Данте Габриель Россетти 

Английский художник, поэт и идейный вдохновитель «Братства прерафаэлитов», с подачи которого вся эта канитель и закружилась. 

После знакомства на выставке королевской академии художеств с Уильямом Холманом Хантом и Джоном Эвереттом Милле, они основали своё злоебучее братство фанатов средневековой романтики и томных скучающих тёлок, которые постоянно шароёбятся где-то по лесам и садам с распущенными волосами. Название «Братство Прерафаэлитов» и подпись «PRB», которой все члены обязаны были метить свои шедевры, придумал именно Россетти, угаравший по тайным братствам и с детства привыкший к бесконечной пиздаболии о заговорах и конспирации. Эту любовь ему, видимо, привил батя, который был беглым карбонарием — нет, не любителем пасты, а членом засекреченного итальянского общества андеграундных долбоёбиков-революционеров или типа того. 

Будучи одним из главных авангардистов и оппозиционеров от мира искусства, Россетти в первых рядах бунтовал против академических живописных устоев. Протест — это, конечно, круто и смело, но бабки на корм масляными красками не нарисуешь. Поэтому художнику, в перерывах между битвами за смену парадигмы визуальной английской культуры, приходилось батрачить обычным преподавателем живописи для нищебродов из нижних слоёв общества.

Как и за любым мало-мальски успешным гетеросексуальным мужчиной за Россетти стояла женщина, которая служила своему суженному музой и поддержкой, оказывая своим незримым присутствием влияние на его личность, карьеру и творчество. 

Элизабет Сиддал — горячо любимая жена художника, изначально была его ученицей и моделью. А ещё она была больна тубиком, который в перспективе мог бы стать причиной её смерти, но не стал. Зато передозировка опиумной настойкой стала. Прожив с Россетти без малого 12 лет и перенеся неудачные роды, без того хилое здоровье женщины было окончательно подорвано. Лиззи не выдержала, и от отчаяния выдав: «ня, пока!», без предупреждения съебнула к праотцам на поезде из передозировки лауданумом (опиумной настойки на спирту). 

От потери жены Россетти фантастически прихуел. Убитый горем, вместе с телом Элизабет он похоронил том своих рукописей. «Похоронил» — не в смысле уничтожил или бросил писать, нет. Буквально похоронил — то есть закинул в гроб и закопал вместе с трупом Элизабет. Впрочем, через несколько лет то-ли друзья, то-ли тщеславие заставили его пересмотреть взгляды на свою поэзию и, немного поебавшись с юристами (ноу хомо), он добыл разрешение на эксгумацию тела, чтобы забрать рукопись. 

Потревожил покой умершей жены и не прогадал: опубликованные поэмы по итогу взорвали англичанские топы, добавив Россетти к статусу пиздатого художника ещё и звание пиздатого поэта. 

Окончательно оправившись от потери жены, Габ внезано влюбился в Джейн Моррис — жену своего дружани Уильяма Морриса. Расклад классический, но от этого не менее сраный (как говно из жопы). Успокоив совесть избитым «сердечку не прикажешь», Габриэль и Джейн стали любовниками. Логично, что они проводили много времени вместе и мадам часто позировала для художника, поэтому мы можем увидеть её мордашку на таких картинах, как: «Сон наяву», «Прозерпина», «Астарта Сирийская», «Синее шёлковое платье».

С возрастом Габ становился всё более и более пизданутым. Образ жизни тускнел, художник постепенно превращался в хиккана-затворника: общался только с узким кругом друзей, начал жёстко прикладываться к алкоголю и транквилизаторам — в общем, всеми силами пытался косплеить сэдбоя на максималках. В итоге такой невесёлый лайфстайл ожидаемо вылился в попытку роскомнадзорнуться тем же нехитрым способом, который завещала жёнушка.

К счастью, что-то пошло не так и поэтохудожник остался жив. Правда на палитре и без того нестабильной кукухи в добавок проявились мания преследования и лёгкое безумие (я уже говорил что такое безумие?). Так или иначе, на фоне всего этого опизденения, Россетти самоотверженно продолжал писать и стихи и картины, при этом оставаясь в литературно-художественных кругах исключительно авторитетной личностью. 

С таким багажом припиздонов Россетти просто не мог прожить долго. Сознание художника подумало: «депрессии, паранойи и социофобии мне кажется мало», поэтому к набору психических отклонений прибавились галлюцинации, а вишенкой на торте состояния здоровья этого бедолаги стал паралич. В итоге оставшимся друзьям художника ничего не оставалось, как отправить этого коллекционера недугов в санаторий на ПМЖ, где он со временем благополучно помер на 54-м году жизни.