Добро пожаловать в Суперсенсориум. Часть 1

••••

Подписаться на рассылку

Нейронаучный подход к искусству в эпоху Netflix

НА ЧТО МЫ ПОТРАТИМ ОСТАВШИЕСЯ 700 тысяч часов 21 века? У нас никогда еще не было столь широкого и свободного выбора развлечений. Мы прогуливаемся по коридорам сенсориума (общее название областей головного мозга, которые отвечают за сознательную регистрацию и обработку поступающей информации — прим. Newочём). Все возможные виды контента — видеоигры, фильмы, ТВ-шоу, виртуальная реальность, книги и комиксы — готовы к потреблению. Широкий ассортимент развлекательного опыта представлен на витрине, как продукты на полках супермаркета. Мы торжественно вступили в эпоху суперсенсориума через экран и изобилие иконок, изображений, ссылок, загрузок и автоматически воспроизводящегося видео — всего того, среди чего мы серфим в интернете на досуге.

В июне 2018 года акции Netflix — компании, наиболее преданной этому сибаритскому подходу к досугу — стали стоить дороже $400 за штуку. С 2008 года акции Netflix торговались лучше Amazon и Google вместе взятых. Если бы в январе 2008 года вы поверили в будущий успех стримингового сервиса и вложили в него $1000, то сейчас получили бы целых $100 тыс. За это время Netflix собрал базу в 130 млн подписчиков, и система постоянно собирает новую информацию о них. Рекомендации для подписчиков непрерывно оптимизируются через A/B-тестирование пользовательского поведения и предпочтений аудитории. Netflix использует технологии, которые отслеживают как нажатия на кнопку «пауза», так и ситуации, когда пользователь просто уснул за просмотром сериала поздно ночью. По словам генерального директора видеосервиса Рида Хастингса, все это помогает бороться с главным конкурентом Netflix — сном. 

Такое изобилие стало бы чудом в любое другое время. Удивились бы приближенные к богу фараоны и даже придворные Версаля. Но всему есть своя цена. Кто не проводил все выходные за просмотром Netflix или компьютерной игрой? Стоит подумать, сколько свободного времени у нас уходит на суперсенсориум. По данным Nielsen, в 2018 году среднестатистический американец потратил на просмотр материалов СМИ 11 часов. Сколько из этого времени ушло на ознакомление с фактами, а сколько — на фейковые новости? Каково процентное соотношение между двумя разновидностями информации? 25%? Можно ли — господи помилуй — назвать эту величину «большей частью» времени? Кто-нибудь верит, что эти показатели когда-нибудь начнут понижаться? Технологии суперсенсориума будут только развиваться. Алгоритмы станут более персонализированными, впечатления — ощутимее, а платформы — еще быстрее предоставлять контент. Если это не проблема для вас, представьте, что через десять лет в каждой семье будут VR-очки. А теперь представьте, что будет еще через десять.

Сериалы «Безумцы», «Клан Сопрано», «Прослушка» — суперсенсориум состоит из контента, который практически во всем мире считают образцами Искусства с большой буквы. Игры типа Dark Souls в духе Кафки, философская Planescape:Torment или выворачивающая мозги Braid хоть и менее распространены, но с каждым днем стремятся занять свое место в Искусстве. И, пока VR — новичок в этом мире — ищет, чем впечатлить (или просто развлечь без приступа тошноты), попасть в пантеон со своими качественными работами ему мешает только время. Несмотря на это богатство, мы должны признаться, что большая часть суперсенсориума — это Развлечения с большой буквы. Потому что иначе мы бы не испытывали это тягостное чувство вины и не пытались бы сознательно игнорировать, сколько времени потратили на просмотр контента. 

Суперсенсориум представляет собой серьезную проблему — особенно для тех, кто любит воображаемые миры или даже занимается их созданием. Но ничто не ново под луной. Однажды в письме другу Лев Николаевич Толстой (на тот момент ему был 31 год) высказался так:

Я больше не буду писать художественные произведения. Позорно даже думать об этом. Люди плачут, умирают, женятся, и я должен сесть и написать книги, рассказывая, «как она его любила»? Это отвратительно!

Если уж Толстой был такого невысокого мнения о себе, какой критике он бы подверг современные бесконечные способы рассказать о том, «как она его любила»? И правда, именно широчайший охват суперсенсориума превращает его в проблему современности, заставляя нас вернуться к вечным вопросам о назначении произведений художественного вымысла. Зачем людям нужны эти истории? Откуда этот почти инстинктивный интерес к искусству? Это добродетель или порок? А если это порок и технологии позволяют нам все проще разбазаривать свои жизни, разумный человек должен спросить себя: для чего нужен суперсенсориум? Почему мы отрываемся от реальности, когда она так поразительна?

Баю-бай

Первые сны появились около 200 миллионов лет назад, в эру Мезозоя, у млекопитающих и птиц. Маленькие существа, только недавно выделившиеся в отдельные виды, пытались урвать хотя бы немного сна в жестоком мире динозавров. Высоко в своих гнездах и глубоко в своих норах они представляли то, чего никогда не было. Им что-то снилось. Динозавры, если они были похожи на современных рептилий, не видели сновидений. Оказывается, Оле Лукойе раскрывает свой зонтик только над млекопитающими и некоторыми птицами. Возможно, и над кое-кем из не хордовых — например, бесхребетным, но впечатляющим цефалоподом. Для большинства же представителей животного мира — рептилий, земноводных и рыб — в жизни не было ничего, кроме реальности.

Чтобы нам, как представителям прямоходящих, разобраться, почему нас так привлекают факты, которые никогда и не были фактами, или события, которые никогда не случались — то есть сны, нужно обратиться к предкам с вопросом: «Зачем вообще появились сны?»

В процессе написания докторской диссертации по нейробиологии мне повезло поработать в одной лаборатории с лучшими в мире специалистами по сну, поэтому я лично подтверждаю, что никто до конца не понимает ни откуда берутся сновидения, ни когда они впервые появились. И, поскольку животные не могут рассказать нам о своих снах, мы не можем до конца быть уверены в том, что им что-то снится. Но посмотрите на вашу собаку, пока она спит на подстилке: быстро перебирает лапами, за закрытыми веками быстро движутся глаза, а живот поднимается и опадает в ритме глубокого спокойного дыхания. Может ли самый бесчувственный последователь Декарта в такие моменты списывать все эти движения на инстинкты?

Долгая эволюционная история снов может считаться научно правдоподобной благодаря однородности ее биологической природы. Сон состоит из повторяющихся циклов по 90 минут. Сновидения появляются в стадии, отмеченной быстрым движением глаз (быстрый сон, или REM). В каждом цикле до быстрого сна происходит сон глубокий, во время которого медленные волны проникают через кору, оставляя после себя периоды глубокой тишины. Если во время этой фазы потрясти спящего, он ничего не ощутит. Сенсорная информация, большая часть которой проходит в мозг через таламус, блокируется во время сна. Мозг все глубже и глубже уходит в сон, внутренние часы тайно тикают. По окончании отсчета времени происходит изменение нейромодулирующей среды головного мозга за счет воздействия на ацетилхолиновые нейроны, способствующие пробуждению нервной системы. Нейроны гамма-аминомасляной кислоты (ГАМК) подавляют произвольные сокращения мышц. Результат — паралич. Без этого наши сны и кошмары стали бы реальностью. У людей с редкими расстройствами сна мышечные сокращения не блокируются, и они получают реальные повреждения. 

Учитывая нейробиологическую структуру быстрого сна, вопрос о том, как происходят сновидения — не самое сложное в науке о сне. В конце концов, когда людей помещают в камеры сенсорной депривации, у них часто начинаются галлюцинации. Без сигналов от органов чувств сон кажется естественным состоянием мозга; оно воспринимается как нормальное, потому что между повседневным восприятием и сном нет большой разницы. Для электроэнцефалограммы, улавливающей мозговые волны, два состояния нелегко различить: приходится объяснять. Наша реальность — это тот же сон в режиме реального времени — в основном потому, что его источниками являются органы чувств. Глаза, уши, кожа, нос — все это спасает нас от солипсизма только потому, что эти органы так тонко настроены эволюцией, что сон о жизни увязывается с состоянием мира. Бодрствующий образ жизни — это просто правильно подобранный (во всех смыслах этого слова) сон. Так что смотри, Лейбниц! Твое представление о Вселенной как о двух часах, умственных и физических, тикающих в божественной синхронности, верно. Но часы установлены не божеством, а эволюцией.

Нужно обратиться к предкам с вопросом: «Зачем вообще появились сны?»

На самом деле связь между сном и явью настолько тесна, что если мы просыпаемся без будильника, то практически всегда это происходит после фазы быстрого сна. Наше сознание уже бодрствует и как бы берет разбег, заменяя случайные источники ощущений реальными, которые транслируются органами чувств. О, какая невероятная вещь — этот самый последний сон перед пробуждением, который сопровождает обычного бодрствующего человека весь последующий день, в котором переплетаются банальщина, агония и экстаз, маленькие радости и кошмары, прежде чем он снова уляжется на подушку и все забудет.

Более сложный вопрос — почему и для чего мы видим сны? Это настолько непостижимая тайна, что некоторые ученые все еще всерьез сомневаются, что сон нам вообще нужен. Тем не менее существует много доказательств того, что сон полезен для человека, и большинство из них взаимосвязаны. Вполне возможно, что во время сна мозг выполняет свои бытовые обязанности. Нейроны беспорядочно вспыхивают, носятся и уничтожаются, тем самым создавая кучу межклеточного мусора. В 2012 году доктор Майкен Недергард и ее коллеги продемонстрировали, как спинномозговая жидкость может омывать мозг во время стадии спокойного сна, вычищая оттуда биологические остатки мыслительной деятельности. Мозг как бы проходит через собственный цикл очистки каждую ночь. Другую гипотезу о назначении сна развивали мои консультанты в аспирантуре Джулио Тонони и Кьяра Сирелли. Они считают, что во время фазы спокойного сна нейронные связи полностью изменяются — равномерно уменьшаются до определенной степени. Благодаря этому каждое утро всё готово для того, чтобы мы могли обучаться и тем самым наращивать и укреплять нейронные связи в течение дня. [1]

[1] Доказать какие-либо процессы, происходящие в мозге, с абсолютной точностью очень трудно. Столкнувшись со скептицизмом в научном сообществе, Джулио однажды позвал меня в свой офис и сказал: «Эрик, я должен заставить их поверить мне! И я должен сделать это так же, как Иисус убеждал Фому неверующего — с помощью анатомии. Даже явление Христа не заставило апостола Фому уверовать, пока Иисус не вложил его пальцы в свою рану. Так что я должен, образно говоря, взять их за руки и засунуть их пальцы в нейронные связи, чтобы они почувствовали изменения, происходящие каждую ночь».

Быстрый сон и сновидения еще сложнее для науки. Некоторые исследователи до сих пор убеждены, что это лишь побочное явление, проявляющееся в ночи: что-то сверхъестественное, но не несущее важности. При этом есть доказательства того, что сновидения биологически необходимы. Если вам ничего не снится, то следующие несколько дней вас будет преследовать процесс «восстановления быстрого сна», так как мозг постарается втиснуть в ночь как можно больше фазы REM. Если ученый достаточно умен (а, возможно, и жесток), он может довести этот процесс до крайности. Отправим крыс на электроэнцефалограмму с автоматической программой, которая различает спокойный сон (большие мозговые волны) и быстрый сон (волны поменьше, как при бодрствовании). Положим крыс на беговую дорожку, размещенную невысоко над водой. Когда крысы будут спать, во время их фазы спокойного сна оставляем платформу неподвижной. Как только появятся сигналы о наступлении быстрого сна, включаем беговую дорожку и заставляем грызунов проснуться и не упасть в воду. Вот так крысы остались без сновидений. Ученые Чикагского университета проделали нечто подобное еще в 1980-х годах. Через несколько дней после начала эксперимента крысы начали терять вес. Через несколько недель они заболели желтухой: пожелтел даже их мех, а потом и глаза. Желтеющие лапки покрывались сыпью. Еще через несколько недель все крысы скончались от потери снов. 

Ваш внутренний Кафка 

Раз отсутствие снов приводит к смерти, то очевидно, что нам необходимы гипотезы о назначении снов. Исторически так сложилось, что наука о толковании сновидений чаще всего ассоциируется с Фрейдом. Однако среди ученых существует консенсус относительно того, что многие — если не все — теории Фрейда не выдерживают проверки реальностью. Поэтому, напротив, в современных гипотезах придают большее значение роли, которую сон и сновидения могут играть при закреплении и интеграции воспоминаний. Некоторые ученые считают, что во сне мозг заново проигрывает события, прошедшие за день, чтобы вписать новые воспоминания в существующий архив. [2] Однако представляющаяся положительной роль сновидений в закреплении и интеграции воспоминаний никак не относится к исследованию явления снов. Нам нужна теория о «номинальной ценности» снов, которая затрагивала бы их появление каждую ночь и смогла бы объяснить их фантастическое содержание наравне с повествовательной частью. Многие сны могут походить на короткие рассказы Кафки, Борхеса, Маркеса или любого другого писателя. Внутри каждого человека, даже неспособного фантазировать, живет своеобразный писатель-сюрреалист, который выходит из тени и начинает творить по ночам. Так возможно ли, что именно повествовательная и фантастическая составляющие снов раскрывают их настоящее назначение? 

[2] Лично я не считаю эти главенствующие гипотезы убедительными. Исходя из моих познаний о современном толковании сновидений, даже в основных теориях, основанных на процессе запоминания, сами по себе сны считаются чем-то неосязаемым, всего лишь побочным продуктом некоего загадочного нейронного процесса «интеграции» и «закрепления» воспоминаний (что бы это на самом деле ни значило). Само содержание снов не отражает ничего подобного. Мы редко проживаем события прошедшего дня во сне, если это вообще когда-либо случается.

Позвольте мне объяснить. Внутри вас находится основанный на вашем личном опыте мир, в котором вы можете отслеживать свои эмоции в пространстве всевозможных ощущений. Представьте огромное абстрактное пространство, в котором степень свободы определяется чувствами — от горячего к холодному, от далекого к близкому, от яркого к темному, а также проприоцепцией (чувственным самовосприятием), запахами, вкуcами и даже воображением. Всё, что вы можете почувствовать, классифицировать и воспринять. Каждое ощущение, которое вы осознанно получаете в определенной точке пространства состояний. Каждый кадр каждого фильма, который вы можете посмотреть, каждое блюдо, которое вы можете попробовать, каждая нота, которую вы можете услышать — всё это существует где-то в этом пространстве. Каждый прожитый день формирует отдельную коллекцию таких единиц, задает траекторию. Тогда ваша жизнь в целом представляет собой исследование этого пространства, путем продвижения сквозь настолько большое количеством измерений, что потребуется знание трансфинитной математики, чтобы хотя бы начать ее изучать. 

У всего этого существует материальное отражение — нейронное пространство состояний, которое задает соответствие точек пространства ощущений точкам в собственных измерениях и направлениях. [3] Загадочные взаимоотношения между этими двумя абстрактными пространствами более известны как проблема тела и разума. Святой Грааль нейрологии — научная теория сознания — приобретает универсальную картографическую функцию, позволяя распознавать пространство ощущений для каждого нейрона, по крайней мере, в теории, если не на практике, и наоборот.[4]

[3] Пространство ощущений содержит в себе очень значимый встроенный компонент. Однако оно совершенствуется и расширяется по мере обучения. Помните, как вы впервые попробовали кофе? На вкус как жженая грязь. Обучение и присвоение категорий помогает нам отличать одно от другого, что является фундаментальной функцией сознания. Это значит, что пространство ощущений изменяется по мере его изучения. А процесс изучения и есть жизнь.

[4] Именно развитием такой теории я и занимался в процессе работы над моей кандидатской. Чуть позднее я отложил в сторону свои стремления, поскольку понял, что на поиск ответа потребуется не одно столетие. Но когда я рассуждаю о пространстве ощущений или их направлениях, вы можете заменять эти понятия чем-то из сферы нейрологии, если вам угодно.

Если взглянуть извне, может показаться, что внутренний мир рептилии развивается по одним и тем же сценариям снова и снова, тогда как у млекопитающих он более хаотичен. Почему? Сон — это тоже определенная форма исследования, как бы случайный набор ощущений. Такое определение снов может лучше объяснить, почему они важны. Сновидения позволяют нам изучать свой внутренний мир ощущений совсем по-другому, чем когда мы бодрствуем. И это хорошо, даже чисто с точки зрения эволюции. Именно этим сны и полезны. Целесообразность снов — в них самих.

Рассмотрим сны, в которых присутствуют ощущения или развитие событий, которые в реальной жизни происходят редко и даже могут быть фатальными. Например, когда вы падаете с высокого здания или на вас идет охота. По требованию эволюции ваш мозг тестирует эти сценарии, чтобы как следует показать, что будет, если они произойдут на самом деле. И причина, по которой мы адекватно воспринимаем такие дикие ситуации, кроется именно в том, что они для нас не в новинку — мы уже проходили через подобный ужас во сне и остались целы. 

Во сне мы часто видим бессмысленные объекты или безумные вещи. Например, одного человека, который превращается в двух, или ваш дом, который вдруг стал космической тарелкой. Сны помогают нам изучать пространство состояний. Для этого они искажают привычные нам понятия и измерения восприятия, подвергают нас стрессу и очищению. Наш внутренний сценарист перемешивает все понятия, в которые верит наивный мозг. В его полномочия не входит феномен переобучения. Концепция переобучения подразумевает случай, когда модель настолько восприимчива к получаемым данным, что уже не поддается обобщению. Проще говоря, это чрезмерное обучение. Например, искусственные нейросети обладают набором тренировочных данных, с помощью которых они обучаются. Каждый набор ограничен, и зачастую данные берутся из одного и того же источника и сильно связаны между собой неочевидными способами. Из-за этого искусственные нейросети постоянно рискуют стать жертвой переобучения. Если это случится с той или иной сетью, она будет и дальше хорошо справляться с тренировочными данными, но не сможет совладать с другим, хоть и похожим набором данных. Все обучение сводится к балансированию между частными и общими случаями.

Наиболее распространенный способ справиться с проблемой переобучения заключается в увеличении данных в тренировочном наборе. Однако для мозга тренировочные данные, на которых основано обучение и построение внутреннего мира человека — это вся его жизнедеятельность. Этот набор во многом ограничен и много с чем связан. Только лишь жить недостаточно для эффективного накопления тренировочных данных. Сны предотвращают переобучение мозга, размывая границы допустимого и подталкивая его на невероятные пути развития событий. Борьба с переобучением, через которую мы проходим каждую ночь, создает цикличный процесс закаливания. Во время бодрствования мозг вписывается в рамки реальности через обучение, а во время сна он «разогревается» с помощью сновидений, которые не позволяют ему полагаться на привычные решения и модели.

С этой точки зрения сны создают упражнения для сознания. Возможно даже, что нам нужно постоянно испытывать ощущения, чтобы не растерять их — как с мышечной массой. Наш внутренний мир постоянно уменьшается: может, из-за 

какого-то неврологического механизма, а может, из-за наших скучных и однообразных будней. Жизненно важная потребность постоянно снижать энергетические затраты практически гарантированно приводит к этому. В отличие от расширяющейся материальной вселенной, наша внутренняя вселенная постоянно сжимается. Сны для нее как активный газ, который препятствует сжатию, создавая давление изнутри.[5]

[5] Эта теория совпадает с данными, полученными после изучения сна. Человеку легче дается математика, если он хорошенько выспался (возможно, потому что он больше не перегружен проблемами), нехватка быстрого сна приводит к проблемам с категорийным восприятием (слабая способность к обобщению), а если слишком долго бодрствовать, то могут начаться галлюцинации (возможно, потому что перегружаются процессы восприятия).

Значит, когда мы видим сны, мы не просто обрабатываем новые воспоминания или события прожитого дня. Сны необходимы для обеспечения здорового сознания во время бодрствования, они помогают нам ориентироваться в потоке ощущений. Именно банальность и однообразие будней способствовали развитию внутреннего сценариста — ведь мы всегда нуждаемся в чем-то новом и разнообразном.