Цвет пурпурный

Ты пленница, говарит.
София дальше начала рассказывать, а сама все время на него посматривает, и будто гордится, что у ей такой сынок вырос.
Я ей и отвечаю, отчево же не научить, если машина такая же самая, на какой я училась.

Не долго думая уселись мы в машину, и ездим туда сюда по дороге. Я за рулем, она за мной следит, потом наоборот, она ведет, я слежу, и ездим себе взад вперед. Так и завелось у нас. Я завтрак сготовлю, на стол подам, после приберу, посуду помою, пол подмету, и пока время не настало мне почту идти вынимать — у нас с мисс Милли уроки вождения.

Потихоньку стало у нее получаться. Чем дальше, тем лучше. Вот в один прекрасный день, мы как раз опосля нашего урока домой вернулись, она и говорит, я тебя сегодня домой свожу. Так и сказала.
Домой? Спрашиваю.
Ну да, домой, она говорит. Ты ведь давно дома-то не была, детишек своих не видела? Правда ведь?
Да, мэм, говорю, пять лет уж как.
Стыд и срам, она говорит. Иди-ка соберись сию же минуту и поедем. Рождество чай. Соберись, на весь день тебя отвезу.

Ежели на весь день, то мне ничего не нужно. В чем есть, в том и поеду.
Вот и хорошо, она говорит. Вот и славно. Залезай.
Я-то привыкши с ней рядом сидеть да показывать, вот и бухнулась на переднее сидение.
Она стоит у своей дверцы и откашливается.
Наконец говорит со смешком, София, забыла, где живешь. Это ж тебе Юг.
Да, мэм, говорю.
Она опять откашлялась, и еще чуток посмеялась. Посмотри, куда ты забралась.
Завсегда тут сижу, говорю ей.

В том то и дело. Где это ты видела, чтобы белые да цветные рядом сидели, если это не урок и не мойка машины?
Слезла я с переднего сидения и назад забралася. Она за руль уселась, и тронулись мы с ветерком, волосы еёные из окошка развеваются.
Красивые тут места, она говорит, как мы на Маршальскую окружную дорогу свернули, к Одессиному дому што ведет.
Да, мэм, говорю.

Въехали мы во двор, и тут же детишки у машину обступили. Их никто не предупредил, они и не знали, кто я такая. Только старшие двое признали, на шею мне бросились. Тут и младшенькие на мне повисли. Они-то даже и не заметили небось што я сзади сидела. А как Одесса с Джеком подошли, я уже на земле стояла, и они тоже не заметили.

Стоим мы, обнимаемся да целуемся, а мисс Милли на нас смотрит. Потом выглянула из машины и говорит, София, у тебя время до вечера, в пять приеду за тобой. Тут детишки меня в дом начали тащить, и показалось мне будто я через плечо ей сказала, да, мэм, и вроде почудилось мне, будто мотор завелся и она уехала.

Через четверть часа Марион вдруг говорит, а эта белая дама еще тут.
Может, она собралась ждать тебя, говорит Джек.

Может, ей не здоровится, говорит Одесса. Она все время жалуется, какая она хворая.
Подошла я к машине, говорит София, и што вы думаете? Она не знает, как задним ходом ездить, а у Одессы с Джеком во дворе везде деревьев насажено, и никак не развернуться.
София, спрашивает она меня, как эта штука назад ездит?
Я в окно засунулась и пробую ей объяснить, как передачи переключать. Она нервничает, дети да Одесса с Джеком на нее смотрят, а у ей не получается.

Тогда я с другой стороны подошла, в окно голову засунула и еще раз ей растолковать пытаюсь. Она ручку дергает, нос уже покраснел, сама расстроенная и уже беситься начинает.
На заднее сидение я забралась, через спинку переднего сидения перегнулась, и опять ей объясняю, чево нажимать да какие ручки дергать. Все не впрок. Машина чихать начала, и мотор заглох.
Ничего страшново, говорю. Джек, это который Одессин муж, вас отвезет. Вон его пикап стоит.

О-о, говорит она, как же я смогу сесть в пикап, да еще с незнакомым цветным мущиной.
Я спрошу Одессу, может она тоже поедет, говорю, а про себя думаю, так хоть я еще с детьми немного побуду. Нет, она говорит, нет, я ее тоже не знаю.
Дело кончилось тем, што пришлось мне с Джеком отвезти ее домой в пикапе, потом поехать с Джеком в город, привезти механика, и ровно в пять я вернулась на мисс Миллиной машине домой.
С детьми я провела пятнадцать минут.

Она потом несколько месяцев не могла успокоиться, какая я неблагодарная.
Просто горе какое то, эти белые, говорит София.
Дорогой Боже,
Шик пишет, у ее для нас сюрприз имеется, она приедет на Рождество и тогда мы узнаем.
Чево же энто такое, удивляемся мы.
Мистер __ думает, энто машина для ево. Шик теперь большие деньги делает, вся в мехах, в шелках да бархате. Шляпки золотые носит.
В самое Рождество, наутро, слышим мы мотор за окном. Выглядываем.

Елки-палки, говорит Мистер __, быстренько брюки натянул и к двери побежал. Я у зеркала стою и не знаю, чево мне с волосьями делать. Они у меня ни то, ни се, для прически короткие, распустить длинные, то ли кудряшки, то ли волны. Цвет непонятный. Помучилась я немного да платок повязала.
Слышу, Шик во дворе вскликнула, О, Альберт. Он в ответ, Шик. И тишина. А вроде обниматься должны начать.

Я к двери побежала. Шик, говорю, и руки развела. Вдруг откуда ни возьмись, какой-то тощий мужик на меня лезет, зубастый такой, в красных подтяжках, обнять норовит.
Мисс Сили, говорит. Ах, мисс Сили, мне Шик столько про тебя рассказываала. У меня такое чувство, будто мы давно знакомые.
Шик стоит в сторонке и усмехается.
Это Грейди, говорит. Мой муж.

Как она это сказала, я сразу поняла, што мне Грейди не ндравится. Мне не ндравится его фигура. Мне не ндравятся его зубы. Мне не ндравится его одежда. Мне кажется, от ево дух плохой идет.
Мы всю ночь были в дороге, она говорит. В придорожные гостиницы не пускают, сами знаете. Вот, наконец-то добрались. Подошла к Грейди, обняла ево, взглядом ласковым обвела, будто он весь из себя красавец, он наклонился и поцеловал ее.

Я на Мистера __ покосилась. У ево такой вид, будто конец света настал. Да и у меня не лучше.
А это мой для нас свадебный подарок, говарит. У двери машина стоит, большая, темно-синего цвета, Паккард написано. Новенькая, Шик гаворит. На Мистера __ посмотрела, взяла его за руку и сжала легонько. Пока мы здесь, Альберт, говорит, хочу, штобы ты научился водить. И засмеялась. Грейди водит как ненормальный. Пока мы ехали, я думала, нас полиция прихватит.

Наконец Шик и меня заметила. Подошла ко мне, обняла и не отпускала. Теперь мы обе замужние дамы, говорит. Замужние. И очень голодные. Чево у нас есть поесть?
Миленький Боже,
Мистер __ пил все Рождество. С Грейди. Мы с Шик готовили, болтали, убирались в доме, болтали, елку наряжали, опять болтали, утром просыпались, снова болтали.

Она теперь концерты дает по всей стране. Ее все знают. И она всех знает. Софи Такер знает, Дюка Эллингтона знает, и таких людей знает, о которых я никогда и не слыхивала. Деньги лопатой гребет, просто не знает, чево с ними делать. У ей дом большой в Мемфисе, и другая машина. У ей сто штук платьев, и туфель полная комната. Она покупает Грейди все, чево ему не захочется.
Где ты ево выискала такова? Спрашиваю.

Под машиной, говорит. Под той, второй, которая дома. Я ездила без бензина, и мотор сдох. Он ее чинил. Мы разок друг на друга посмотрели, и нам хватило.
Мистер __ обиженый. Про себя я и не говорю.

Ах, она гаварит, все прошло. Вы теперь для меня как родственники. Вообще, как ты мне сказала, што он тебя бил, и работать заставлял, а сам ничево не делал, как-то я к нему переменилась. Да будь я твоим мужем, ты бы у меня поцелуями была осыпана, а не блохами да клещами. И работала бы я для тебя не разгибая спины.
Да он меня особо не обижает, как ты ево приструнила. Изредка шлепнет, коли больше делать ему нечего.
А как с любовью у вас, не наладилось?

Пытаемся. Он на кнопку жмет, только пальцы у его сухие. Так что без особых улучшений.
Ты, значит, еще у нас девственница? Спрашивает.
Похоже, што так, говорю.
Дорогой Бог,
Мистер __ и Грейди укатили куда-то. Шик попросилась ко мне в комнату на ночь. Мерзнет, говорит, одна в постели. Забрались мы с ей в кровать и болтаем о том, да о сем, скоро зашел разговор и о делах любовных. Она, правда, так не говорит, что мол любовь или заниматься любовью. Она нехорошее слово говарит. Трахаться — гаворит.

Спрашивает она меня, а как с отцом твоих детишек все случилось. Любопытно ей стало.

Для девок у нас была отдельная комнатка, в пристройке через коридор, рассказываю я ей, Кроме мамы никто к нам никогда не заходил. Как-то раз гляжу он идет, а мамы дома не было. Пришел и говорит, волосы ему надо постричь. Принес ножницы, щетку, гребень и табуретку. Стала я ево стричь, а он на меня как-то странно смотрит. И будто беспокоится, только мне непонятно почему, покуда он меня не схватил, ноги свои расставил и к себе притиснул.
Сказала и лежу тихо, слушаю, как Шик дышит.

Больно мне стало, ой как. Мне еще четырнадцати не было, я даже и не думала, что у мужчин там чево-то есть, притом такое большое. От одного вида испужалася я, как оно росло да напирало.
Шик затихла. Я было подумала, она заснувши.
Как он справился, говорю, дальше заставил меня ему волосы стричь.
И на Шик взглянула незаметно.
Ох, мисс Сили, она говорит, и руками меня обвила, гладкими да черными, аж кожа сияет в свете лампы.

Я тоже плакать начала. Плачу, и плачу. Будто все назад вернулось, в Шиковых то объятиях. Как мне больно было, и как было неожиданно. И как жгло мне там, пока я ему волосы достригала. Как струйка крови по ноге текла и запачкала чулок. Как он на меня никогда после тово прямо не смотрел. И про Нетти.
Не плачь, Сили, Шик говорит, не плачь, и стала мне слезинки со щек сцеловывать.

Мама потом спросила, откеля его волосья в нашей комнате, ежели он говорит, будто не заходит туда никогда. Он тогда и сказал, будто парень у меня есть. Будто видел парня, как он через черный ход шмыгнул. Энто парня тово волосы, не мои, говорит. Сама знаешь, ее хлебом не корми, дай волосы постричь.

Што правда, то правда, говорю я Шик, я любила ножницами пощелкать еще с измальства. Как увижу кто заросший, побегу за ножницами да учну стричь пока все лишнее не состригу. Так и повелось у нас, я всем стрижки делала. Только ево я всегда стригла на переднем крыльце. А тут до тово дошло, как увижу ево с ножницами, гребнем да табуреткой, слезы у меня ручьем.
Ну и дела, Шик говорит, я то думала, только белые на такие пакости способные.

Мамочка моя померла, говорю я Шик, Нетти из дома сбежала. Мистер __ меня к себе привез, за детьми ево погаными ухаживать. Даже не спросил ни разу, каково мне. Слова не сказал. Залезал и трахал, даже когда у меня голова была разбитая да вся в бинтах. Никто меня не любил никогда.
Я тебя люблю, мисс Сили, она говорит. Ко мне повернулась и в губы меня поцеловала.

Ум-м, она говорит, будто удивленная. Я ее в ответ поцеловала и тоже у-м-м говорю. Стали мы целоваться, пока не изнемогли, потом ласкаться стали да гладить друг друга.
Я ничево такого не умею, говорю я Шик.
Я тоже не очень, говорит она.
Вдруг чувствую будто что-то мягкое да влажное к груди прикоснулось, будто мой бедный потерянный ребеночек сосок взял.
Тут и сама я стала как потерянное дитя.
Дорогой Боже,

Грейди с Мистером __ заявились на рассвете, мы с Шик еще спали. Она повернувшись ко мне спиной, мои руки вокруг ейной талии. Какое ощущение? Как с мамой спать, только я почти не помню, штобы я с ней спала. Похоже немного как с Нетти спать, только с Нетти так хорошо не было. Тепло и мягко, как в подушках, Шиковы большие сиси мне на руки наваливши как пена. Не то што с Мистером __. Рай да и только.

Просыпайся, Шик, говорю. Приехали они. Шик на бок повернулась, обняла меня и с кровати слезла, дошла шатаясь до своей комнаты и повалилась в свою кровать, рядом с Грейди.
Мистер __ со мной рядом бухнулся, пьяный, и еще на подушку не успел упасть, уже захрапел.

Я стараюсь изо всех сил ладить с Грейди, пущай у ево красные подтяжки и галстук-бабочка. И что ж поделать, пущай тратит Шиковы деньги будто свои собственные. И ладно уж, пущай сколько хочет подделывается в разговоре под северянина. Мемфис, штат Теннеси, не север. Даже мне это знаемо. Но одну вещь я не могу ему спустить, што он Шик мамочкой называет.
Какая я тебе на хрен мамочка? Шик ему говорит. А он и ухом не ведет.

Как в тот раз, когда он Мышке глазки строил, а Шик ево дразнила, и он еще сказал, да ладно тебе, мамочка, ты же меня знаеш, я безвредный.
Шик самой Мышка нравится, и она ее петь учит. Садятся они в Одессиной гостиной, и поют до упада, а детишки, сколько их ни есть, вокруг толкутся. Свен иногда придет с инструментом, Харпо обед сварганит, а мы с Мистером __ и Софииным борцом просто так сидим да радуемся.
Красота.
Шик говорит Мышке, то бишь, Марии Агнессе, тебе надо петь для публики.

Мария Агнесса говорит, Нет-нет. Она думает, коли голос у нее не такой густой да сильный как у Шик, дак ее никто и слушать не захочет. Вовсе это не так, Шик говорит.
Ты только послушай, как в церкви поют, Шик ей говорит, каких только голосов там нет. А всякие звуки, которые звучат дивно, но как будто не от человека исходят? Что ты про них скажеш? И начала стонать, как словно смерть подходит, и ангелы от ее отступились. Просто волосы дыбом. Кабы пантеры умели петь, они бы вот так точно и пели.

Кой-чево тебе скажу, Шик говорит Марии Агнессе, тебя послушаешь, знаешь что на ум приходит? Во-во, оно самое, как бы потрахаться.
Ах,
мисс Шик,
Мария Агнесса говорит и краска ей в лицо бросилась.

А чево, Шик говорит, ты слишком стыдливая, чтобы все это рядом поставить, и пенье, и танцы, и траханье? И засмеялась. Потому и зовут наше пенье чертовой музыкой. Черти любят потрахаться. Слушай-ка, говорит, давай вместе один вечер попоем у Харпо. Чевой-то мне захотелось стариной тряхнуть. А если я тебя приведу да представлю, пусть только попробуют отнестись без уважения. Они конечно не умеют себя вести, ниггеры эти, но если хоть половину первой песни высидят, они твои.

Неушто это все по правде? Мышка говорит. Сплошной восторг и круглые глаза.
Сумлеваюсь я, што мне энто все ндравится, Харпо говорит.
Как так? Которая у тебя сейчас поет будто к церковной скамье задницей прилипши. Люди не знают, толи им танцевать, толи грехи замаливать. А приодень Марию Агнессу, и у тебя денег будет хоть сортир оклеивай. С таким цветом, да локонами да глазами, мужики будут в очередь стоять. Я што ли неверно говорю, Грейди?

Грейди будто застеснялся. Усмехнулся и говорит, Мама, от тебя ничего не скроешь.
И имей это ввиду, говорит Шик.
Миленький Боже,
Сейчас я держу в руке вот это письмо.
Дорогая Сили
,

Ты, наверное, думаешь, что я умерла. Я жива. И писала тебе все эти годы. Альберт мне тогда пообещал, что тебе не видать моих писем, и раз ты мне не отвечаешь, видимо, так оно и есть. Я теперь стала писать только на Рождество и на Пасху, в надежде, что мои письма затеряются среди поздравлений или, может быть, Альберт проникнется духом милосердия и сжалится над нами.

Мне столько надо тебе сказать, что я даже не знаю, с чего начать, — к тому же ты и это письмо, наверное, не получишь. Я уверена, что Альберт по-прежнему вынимает всю почту сам.
Но если ты вдруг получишь это письмо, я хочу сказать тебе одно — я люблю тебя и я жива. Оливия тоже в порядке, и твой сын тоже.
Мы собираемся вернуться домой к концу следующего года.
Твоя любящая сестра Нетти.
Однажды вечером в постели Шик стала меня про Нетти расспрашивать, какая она, да чево с ней, да где она.

Я ей рассказала, как Мистер __ хотел ее охмурить. Как Нетти ему дала от ворот поворот и как он ее выставил из дому.
Куда она пошла? Шик спрашивает.
Мне про то неведомо, говорю. Мы с ей здесь распростилися.
И ты никаких вестей от нее не получала с тех пор?
He-а, говорю, Мистер __ почту вынимает, и я каждый день жду хоть словечка от ее. Нет ничево. Померла, видать, говорю я.

А может она быть в таком месте, где почтовые марки смешные делают? И вид у нее задумчивый стал. Я бывает с Альбертом хожу почту вынимать, и он иногда достает письма, все обклеенные какими-то диковинными марками. Он не объясняет, просто в карман засунет и дело с концом. Я раз у него попросила на конверт взглянуть. Он сказал, попозже даст. Да не дал.
Она в город собиралася уйти, гаворю. У нас тут марки как марки. Белые мужики с длинными волосьями на их.

Х-м, она говорит, на тех какая-то толстая маленькая белая тетка. А твоя Нетти какая? Умная?
Не то слово, говорю. Боже ты мой, да она едва говорить научилась, уже газеты читала. Задачки решала как орешки щелкала. Говорила как по писаному. А уж какая она хорошая, просто другой такой в целом свете не найти. Глаза так и сияли добротой. И меня любила.
А какого она роста? Шик спрашивает. Какие платья любила носить? А когда у нее день рождения? А какой ее любимый цвет?
Все ей про Нетти знать надо.

Я рассказывала покудова не охрипла.
Зачем тебе знать? спрашиваю.
Она единственная, ково ты в жизни любила, говорит. Кроме меня.
Милый Бог,
Вдруг Шик с Мистером __ опять не разлей вода. На ступеньках рядом сидят. К Харпо ходют. До почтового ящика гуляют.
Шик смеется на каждое евонное слово. Зубок да титьков ему показывает до беса.
Мы с Грейди силимся вести себя как цивилизованные. Так ведь трудно. Я как услышу Шиков смех, меня так и подмывает ее задушить, а Мистеру __ по роже съездить.

Всю неделю страдается мне. Мы с Грейди до того скисли, он стал травкой баловаться, а я молитвы читать.
В субботу по утру Шик кладет мне на колени Неттино письмо. На ем марка с маленькой толстенькой королевой Англии. И еще другие марки, с кокосами, арахисами да каучуковыми деревьями, и на их написано Африка. Где Англия, я не знаю. В каких краях эта Африка, тоже. Значит, я все равно не знаю, где моя Нетти.
Он прячет твои письма, Шик говорит.

Не-е, не может быть, говорю. Мистер __ конечно, скотина, да ведь не такая.
Такая, такая, Шик говорит.
Как же так, говорю, он же знает, Нетти для меня все. Как же можно?
Этого мы пока не знаем, говорит Шик, но мы узнаем.
Мы опять конверт заклеили и ему в карман сунули.
Весь день в евонном кармане письмо пролежало. Он даже словом не обмолвилси. Ходит себе, с Харпо да с Грейди, да со Свеном балагурит, на Шиковой машине учится водить.

Я слежу за каждым его шагом. Я чувствую, в голове у меня будто пустота образуется. Я вдруг, сама не знаю как, стою позади его стула с бритвой в руке.
Слышу, Шик смеется, будто ей так смешно, дальше некуда. И говорит мне, Просила ж я тебя дать мне что-нибудь острое, заусеницу отрезать, да только эту бритву Альберт жадничает давать, как ниггер какой.
Мистер __ оглянулся. Положь на место, говорит. Вот бабы. Вечно им надо резать, только бритва затупляется.

Тут Шик бритву у меня выхватила. Ну да ладно, говорит, все равно она уже тупая. И в ящик с прочей бритвенной дребеденью ее швырнула.
Весь день я веду себя так, словно в меня София вселилась. Я заикаюся, я чево-то бормочу про себя. Я брожу по дому и жажду Мистеровой __ крови. В моем уме он уже десять раз труп. К вечеру у меня вообще язык отнял си. Разеваю рот, у меня рык получается вместо слов.

Шик объявила, што у меня температура, и уложила в кровать. Попросила Мистера __ лечь в другой комнате. Может, Сили заразная, говорит. Сама ко мне спать пришла. Только у меня сна нет. Слез тоже нет. Мне холодно. Я думаю, я уже наверное мертвая.
Шик прижалася ко мне и стала мне зубы заговаривать.

За что меня моя мама не выносила, так это за то, что я страсть как любила потрахаться, говорит Шик. Сама она терпеть не могла, чтобы к ей прикасались. Я к ней с поцелуями, а она отвернется, прекрати, говорит, Лили. Лили это так Шик по настоящему зовут. Шик ее прозвали за то, што она сладкая как шикал ад ка.

Папаше моему нравилось, как я ево целовать да обнимать принималась, а ей на это смотреть тошно было. Так что, когда я Альберта встретила, меня уж от ево было никакими силами не оторвать. Хорошо с ним было. Оно и ясно, что хорошо, раз у меня от ево трое ребятишек, при том он такой слабак.
Я всех дома рожала. Повивальная бабка приходила, проповедник из церквы приходил, дамы приличные из общины приходили. Самое время на путь истинный наставлять, когда у бабы от боли ум за разум заходит.

И засмеялась. Да не больно то меня было каяться заставить.
Мне нечего сказать. Нету меня. Я далеко. Где я сейчас, там тихо, спокойно, и нет там никаких Альбертов. И никаких Шик. Ничево нет.
Последний ребенок их доканал. Выперли меня. Я поехала к маминой сестре в Мемфис. Она бедовая, вся в меня. Пьет, дерется, мужиков любит до ужаса. Работает в столовой. Поваром. Кормит сорок мужиков, трахает сорок пять.
Шик все говарит и говарит.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь