Цирк мертвецов

Работала я однажды медсестрой в психбольнице. Продлилось это не так долго, и я вскоре ушла оттуда. Само собой, понятно, почему: психбольница — не самое жизнерадостное место. Не буду здесь описывать все те «прелести», на которые я насмотрелась, не об этом я здесь хочу рассказать. А рассказать я собираюсь об одном пациенте. Из уважения я не стану здесь раскрывать его настоящего имени. Пусть его будут звать Аркадий.

Аркадий привлёк моё внимание ещё в мой первый рабочий день. Он не был похож на остальных пациентов — ни на зэков, косивших под умалишённых, ни на шизофреников, бормотавших себе под нос бессвязный бред, ни уж тем более на доведённых до состояния растений бедных больных, которые могут лишь целыми днями смотреть опустошёнными взглядами на белую стену. Аркадий выглядел обыкновенным человеком, измученным, но сохранившим рассудок. В медкарте значилось, что ему всего двадцать девять лет, но выглядел он скорее на тридцать девять.

Его речь, поступки, взгляд не выказывали признаков психической патологии. Мне стало интересно, за что его могли упрятать сюда, и от медсестёр я узнала, что Аркадий когда-то убил троих человек, включая свою собственную сестру, причём весьма изощрёнными способами, за что был признан невменяемым, и отправлен сюда на веки вечные влачить жалкое существование среди полуживых оболочек, некогда бывших людьми.

Я была поражена — как такой абсолютно разумный на вид человек мог быть кровавым убийцей? Увидев Аркадия на улице, я бы не могла и мысли допустить о таком.

Несмотря на то, что я знала о прошлом Аркадия, я не могла избавиться от чувства жалости к нему. Я никогда не была наивной, но всё равно моё подсознание не могло допустить мысли о том, что Аркадий прервал жизни троих человек.

Однажды у меня завязался с Аркадием диалог, о котором я до сих пор вспоминаю с содроганием. Тогда я пришла к нему в палату, чтобы сделать укол.

— Здравствуйте, — сказала я с порога. — Аркадий, оголите ваше плечо, доктор назначил укол.

Аркадий молча повиновался.

Это было довольно странно, если взять в расчёт, что Аркадий, по крайней мере формально, сумасшедший. Обычно другие пациенты часто закатывали дикие истерики, и без помощи двух санитаров с бицепсами, подобными размерам талии слона, никакой процедуры провести было нельзя. Однако с Аркадием никогда ничего такого не было, и я даже заходила к нему одна со шприцом, при этом не боясь, что шприц окажется у меня в горле.

Когда я закончила, Аркадий сказал:

— Спасибо. И спасибо за ваше обращение.

— О чём вы? — удивилась я.

— Вы называете меня по имени и обращаетесь ко мне на «вы». Другие работники обычно обращаются ко мне: «Эй, ты!», а между собой называют не иначе, как «живодёр» и «мясник».

Голос его был усталым и полным безразличия. Казалось, ему было совершенно всё равно на всё то, о чём он сейчас рассказал.

На меня накатил приступ жалости. Несмотря на мой десятилетний стаж работы медсестры, я ещё не растратила окончательно крупицы человеколюбия. Я присела на край кровати Аркадия и задала ему вопрос, терзавший меня долгое время:

— Вы действительно убили трёх человек?

Аркадий помолчал, а затем сказал:

— Я уже точно не знаю.

— Понятно, — разочарованно сказала я. В тот момент я решила, что ошиблась, и Аркадий действительно умалишённый.

— Я знаю, что вы подумали. Собственно, этого и следовало ожидать, если учесть, где мы находимся. Быть может, вы и правы, но я всё ещё хочу верить, что вы, и доктора, и даже я, не знаем, что именно тогда случилось…

Аркадий смотрел в сторону, произнося эти слова, и даже не смотрел в мою сторону.

— А как вы думаете? — спросила я.

— Я и не знаю, что думать, — Аркадий грустно улыбнулся и пожал плечами.

Я боялась, что мой интерес может вызвать у Аркадия приступ агрессии. Всё-таки разум требовал, чтобы я была осторожна с пациентом психбольницы, но интуиция настойчиво мне говорила, что с Аркадием-то всё в порядке.

Доверившись интуиции, я задала Аркадию вопрос:

— А что случилось тогда?

— Я не могу рассказать об этом человеку, с которым я на «вы», — Аркадий впервые посмотрел на меня и улыбнулся.

— Хорошо. Теперь ты мне расскажешь, что произошло тогда?

— Я буду только рад рассказать об этом кому-нибудь. Я не жду, что ты поверишь в эту историю, вероятно, ты решишь, что здесь мне самое место. Но знаешь… что-то внутри мне подсказывает, что тебе я могу рассказать об этом. По-моему, ты хороший человек и не станешь судить обо мне так, как судят остальные. В общем, слушай...

У меня была младшая сестра. Наши родители умерли, когда мне только-только исполнилось восемнадцать, а ей восемь. Не буду вдаваться в подробности этой грустной истории, важно тут только то, что мы остались одни. Из беззаботного детства я резко попал в суровый мир взрослых, абсолютно один, обременённый маленькой сестрой. Но нет, я не жалуюсь на неё. После смерти родителей она стала для меня единственным близким человеком, она стала для меня всем.

Приходилось учиться жить по-взрослому. Следующие пять лет я не жалел себя. Днём я учился, а вечером работал, чтобы иметь хоть какой-то минимум денег на жизнь. Приходилось экономить на всём, особенно я экономил на себе, и делал это в пользу сестры. Однажды я просидел неделю без еды, лишь бы иметь возможность подарить сестрёнке плитку шоколада на день рождения. Сестра не могла помочь мне, но мне было достаточно лишь её детской улыбки.

Думаю, ты и сама понимаешь, что тогда со мной творилось. Нервы были на пределе, спать приходилось лишь в редкие свободные минуты. Минуты! Да, понимаю, ты как медик удивляешься, как я не сошёл с ума ещё тогда. Лишь несгибаемая воля и счастье моей сестры спасли меня тогда.

Рассказ Аркадия прервался его коротким смешком, а затем он продолжил:

— Так мы и жили, пока я не нашёл достойную работу после окончания института. Казалось, теперь мы заживём нормальной жизнью. Я уже строил планы на будущее и не подозревал, что всему моему иллюзорному счастью грозит катастрофа. А пришла эта катастрофа в виде небольшой листовки, висевшей на столбе. Моя сестра заметила её, когда мы с ней шли с покупками из магазина.

«Ой, смотри! В наш город приехал цирк!» — сказала она тогда.

Я удивился так же, как и ты сейчас. Мне всегда казалось, что бродячие цирки бывают только в зарубежных фильмах, а не на просторах нашей России-матушки.

Аркадий вновь прервал свой рассказ, и закрыл глаза руками, но я успела заметить тяжёлую слезу, текущую по его щеке.

— Извини, — произнёс он, всхлипывая, — я не могу спокойно вспоминать её голос. Знаешь, она ещё так ласково ко мне обращалась «братик», даже когда стала постарше.

— Не надо рассказывать, если это доставляет тебе страдания, — как можно мягче сказала я.

— Нет, прошу, выслушай! Я должен выговориться, умоляю.

Я не стала усугублять его муки отказом и согласилась продолжить слушать.

— Я тогда спросил у неё: «Хочешь сходить?» — и она тут же согласилась. На самом деле, когда я спрашивал её, то надеялся, что она откажется, потому что я страшно не люблю цирки. Они всегда на меня наводили какой-то ужас, но ради сестры я пересилил себя и согласился пойти.

Цирк расположился за городом, в лесном массиве. Вначале мы доехали на электричке, а потом прошлись по лесу пешком. Тогда было лето, погода стояла замечательная, был вечер, и поэтому мы испытали только удовольствие от лесной прогулки.

У цирка мне пришлось приложить немалую силу воли, чтобы подавить все негативные эмоции, которые вызывал у меня один вид шапито. Сестрёнка же, напротив, была полна радости. Сколько ей лет тогда было? А, шестнадцать. Да, шестнадцатилетняя девчонка, любящая цирки.

Мы прошли внутрь, сели на скамейку и стали ждать начала шоу. За несколько минут до начала всем пришедшим выдали небольшие красные бумажки, где была написана какая-то цифра. У меня и у сестры цифра была одинаковой — четыре.

Представление началось, и на сцену вышел конферансье, напомнивший мне чем-то Джокера из комиксов. Забавно, не правда ли? — улыбнулся Аркадий. — Всё шоу длилось около двух часов. В конце на сцену вновь вышел этот недоджокер и сказал, что цирк проводит конкурс, и все должны сейчас посмотреть на свои бумажки, которые получили до начала представления. Затем конферансье сказал, что все те, на чьих бумажках написана цифра четыре, являются победителями в отборочном туре и должны немедленно выйти на сцену для участия в конкурсе.

Мне это сразу не понравилось, и я хотел уйти, но сестра была так рада и так хотела поучаствовать, что я вновь подавил весь свой негатив и даже улыбнулся, выходя на сцену. Кроме нас, вышли ещё два человека.

Нас построили в ряд, и конферансье объявил, что для каждого участника придуман свой конкурс. Конферансье подошёл к первому из нашего ряда — то был мужчина лет тридцати, — и объявил, что для него конкурс — поедание пирожных на время. Под аплодисменты несколько клоунов вынесли на сцену стол, стул и огромную тарелку со множеством кремовых пирожных. Конкурсант тут же принялся поедать пирожные, а конферансье перешёл к следующему участнику — молодой девушке, чей конкурс заключался в том, что ей завязывают глаза и поочерёдно подводят разных животных, чтобы они лизнули её руки. Девушка должна угадывать этих животных.

Всё это зрелище раздражало меня сильнее и сильнее с каждым мгновением. Я совершенно не хотел участвовать в этих конкурсах и вообще там находиться.

Аркадий вздохнул и продолжил:

— Возможно, стоило тогда просто схватить сестру и бежать оттуда.

После девушки настал черёд моей сестры. Она должна была танцевать в кругу девушек, танцующих с лентами, при этом она должна была не запутаться в этих лентах. Затем этот чёртов конферансье подошёл ко мне, но не успел он открыть рта, как я тут же сказал ему, практически прорычал: «Отойди от меня, ублюдок!». Ведущий не растерялся, а лишь пошутил, что мне надо вымыть рот с мылом — это и будет мой конкурс. Ко мне подошли два клоуна и хотели взять меня за плечи, но я вырвался. Моя злость вышла из-под контроля. Я захотел выйти на воздух, чтобы успокоиться, но клоуны загораживали мне путь. Они пытались поймать меня и выполнить поручение конферансье, но я яростно растолкал их и выбежал из-под шапито, споткнулся и упал прямо на землю.

Представление начиналось в шесть вечера, а закончиться должно было в восемь, но, оказавшись на улице, я понял, что уже глубокая ночь. Время пролетело совершенно незаметно! Мы с сестрой могли не успеть на электричку, поэтому я развернулся, чтобы вернуться в шапито, но его там уже не было!

Аркадий больше не мог сдерживать слёзы. Он опустил голову в ладони, и палату заполнили его всхлипы. Лишь после того, как я вколола ему успокоительное, он сумел остановить рыдания.

Я решила, что непрофессионально с моей стороны так мучить человека, и сказала ему лечь спать, но Аркадий практически молил меня дослушать его, и, сама не зная почему, я согласилась.

— Шапито пропало, а на его месте я увидел лишь несколько больших факелов, освещавших… о, Господи, — Аркадий вновь закрыл руками лицо. — Я знаю, ты не поверишь, что такое вообще возможно, но тогда там, среди факелов, я увидел толпу полуразложившихся трупов вместо цирковых актёров. Кости торчали из их гнилой плоти, в которой роились черви.

Теперь я увидел, что мужчину, который ел пирожные на время, кормили вовсе не пирожными. Эти… трупы отрывали куски плоти от самих себя и засовывали в рот тому человеку, а он с жадностью проглатывал отвратительные куски.

С девушкой всё обстояло наоборот — живые полускелетированные останки сами поедали её, а она лишь смеялась и говорила: «Ой, вот это вроде собачка! Ха-ха-ха, а это, наверно, козочка!».

Вначале я испытал лишь шок, но когда взгляд мой добрался до сестры, то холодные лапы страха сжали моё истово бьющееся сердце и бросили его в чёрные воды отчаяния. Моя сестра, любимая, единственная, ради которой я жил последние восемь лет, лежала мёртвая на земле, а эти твари полосовали её тело огромными ножами. Когда я увидел это, мой разум растворился, взор затуманился и, не ощущая собственного тела, я свалился на землю. Очнувшись утром, я сразу же побежал сообщать о случившемся в полицию. Я рассказал им всё, как видел.

Каким же я был глупцом! Я не мог даже подумать о том, как мои слова воспримут полицейские. Представляю, как это выглядело со стороны: какой-то ошалелый парень приводит полицейских к трём трупам и говорит, что этих людей убила труппа гнилых циркачей! Надо ли рассказывать, что убийцей признали меня, да ещё и невменяемым, хотя, наверно, это только и к лучшему — говорят, здесь лучше, чем на зоне.

Аркадий посмотрел своими усталыми глазами в мои, и сказал:

— Вот теперь ты и знаешь, как я здесь оказался.

Я не нашла, что ему сказать, поэтому лишь ласково погладила его по плечу и предложила отдохнуть. Когда я вышла из его палаты, ко мне подошла главная медсестра и спросила, почему я так долго возилась с Аркадием.

— Да мы с ним немного разговорились, — ответила я.

— О чём это? — подозрительно спросила старшая медсестра.

— Да так, о всяком… — туманно сказала я.

— Странно… Видимо, понравилась ты ему, ни с кем он обычно не говорит.

Я не стала узнавать что-либо ещё об Аркадии ни у него самого, ни у кого-то другого. Я проработала в той больнице ещё несколько месяцев, и на протяжении этого времени мы с Аркадием почти подружились.

Прошло уже несколько месяцев после того, как я сменила больницу. Больше я не имею дела с пациентами психиатрических лечебниц, но я всё ещё возвращаюсь в своей памяти к Аркадию и размышляю над его историей — бред ли это сумасшедшего? Мой разум не может в это поверить, но, если не считать этой истории, то у Аркадия больше нет симптомов сумасшествия. Не знаю, правда это или нет, но с тех пор я стараюсь избегать цирков. Так, на всякий случай…

КРИПОТА -первый страшный канал в телеграм