Ф

– Хотел бы я быть как ты, – сказал за ужином Кальм. На ужин было картофельное пюре с рыбой. Рыба была разваренной, пюре – безвкусным, но я все равно не отказался бы от добавки.
– Глупости.
– Ты сможешь помогать людям. Ты далеко пойдешь. Тебя ждет Рим. И кто знает, как высоко тебе суждено там подняться.
После ужина мы вновь собрались в капелле и преклонили колени. Монахи пели, их голоса сливались в единый, мощный глас, свечи наполняли пространство пляшущими тенями.

– Я требую, – произнес я. – Я это заслужил. Дай мне знак.
Но ничего не произошло.
Я поднялся с колен. На меня обратились недоуменные взоры, но никто не стал вмешиваться. В конце концов, это были молитвенные упражнения: у кого-то случались видения, кто-то слышал голоса, в этом не было ничего неожиданного, это было частью процесса.

– Прямо сейчас, – продолжал я. – Момент настал. Говори же со мной, как говорил с Моисеем в пламени огня из среды тернового куста, как говорил с Савлом на пути в Дамаск, с Даниилом пред лицом царя Вавилонского, с Иисусом Навином, когда стояло солнце среди неба и не спешило к западу почти целый день, с апостолами Христа воскресшего, посылая их проповедовать, что Он восстал из мертвых. Мир с тех пор не постарел и на день, по небу кружит то же солнце, и, как они представали пред тобой, так предстаю я и прошу: скажи хоть слово.

Но ничего не произошло.
– Ведь не моя это вина, отнюдь нет, – довершил я. – Я ведь стараюсь. Я возвожу очи горе, но тебя там нет. Оглядываюсь вокруг, но нет тебя и тут. Я не вижу тебя, не слышу тебя. Всего один крохотный знак. Другим его видеть не обязательно. Я не подниму шума, никто не узнает. Или, еще лучше, не давай мне знака, просто всели в меня веру. Этого будет довольно. Кому нужны знаки? Дай мне веру в тебя, и все свершится, хоть ничего и не произойдет.

Я ждал, глядя в пляшущее пламя свечей. Свершилось ли? Может быть, я уже обрел веру, сам того не зная. Нужно ли знать, что веришь? Я прислушался к себе.

Но ничего не изменилось. Я стоял перед алтарем под каменными сводами сооружения, стоящего на маленькой планете, одной из сотен квинтиллионов планет. В черном Ничто кружили невыносимой протяженности галактики, пронизанные излучением, Вселенная постепенно растворялась в холоде. Я вновь опустился на колени, на плоскую, приветливую молитвенную подушечку и сложил руки.

На следующее утро меня вызвали к настоятелю. Мудрый и дородный отец Фрейденталь устрашающе высился над письменным столом, облаченный в пурпурный муцет августинца-каноника. Он повел рукой, приглашая меня сесть, и, обеспокоенный, я повиновался.
То, что случилось вчера во время вечернего бдения, мягко произнес он, обращаясь ко мне, не прошло незамеченным.
– Мне очень жаль.
Такие молодые люди, продолжал аббат, нынче редкость. Какое рвение! Какая серьезность!

Я почувствовал, как мои губы тронула смущенная улыбка. Вот же лицемер, озадаченно подумал я. Никогда не намеревался, никогда не планировал, но, по всей видимости, оказался лицемером!
Порой приходит мысль, лилась речь отца Фрейденталя, что таких юношей нынче и не встретишь. Но ведь они по-прежнему есть! И это чрезвычайно тронуло его сердце.
Я склонил голову.

– Сделай одолжение, – он открыл ящик стола и извлек книгу «Я называюсь Никто». – В нашей монастырской библиотеке есть коллекция книг с автографами. Не мог бы ты попросить своего отца надписать?
Колеблясь, я принял книгу. Артур никогда не давал автографов, никто даже не знал, как его подпись выглядит.
– Это вовсе не трудно, – медленно сказал я. – Уверен, он охотно подпишет.

Я жду вот уже три четверти часа. Понятия не имею, зачем я здесь, но коли кондиционер работает, пусть будет так. Жара давит на стекла, воздух снаружи пропитан солнечным светом. Я невольно задаюсь вопросом, выдержат ли окна такой напор. Делаю небольшой глоток кофе из бумажного стаканчика. Передо мной стоит пустая стеклянная миска, печенье я давно съел. Подложить добавки никто не спешит.

Из-за стены доносятся звуки офисной жизни: голоса, дребезжание телефонов, жужжание принтеров и ксероксов. За одним из столов сидит секретарша в ну очень короткой юбке. Ноги ее мне даже не нужно силиться вообразить: они загорелые и мускулистые, кожа гладкая и упругая. Когда она обращает на меня свой взор, то смотрит так, как смотрела бы на стол, холодильник или груду картонных коробок. Я рад, что на мне сутана. Будь я в мирском, это было бы невыносимо.

Сосредотачиваюсь на кубике Рубика. Мне нужно больше упражняться в применении метода Петруса. Конкуренция высока, молодые люди проворны, а традиционный способ сборки – слишком медленный для чемпионата мира. Сейчас на многих соревнованиях кубики смазывают вазелином, чтобы легче вращались. Когда я только начинал, а кубик у меня был новый, то всегда брался сперва за одну сторону: собрав ее, надо было переходить к остальным, в результате чего опять все перемешивалось, а потом уже восстанавливать первую. Но сегодня так уже не делается. Теперь работают одновременно с двумя плоскостями, собрав которые, выстраивают оставшиеся стороны, ничего не нарушая. Получается быстрее, но требуется адская сосредоточенность, никаких механических движений, само уже ничего не складывается. Первый блок необходимо нащупать интуитивно, и если этого не сделать очень быстро, то потеряешь драгоценные секунды, которых потом не наверстать.

Чья-то рука касается моего плеча. Это другая секретарша, постарше.
– Ваш брат освободился.
Офис Эрика выглядит так, как я себе и представлял: прибранный письменный стол, громадное окно с шикарным видом на крыши окрестных домов, телевизионные антенны и вышки – все только для того, чтобы произвести впечатление. Брат сидит не шелохнувшись, смотрит на огромный монитор и делает вид, что меня не замечает.
– Эрик?

В ответ молчание. Он кликает мышкой, медленно подносит ко рту стакан с водой, делает глоток, тихо вздыхает и ставит стакан на поверхность стола.
Сколько можно? Я пододвигаю к себе обитое кожей кресло, опускаюсь в него, и меня пленяет мягкость сиденья.
Эрик оборачивается, смотрит на меня и ничего не говорит.
– Ну? – говорю я.
Он молчит.
– Что стряслось? – продолжаю я.
– Могу я тебе чем-нибудь помочь?

Я тру глаза. Стоит нам встретиться, не важно, при каких обстоятельствах, без разницы, где и когда – он всегда найдет способ меня взбесить.
– Ты же мне звонил!
– Знаю, – он смеряет меня взглядом, не меняя выражения лица. – Мы говорили по телефону.
– И вовсе мы не говорили! Мне звонила твоя секретарша. Сказала, что я должен явиться во что бы то ни стало.
– Знаю.
– Так что стряслось?

Он берет со стола какой-то листок, смотрит на него, ухмыляется, берет другой, снова делается серьезным, откладывает их, хватает телефон и принимается его разглядывать.
– Как твои дела?
– Хорошо. Через полгода региональный чемпионат. Выиграть я вряд ли выиграю, но поучаствовать все-таки могу.
Он смотрит на меня в недоумении.
– Кубик.
Смотрит на меня в недоумении.
– Рубика!
– Неужели он еще существует?
Я предпочитаю не поддаваться на провокацию.
– Ну а как твои дела?

– На рынке недвижимости Восточной Европы наблюдается весьма интересное развитие, параллельно с этим наш хедж-фонд инвестирует в альтернативные источники энергии. Ты не голоден?
Терзаемый сомнениями, я вспоминаю завтрак, два съеденных в исповедальне шоколадных батончика, перехваченную по дороге сосиску, сухое печенье в приемной.
– Голоден.
– Тогда пошли! – он вскакивает и выходит, не дожидаясь меня.

Я собираюсь встать с кресла, но подлокотники опускаются, и я оседаю. Вторая, великовозрастная секретарша наблюдает за мной сквозь дверной проем. Встать мне удается лишь с третьей попытки; я улыбаюсь ей, словно делал это нарочно, словно я мастер клоунады, король комедии, и направляюсь по коридору к лифту, где меня уже ждет брат.
– Ну наконец-то! – восклицает он.
В лифте нас встречают двое мужчин в галстуках. Настенные зеркала множат наши отражения, создавая эффект толпы.

– Интересно, есть ли какие-то статистические исследования на эту тему? – спрашивает меня Эрик. – Насчет гороскопов и реальных человеческих судеб? Развиваются ли события так, как предсказывают астрологи? Должны же быть какие-то данные, которые помогли бы это выяснить. Ты ничего об этом не знаешь?
– С чего бы мне об этом знать?
– Но вы же составляете гороскопы!
– Нет!
– Нет?
– Гороскопы – это просто чушь!
– Так вы не составляете гороскопов?
– Шутишь, что ли?

Он извлекает телефон, что-то кому-то пишет и засовывает его обратно в карман. Лифт останавливается, мы выходим; я едва поспеваю за ним. Мы пересекаем лобби. Стеклянные двери распахиваются, мне бьет в лицо духота. Он переходит улицу, прямо так, как шел, не посмотрев ни налево, ни направо. Гудит автомобиль, но он никак не реагирует. К счастью, ресторан прямо через дорогу. При такой температуре большего расстояния я бы не осилил.

Обстановка весьма изящная: льняные салфетки на столах, люстры в форме стеклянных капель, официанты в черных рубашках и, слава Всевышнему, кондиционер. Эрик направляется к маленькому столику, зажатому среди других таких же; за ними вдоль стены тянется кожаная скамья. Не самый лучший выбор, но как ему это объяснить? Официант уже отодвигает столик, Эрик отступает, и мне ничего не остается, кроме как сесть на скамью, втиснувшись между двумя мужчинами в костюмах. Те неодобрительно смотрят на меня; презрение к моему плотскому изобилию слегка смягчается уважением к моему духовному сану. Работник ресторана придвигает столик на место, Эрик, усаживаясь напротив меня, бросает: «Как обычно». Официант поспешно удаляется; возразить я не успеваю. Да как он может выбирать за меня?

Эрик снова смотрит на дисплей, что-то пишет, откладывает телефон и устремляет взгляд на стену поверх моей головы. Потом снова берется за аппарат.
– Как дела в экономической отрасли? – спрашиваю я.
– В смысле? – стуча пальцем, он даже не поднимает глаз.
– Как дела в экономической отрасли? – повторяю я. – Можешь дать какой-нибудь прогноз?
– Прогноз? – он продолжает стучать. – Нет.

Как обычно, со всех сторон на меня украдкой поглядывают. Я к этому привык. Если бы я встретился им во главе процессии, то они бы ничего такого не подумали; увидели бы на экране, как я рассуждаю о вопросах нравственности, тоже не сочли бы это необычным. Но вот то, что я просто так сижу в ресторане, передо мной стоит стакан воды, и я беседую с бизнесменом, уставившимся в свой сотовый, – это в их глазах выглядит странно. Многим из них придает уверенности один тот факт, что такие, как я, еще существуют – что мы по-прежнему ходим по земле, служим службы, молимся и делаем вид, будто у человека есть душа, а в мире – надежда. Даже во мне рождаются такие же чувства, когда я вижу незнакомых священнослужителей. К сожалению, на мое отражение в зеркале это не распространяется.

Официант возвращается с едой. Порции еще меньше, чем я опасался. Крошечная кучка облепленных макаронами раковин посреди пустой тарелки.
Брат откладывает сотовый.
– Если ты посылаешь кому-то сообщение, он тебе отвечает, ты отвечаешь ему и просишь ответить поскорее, а ответа все нет и нет, то ты будешь исходить из того, что твое сообщение не дошло – или из того, что она просто не хочет тебе отвечать?
– Так он или она?
– Что?
– Ты сначала сказал «он», а потом «она».
– И что?
– Ничего.

– Какое это имеет отношение к моему вопросу?
– Никакого, но…
– Что ты хочешь у меня вызнать?
– Да ничего!
– Не имеет никакого значения, о чем было сообщение. Это не важно.
– Об этом я вообще не спрашивал.
– Возможно, это отпечаток твоей профессии. Может, поэтому ты такой любопытный.
– Но я вовсе не любопытствую!

Он глядит на свой телефон, снова что-то печатает и перестает обращать на меня внимание. Я этому только рад, поскольку поданное блюдо оказалось столь сложным в обращении, что требует полной сосредоточенности. Нет ни крупицы здравого смысла в том, что нельзя резать макароны. Но это заповедь, по силе сравнимая с религиозными. Разрезать макаронину было бы ошибкой неописуемого масштаба. А почему – никто не знает. А что же моллюски? Приходится вскрывать каждую отдельную раковину, чтобы выудить микроскопический, абсолютно безвкусный кусочек мяса. Пальцами получается плохо, вилкой – еще хуже.

– Вы еще практикуете экзорцизм?
– Практикуем ли мы…
– Изгнание дьявола. Вы этим все еще занимаетесь? Хватает вам людей?
– Понятия не имею. Но, наверное, да.
Он кивает так, словно мой ответ подтвердил какое-то его предположение.

К своей порции он еще не притронулся. Я вскрываю последнюю раковину, соус стекает по рукаву. Перехожу к пасте, но не так-то это просто, когда тарелка усыпана раскрытыми раковинами. Пальцы пахнут рыбой. Мой сосед по скамье, отчаянно жестикулируя, то и дело пихает меня локтем в бок. Напротив него сидит мужчина в очках и с лысиной; они беседуют о рейтинге платежеспособности какого-то пенсионного фонда.

– Что там говорит классическое учение? – спрашивает он. – Нужно ли впускать дьявола, если он пришел? Нужно ли ему специальное приглашение или он просто может подчинить себе, кого пожелает?
– Зачем тебе это знать?
– Книга, просто книга. Прочел я тут одну книгу. Довольно странную. Ну, не важно. – Он берет свой стакан, рассматривает его, делает небольшой глоток и отставляет.
– Итак, что ты хотел со мной обсудить?
Нахмурившись, он опять глядит на телефон. Я жду. Он ничего не говорит.

Постепенно меня это начинает напрягать. Я достаю свой сотовый, набираю: «Как дела? Позвони, как будет время! Мартин» и отправляю сообщение Эрику.
Он только-только отложил телефон. Тот вибрирует, брат хватает его, смотрит на экран, поднимает бровь. Я жду, но он не произносит ни слова. Не улыбается. Откладывает телефон в сторону, трет виски, опять берет его, снова откладывает, говорит:
– Какая жара!

Признаю, шутка не самая смешная, но легкая улыбка все-таки была бы уместна. Почему ему так трудно дается вежливость?
– Как поживает Лаура? – спрашиваю я. Его жену я почти не знаю его. Актриса, как и следовало ожидать. Очень красивая. Как и следовало ожидать. – И Мари?
– В школе все в порядке. Иногда она меня беспокоит.
– Чем же?
– Иногда она меня беспокоит. Но в школе все в порядке.
– Как твоя мать?

– У нее теперь эта телепередача. Звонят люди, рассказывают, что у них болит, она им что-то отвечает.
– Мне казалось, она офтальмолог.
– Был конкурс, участвовало около трехсот врачей, она победила, Рейтинг неплохой. А твоя?
– Слава Богу, здорова. На пенсии ей нравится, читает книги, которые давно мечтала прочесть.
– Ты по-прежнему живешь с ней?

По его лицу видно, о чем он сейчас думает. Но почему я должен это скрывать? Часы, проведенные мной у мамы, полны умиротворения и света, это лучшие минуты дня. Мы угощаемся пирогом, сидим друг напротив друга, почти не разговариваем, ждем, когда наступит вечер. Что в этом дурного?
– Живу я в доме причта. Но часто бываю у нее.
– Каждый день?
– Ты будешь есть свои макароны?

Он взглянул на нетронутую тарелку так, словно раньше ее не видел. Но прежде чем он ответил, к нему сзади подошел какой-то мужчина, осклабился и хлопнул его по плечу:
– Фридлянд!
– Ремлинг! – Эрик вскакивает и делает вид, будто собирается врезать ему по животу, тот хватает его за предплечье и держит; оба изображают улыбку.
– Что, сюда теперь пускают всяких там?..
– Да вот как видишь!
– Как дела, все путем?
– Естественно! У тебя?
– А как же!
– Недавний матч – какой позор!
– С ума сойти!

– Я думал, пулю в лоб пущу! Кстати, это мой брат.
Ремлинг смотрит на меня, на его лице мелькает изумление, что вполне типично для людей, перед которыми вдруг оказался священник. Он протягивает мне руку, которую я пожимаю.
Оба уставились куда-то в пустоту. По всей видимости, им больше ничего в голову не приходит.
– Ладно, – говорит Ремлинг. – Ну давай тогда?
– Ага, – отзывается Эрик.
– Надо бы нам как-нибудь. С тобой вдвоем…
– Непременно!
Ремлинг кивает мне и возвращается к своему столику у окна.

– Ненавижу его. Завалил мне в прошлом году сделку с Остерманом. – Эрик усаживается и принимается стучать в телефон. За спиной у него возникает официант, перегибается через его плечо и стремительно уносит тарелки, мою опустошенную и его нетронутую; остановить его я не успеваю.
– Ну что ж, – брат убирает мобильник, отодвигает стул и встает. – Рад был повидаться. Мне пора бежать, важная встреча, ты и представить себе не можешь, какие нынче дела творятся. Обед, разумеется, за мой счет.

– Но о чем же ты хотел поговорить?
Но Эрик уже на полпути к выходу. Не оборачиваясь, он распахивает дверь и исчезает.
Заказать что-нибудь еще? Хотя здесь дорого, порции маленькие, а на углу есть сосисочная.
Посижу еще пару минут. Придется просить официанта отодвинуть столик, потом сидящий рядом со мной мужчина вынужден будет привстать, его столик тоже придется подвинуть, а значит, вставать нужно будет и его визави – короче, прежде чем я выберусь, полресторана будет на ногах.

Я выбился из графика. В два мама ждет меня на чай с пирогом, потом мне надо на собрание Союза католической молодежи, а вечером опять служить мессу. Чего же все-таки он от меня хотел?

Я неспешно допиваю свой стакан и благосклонно улыбаюсь всем вокруг. Будьте благословенны, хотите вы того или нет; такова моя функция. День за днем свидетельствовать о том, что порядок вещей не нарушен, что в посылах мироздания есть какой-то смысл. То, что есть, должно быть. То, что должно быть, есть. Я – адвокат сущего, защитник статус-кво, каким бы этот статус ни был. Это моя профессия.

Да и мир не так уж плох, честное слово. В нем, благодарение Богу, которого на самом деле нет, есть рестораны и кондиционеры. Все-таки закажу десерт. И уже подзываю официанта.


Я сидел в семинарии, в библиотеке, спрятав кубик под томом «Стадий на жизненном пути», когда вдруг вошел Кальм и сказал, что мне звонит отец.

Чтобы добраться до общего телефона, надо было спуститься по лестнице, пройти по длинному коридору, взобраться по другой лестнице. Все время, пока я шел, я боялся, что Артур положит трубку. Тяжело дыша, я подбежал к телефону; трубка болталась на шнуре.
– У тебя есть время?
Это и вправду был его голос. Я никак не мог вспомнить его, как ни пытался, а тут узнал, словно не прошло и дня.
– Время для чего?
– Я тут поблизости. Я не вовремя?
– Ты имеешь в виду – прямо сейчас?
– Я здесь.
– Где?
– Выходи.

– Сейчас?!
– Так я все-таки не вовремя?
– Нет-нет… Ты здесь?
– Вот именно. Стою перед домом.
– Перед этим самым домом?
Артур рассмеялся и положил трубку.

Прошел год с тех пор, как в его последнем сборнике был опубликован самый странный из всех написанных им рассказов. Назывался он «Семья», речь в нем шла о его отце, деде, прадеде – это была история наших предков, из поколения в поколение, восходящая к туманному Средневековью. Большая часть ее – чистый вымысел, поскольку прошлого, как замечает сам Артур в предисловии, нам знать не дано: «Люди верят, будто где-то хранятся их мертвецы. Верят, что во Вселенную вписаны следы их бытия. Но это неправда. Что прошло, то прошло. Что было, то будет забыто, а что забыто, того не вернуть. Я не помню своего отца». Как ни странно, я почувствовал, будто меня обокрали. Ведь это были и мои предки.

Я вышел на улицу. Там стоял он. Волосы его были взлохмачены, как и прежде, руки спрятаны в карманы, на носу все те же очки. Увидев меня, он развел руками; на миг мне почудилось, что он собирается меня обнять, но то был всего лишь жест удивления, вызванного моим семинарским облачением. Он предложил пройтись; мне вдруг изменил голос, и я не смог отказать.

Мы шли молча. Мигали огни светофоров, гудели машины, до меня доносились обрывки разговоров других прохожих. Было такое ощущение, словно все звуки представляют собой часть некоего тайного языка, словно тысячами звуков говорит со мной мир, но я не мог сосредоточиться и ничего не понимал.
– Я какое-то время буду в городе, – произнес он.
– Инкогнито?
– Я всего лишь известный писатель. Известных писателей никто не знает по имени. Анонимность мне ни к чему.
– Что ты делал все эти годы?

– Ты читал мои книги?
– Разумеется.
– Тогда ты знаешь ответ.
– Ну а кроме того?
– Ничего. Кроме того я ничего не делал. В этом и была вся суть.
– Ах вот как!
– Это упрек?
Я не ответил.
– Коришь меня за то, что меня не было рядом? Что я не играл с вами, не скакал по двору в мешке, не водил тебя в зоопарк, не ходил на родительские собрания, не катался с тобой по ковру, не водил на ярмарки? В этом хочешь меня упрекнуть?
– А что, если твои книги недостаточно хороши?
Он покосился на меня.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь