Эмма

Глава 18

Мистер Фрэнк Черчилль так и не приехал. Когда подошел названный им срок, опасения миссис Уэстон подтвердились: от него пришло письмо с извинениями. В настоящее время, писал он, к его величайшему разочарованию и сожалению, он не может уехать из дому; но все же он не теряет надежды вскоре посетить Рэндаллс.

Миссис Уэстон была несказанно огорчена – на самом деле куда сильнее, чем ее муж, хотя она и не питала особо радужных надежд на скорую встречу с пасынком; а жизнерадостная натура мистера Уэстона, несмотря на то, что он склонен был во всех случаях ожидать от жизни больше хорошего, чем выходило на деле, помогла ему преодолеть разочарование и справиться с унынием. Такие натуры довольно скоро отвлекаются от переживаемых проблем, и в сердце их вновь пробуждаются надежды. В течение получаса мистер Уэстон был удивлен и огорчен, но затем ему начало казаться, что более поздний – через два или три месяца – приезд Фрэнка будет куда более кстати: и время года более подходящее, и погода лучше. Кроме того, тогда Фрэнк, вне всякого сомнения, сумеет пробыть у них дольше, чем если бы приехал сейчас.

Такие мысли мгновенно успокоили его, в то время как миссис Уэстон, более мужа подверженная тревогам и страхам, не предвидела в будущем ничего, кроме новых предлогов для отсрочек. Если учесть, что она переживала также и за мужа, полагая, что он сильно огорчен, сама она страдала куда больше.

В то время Эмма довольно равнодушно отнеслась к неприезду мистера Фрэнка Черчилля, она лишь сочувствовала своим друзьям в Рэндаллсе. Знакомство с молодым человеком уже не так прельщало ее. С другой стороны, она стремилась выглядеть спокойной и не подверженной никаким искушениям. Но поскольку подразумевалось, что ей надлежит – все ожидали этого – переживать за своих друзей, она старалась выразить на словах свою крайнюю заинтересованность в их судьбе; она все делала, чтобы сострадание ее казалось естественным.

Она первой объявила новость мистеру Найтли, после этого она вполне естественно (впрочем, принимая во внимание то, что она всего-навсего играла роль, чуточку наигранно) высказала ему все, что она думает о Черчиллях, которые не пускают сына к родному отцу. Затем она пустилась в долгие, хотя и не совсем искренние рассуждения о преимуществах такого дополнения к их тесному обществу в Суррее, об удовольствии видеть новое лицо, о празднике для всего Хайбери, каким мог бы стать его приезд, и завершила свою речь новым порицанием в адрес Черчиллей, причем выяснилось, что мистер Найтли придерживается противоположной точки зрения. К своему крайнему изумлению, Эмма обнаружила, что в споре с мистером Найтли она невольно встала на позицию миссис Уэстон и приводит те же аргументы, что и ее друг.

– Вполне вероятно, что Черчилли тут виноваты, – холодно заметил мистер Найтли. – Однако я не сомневаюсь, что, ежели бы он хотел, ничто не помешало бы ему приехать.
– Не знаю, откуда у вас такая уверенность. Он рвется сюда всем сердцем, но тетка и дядя не отпускают его.
– Не могу поверить, что, сильно пожелав приехать, он не смог бы осуществить свои планы. Мне это кажется маловероятным. Поверить без доказательств я не могу.

– Какой вы странный! Что плохого вам сделал мистер Фрэнк Черчилль, что вы считаете его таким неискренним созданием?

– Я вовсе не считаю его неискренним созданием, просто подозреваю, что он, возможно, привык заноситься и считает себя выше своих родственников. По-моему, он не привык заботиться ни о чем, кроме собственного удовольствия, ведь те, с кем он живет, предлагают ему столь живой пример. К сожалению, молодой человек, воспитанный надменными, эгоистичными людьми, привыкшими к роскоши, скорее всего, и сам становится надменным, эгоистичным и привычным к роскоши. Пожелай Фрэнк Черчилль увидеть отца, уж он сумел бы выбраться к нему между сентябрем и январем. Мужчина в его возрасте – сколько ему? Двадцать три или двадцать четыре… – вполне способен придумать, как настоять на своем. Иначе и быть не может!

– Легко сказать и легко испытывать такие чувства вам: ведь вы привыкли быть себе хозяином. Вы, мистер Найтли, меньше, чем кто-либо другой на свете, можете судить о трудностях, связанных с зависимым положением. Вы не знаете, что такое постоянно сдерживаться.

– Невозможно поверить, будто двадцатитрех– или четырехлетнему мужчине до такой степени недостает смелости или гибкости. Он не нуждается в деньгах, да и временем свободным располагает. Напротив, нам известно, что ему настолько хватает и денег, и досуга, что он с радостью транжирит и то и другое, не уступая самым отъявленным шалопаям во всем королевстве. Он переезжает с одного модного курорта на другой. Вот, например, совсем недавно он был в Уэймуте. Следовательно, он может покидать Черчиллей.

– Да, иногда.
– Не иногда, а всякий раз, как он сочтет нужным: всякий раз, когда ему придет охота развлечься.

– Как несправедливо судить о других, не будучи знакомым с их жизненными обстоятельствами! Никто, кроме самых близких друзей семьи, не может сказать, каково на деле живется тому или другому члену этой семьи. Прежде чем судить о том, что в силах и что не в силах мистера Фрэнка Черчилля, надобно познакомиться с условиями жизни в Энскуме и с характером миссис Черчилль. Возможно, иногда ему позволяется большее, чем в другие времена.

– Эмма, если настоящий мужчина желает исполнить свой долг, он его исполняет при любых обстоятельствах. При этом он не хитрит и не виляет, но действует энергично и решительно. Оказать внимание отцу – прямой долг Фрэнка Черчилля. Судя по его запискам и обещаниям, он и сам это понимает, но, если он желает исполнить свой долг, отчего же медлит? Будь он настоящим мужчиной, он сказал бы миссис Черчилль прямо и решительно, раз и навсегда: «Ради вашего удобства я с радостью пожертвую любыми развлечениями, однако мой долг призывает меня немедленно повидаться с отцом. Я уверен, отказ мой оказать ему такое уважение причинит ему боль. Поэтому завтра же я выезжаю». Если бы он заявил ей о своих намерениях недвусмысленно, решительным тоном, как и подобает мужчине, никаких препятствий к его отъезду она бы не чинила.

– Верно, – сказала Эмма, смеясь, – но, думаю, возникли бы препятствия к его возвращению назад! Невозможно представить, чтобы молодой человек, полностью зависимый, изъяснялся подобным образом! Никому, кроме вас, мистер Найтли, такое и в голову бы не пришло! Нет, вы и понятия не имеете, как тяжело живется человеку в положении, прямо противоположном вашему. Мистер Фрэнк Черчилль, говорящий такие речи дяде и тетке, которые его вырастили и вынуждены содержать! Полагаю, при этом он еще должен выйти на середину комнаты и кричать что есть мочи! Как вы думаете, к чему приведут подобные речи и подобное поведение?

– Поверьте мне, Эмма, для человека разумного здесь не возникло бы никаких препятствий. Он чувствовал бы себя правым! Подобное заявление, сделанное, разумеется, с толком, в надлежащей манере, сослужило бы ему хорошую службу, возвысило бы его, укрепило бы его положение в обществе людей, от которых он зависит, больше, чем все увертки и хитрости на свете. Помимо их любви, он заслужил бы их уважение. Они поняли бы, что могут на него положиться, что их племянник, верный сыновнему долгу, будет верен и своему долгу перед ними, ибо им, как и ему, да как и всем на свете, прекрасно известно, что он обязан нанести визит отцу. Они же, подло используя свою власть, намеренно оттягивают его визит, в душе презирая его за то, что он подчиняется их прихотям. Всякий чувствует уважение к человеку, который поступает соответственно своему долгу. Начни он действовать так, как я говорю: принципиально, последовательно, постоянно, – и их скудные умишки поневоле подчинятся ему.

– Позвольте с вами не согласиться. Вам очень нравится приспосабливать к себе скудные умишки, но, когда скудными умишками обладают люди богатые и властные, мне кажется, они обладают умением раздуваться до такого состояния, что становятся просто неуправляемыми. Как и великие умы. Вполне допускаю, мистер Найтли: если бы вы оказались на месте мистера Фрэнка Черчилля, вы, возможно, и сумели бы говорить и действовать в точности так, как советуете ему; и, наверное, ваши слова и поступки возымели бы нужный эффект. Возможно, Черчиллям не нашлось бы что вам возразить; но ведь у вас нет привычки с малых лет повиноваться или противиться давно заведенным порядкам. Ему же, привыкшему подчиняться, думаю, не так просто в одночасье добиться полной независимости и свести на нет все их надежды на благодарность и почитание с его стороны. Возможно, он не меньше вашего сознает, что поехать к отцу – его долг, однако он не ровня вам в способности действовать столь же решительно при данных обстоятельствах.

– Значит, он не сознает, что поехать к отцу – его долг. Если он не может действовать решительно, значит, убежденность его в правоте своих поступков не столь велика.
– Ох! Сказывается различие в положении и привычках! Как жаль, что вы не способны понять, что может чувствовать мягкий и деликатный молодой человек, открыто противостоящий тем, к кому с раннего детства привык относиться с почтением!

– Ваш мягкий и чувствительный молодой человек – просто слабак, если для него это первый случай испытать свою решимость исполнять свой долг. Хотя бы и против воли других. К этому возрасту у него уже должна была сформироваться привычка следовать своему долгу, а не подсчитывать выгоду. Я еще мог бы сделать для него скидку, будь он трусливым ребенком, но, так как он считает себя мужчиной, я нахожу его поведение непростительным. Коли он человек разумный, то должен был встряхнуться и отмести все недостойные методы их влияния. Ему следовало противостоять первой же их попытке настроить его против отца. Начни он давно действовать так, как подобает, сейчас он не встретил бы ни малейших затруднений.

– Мы с вами никогда не придем к согласию относительно его, – вскричала Эмма, – но в этом нет ничего необыкновенного! Мне он совершенно не кажется слабым молодым человеком, я просто уверена в том, что он не слабак. Мистер Уэстон не может так слепо, до безумия, заблуждаться, хотя бы и в родном своем сыне! Вернее всего, мистер Фрэнк Черчилль – обладатель покладистого, уступчивого и мягкого характера, что не соответствует вашим представлениям об идеале мужчины. Я не сомневаюсь, что он таков! Несмотря на то, что такой характер лишает юношу многих выгодных преимуществ, он дает ему другие.

– Как же! Например, преимущество сидеть тихо, когда он должен двигаться, вести праздную жизнь, тешась сочинением для себя различных оправданий. Он часами придумывает цветистые, напыщенные послания, уверяя отца в своей любви, и постоянно лжет всем – даже себе, – убеждая себя, будто он изобрел лучший в мире способ сохранить мир в доме и в то же время предотвратить любые жалобы со стороны отца. Его письмо внушает мне отвращение.

– Тогда вы находитесь в одиночестве. Всем остальным его письмо чрезвычайно понравилось.

– Подозреваю, что миссис Уэстон оно не удовлетворило. Такое письмо вряд ли способно понравиться женщине, обладающей здравым умом и живым воображением. По своему положению она годится ему в матери, однако ее не ослепляет горячая материнская любовь. Именно из-за нее Рэндаллсу следует оказывать вдвое больше внимания; и вдвойне должна она ощущать его нехватку. Будь она сама женщиной с положением, рискну предположить, он тотчас явился бы засвидетельствовать ей свое почтение; ей же было бы все равно, приедет он или нет. Как по-вашему, не закрадываются ли подобные мысли в голову вашей подруги? Как вы полагаете, не говорит ли она часто это себе самой? Нет, Эмма, мягкого и чувствительного молодого человека можно назвать чувствительным лишь по-французски, но не по-английски. Возможно, он, что называется, «aimable»,

[3]
у него прекрасные манеры, и он вполне покладист, однако ему недостает нашей английской чуткости по отношению к чувствам и переживаниям других людей – на деле ничуть он не мягок и не чувствителен.
– Кажется, вы решительно настроены думать о нем одно только плохое.

– Кто, я? Ничуть! – возразил мистер Найтли, слегка задетый за живое. – Я не хочу думать о нем плохо. С готовностью оценю его достоинства, так же как и у любого другого. Однако я не слышал ни об одном его достоинстве, кроме сугубо пристрастных оценок – охотно верю, что он хорошо воспитанный и смазливый молодой человек со вкрадчивыми манерами, умеющий внушить к себе доверие.

– Ну что ж, даже если это все его достоинства, для Хайбери он станет просто сокровищем. Нам нечасто доводится видеть светских молодых людей, хорошо воспитанных и покладистых. Нам не приходится быть слишком привередливыми и искать в нем в придачу всех добродетелей. Разве трудно вам представить, мистер Найтли, какой переполох поднимется после его приезда? В обоих приходах, Донуэлл и Хайбери, начнут судачить только о нем; он станет единственной темой всех разговоров, единственным объектом любопытства, и все он – мистер Фрэнк Черчилль! Мы не сможем ни говорить, ни думать ни о ком другом.

– Вы извините меня за то, что я стану исключением. Если я найду его интересным собеседником, то буду рад познакомиться с ним, но если он окажется всего лишь пустоголовым болтуном, то он не займет ни моего времени, ни мыслей.

– Насколько я поняла, он может с каждым поддержать приятную беседу, он способен понравиться любому! Кажется, его такое положение радует. С вами он будет говорить о сельском хозяйстве, со мной – о живописи и музыке, и так со всеми, так как он располагает общей эрудицией, позволяющей ему участвовать в разговоре или вести его на любую тему, как того требуют приличия. Причем по каждому предмету изъясняется он блестяще – вот каким он мне видится.

– А по-моему, – разгорячился мистер Найтли, – коли он окажется таким, как вы его описали, он будет самым невыносимым существом на свете! Как! В двадцать три года царствовать в своем кружке, считаться великим человеком, опытным политиком, для которого характер каждого – открытая книга, а достоинства других – не более чем фон для выражения собственного превосходства! Расточать всем свою лесть, дабы иметь возможность считать всех дураками в сравнении с собой! Моя милая Эмма, ваш собственный здравый смысл откажется терпеть такого самодовольного фата, когда вам доведется встретиться с ним.

– Я больше ни словом о нем не заикнусь! – вскричала Эмма. – Вы каждое слово оборачиваете ему во вред. Мы с вами оба пристрастны: вы против, а я в его пользу; и до тех пор, пока он не явится сюда лично, у нас нет возможности прийти к согласию.
– Пристрастны? Я к нему вовсе не пристрастен.
– А я – очень, и вовсе этого не стыжусь! Любовь к мистеру и миссис Уэстон позволяет мне быть решительно пристрастной в его пользу.

– Я никогда особенно много о нем не думал, – сказал мистер Найтли с некоторой досадой, и Эмма тут же перевела разговор на другую тему, хотя и не понимала, почему он так злится.

Выражать неприязнь к молодому человеку только потому, что у того, видимо, другой склад характера, было недостойно подлинно широкой натуры, каковою она привыкла считать своего давнего знакомого. При всем своем высоком мнении о нем, при том, что она привыкла воздавать ему должное, она прежде и на миг не предполагала, что он может быть несправедливым по отношению к достоинствам других.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь