиона бросила взгляд на тарелку с завтраком, но есть совсем не хотелось, в животе что-то бурлило и пенилось, и она чувствовала, что её вот-вот стошнит, и в то же время она готова была поклясться, что всё её тело онемело и ничего не чувствовало.
– И если ты захочешь нарушить школьные правила или что-то ещё, – продолжила она, – ты можешь спокойно меня спросить, обещаю, я не скажу «нет», не подумав.

* * *
Non est salvatori salvator,

neque defensori dominus,

nec pater nec mater,

nihil supernum.
– Годрик Гриффиндор,

1202 н. э.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь