Что такое метамодернизм и зачем нам это знать? ч.2

Метамодернизм многосторонен и многообразен; он обращает внимание на самые разные отличительные черты различных текстов, но при этом понятие метамодернизма не становится изменчивым и запутанным. Например, тоска по месту, где дух чувствует себя как дома, и следующее за ней чувство причастности и возрожденной веры в осмысленное общение («племенной/хор, в котором никто не может петь в одиночку», как в произведении Лорис Эдмонд «Поздняя песня») постоянны, но могут принимать бесчисленное множество форм. Метамодернизм – это во многом попытка расспросить наследников модернизма/постмодернизма – и пойти дальше.

Развитие моего понимания метамодернизма в отношении теории культуры и литературы кратко описано ниже. В том же виде оно представлено в трех статьях, опубликованных в 2006 и 2007 годах. В Bootstrapping Finnegans Wake («„Поминки по Финнегану” в развитии») понятие метамодернизма упомянуто как подходящее для «описания новой мыслительной парадигмы, последовательницы постмодернизма», а потому метамодернизм и постмодернизм не «взаимоисключают, а дополняют и определяют друг друга», тогда как «объяснительная значимость происходит из их взаимосвязи» (Думитреску). Статья начинается с текста Джеймса Джойса. Далее в ней рассматриваются неиерархические взгляды, сети и «слезы без стыда» (то есть свободно выражаемые эмоции), включенные в более поздние определения метамодернизма.

В работе Interconnections in Blakean and Metamodern Space («Взаимосвязи в мире Блэйка и метамодернизма») я определяю метамодернизм «как период и культурный феномен (частично совпадающий с постмодернизмом, частично из него возникший) и как реакцию на него, особенно на его фрагментарность, индивидуализм, излишнюю аналитичность и крайнюю специализацию» (последнее особенно касается научных и учебных дисциплин). Также я предлагаю считать, что «допуская наличие различных теорий, метамодернизм продвигает мысль о том, что только в их взаимосвязи и постоянном пересмотре лежит возможность понять природу современных культурных и литературных явлений» («Взаимосвязи»). Метамодернизм уподобляется «картам, которые постоянно пересматривают», или «лодке, которую строят или ремонтируют на плаву» («Взаимосвязи»). Несколько условный характер этих метафор, которые должны были подчеркнуть постоянное движение и развитие метамодернизма, впоследствии был изменен Вермеленом и Аккером, определившими метамодернизм как непрерывное колебание.

В Foretelling Metamodernity («Предсказании метамодернизма»), моей работе 2006 года, я определяю «метамодернизм как новую культурную парадигму, отличную от постмодернизма в том, что пока постмодернизм приравнивали к культу искусственности (Калинеску, 248) и „потере невинности” (Эко, 19-20), суть метамодернизма — в поиске внутреннего или природного, невинного и простого». Этот поиск высшей невинности, которая приходит после переживания какого-либо события, и поиск сознательно предполагаемой простоты, становится необходимым и актуальным в эпоху крайней изощренности и сложности. Экологический эквивалент будет сокращаться, образ жизни будет всё более устойчив. «В модернизме и постмодернизме утверждалось, что природа отклоняется от своих норм (Калинеску, 173), метамодернизм же пытается изучить законы природы — внутренние и внешние — хочет приблизить их к оригинальному состоянию, понять их и действовать в соответствии со своими» реквизитами или координатами, несмотря на правила, иерархии или ограничения социальных норм («Предсказывающий»). Конечно, все не так определенно, но я предложила, что, отвергая все отклоняющееся от нормы, метамодернизм ищет красоту в простом, в «мелочах», и отталкивает удовольствия массовой культуры, которые поставляются путем механического воспроизводства (Калинеску, 7; Макхейл, 185). «Опосредованную жизнь» постмодернизма (Макхейл, 115) невозможно сравнить с поисками безрассудных, подлинных переживаний самого себя и природы. Метафора для такого понимания метамодернизма — это поиск корней, который можно приравнять к определению смысла и происхождения ситуаций (как в книге «Бог мелочей», 33), а также постоянных элементов в сложности современного мира. Но для того, чтобы добраться до корней и увидеть простоту за сложностью, потребуется кардинально изменить себя. Это значит пересмотреть глубоко укоренившиеся представления и понятия, среди которых есть также понятия времени и развития. В модернизме время рассматривалось «в виде линии от начала в будущее [и изображалось как „стрела времени‟], которая следовала за прогрессивным курсом развития, и обязательно достигала некого завершающего этапа» («Предсказание...», 156). Однако «конец истории (Фукуяма), постулат постмодернизма», противопоставляется «постулату об открытом мире» (Пригожин, 207). Современное понятие прогресса сформировало собственную модель восприятия времени как чего-то линейного и целенаправленного, тогда как в постмодернизме «конец истории» и человеческой эволюции стал чем-то достижимым. Пригожин частично оспаривал эту идею «открытого мира» безграничных возможностей — причем возможностей более разнообразных, чем те, что предусмотрены линейным, строго рационалистическим восприятием. Метамодернизм сродни понятию off-modern Светланы Бойм. Он «следует нелинейной концепции культурной эволюции. Она может двигаться спиралями и зигзагами, буквой „Г‟, как шахматный конь, и параллельными линиями, которые иногда будут сближаться, но так никогда и не пересекутся».

Соответственно, в романе Патрисии Грэйс Potiki время представляется нелинейным, спиралью, которая объединяет прошлый опыт и возвеличивает его. Точно так же для Эдмонд время — это дар, который мы передаем своим детям, которые, в свою очередь, передадут его своим. Оно нелинейно, на пути течения этой реки есть изгибы и излучины. В стихотворении In Position («На месте») живое время уплотняется и расширяется, как длительность Бергсона. Это река, которая ведет от опыта к смерти, «излучина / реки, за которой, двигаясь неустанно, голову подняв / (надеешься, что так), ты просто исчезнешь из виду». Притягательность с отчетливостью настоящего представлена в стихотворении О'Салливана Being here («Быть здесь»), где «Я» познает реальность не только через зрение (которое может быть субъективным, рационалистическим, даже сексистским, как, например, для Люс Иригарей), но и более полно, целостно, через все органы чувств. Банальное поедание абрикоса превращается в познание реальности, здесь и сейчас, становится моментом радости, который вмещает прошлое и в котором мы осознаем возможности будущего. Именно метамодернистский опыт самопознания исследует сам себя и соединяется с Другим, как с человеком, так и с природой.

Метамодернизм – это парадигма, в которой забота о себе и о других возможна одновременно, где «Я» существует и определяет себя по отношению к другим, где все — от человека до самых сложных экологических и микроскопических систем — взаимосвязано, ибо, истинно, ничто не существует в вакууме или полной изоляции. В стихотворении Тернера Sky («Небо») из сборника Just This («Только это») выражена мысль о том, что связь между онтологическими уровнями возможна:

Если бы небо

знало хоть о части того,

что мы творим

здесь, на земле

оно бы ужаснулось,

не знало бы покоя,

и у нас

шел бы нескончаемый дождь.

«Я» не может существовать в изоляции. Это часть целого, живой сети взаимосвязей, системы, центр внимания которой — этика, на которой эта система и держится. Несмотря на одиночество, причина которому современный индивидуализм и которое только усиливается с развитием технологий, «Я» не находится в изоляции, оно — неотъемлемая часть природы, сложного организма — социального и природного, — за существование и благополучие которого оно чувствует себя ответственным. В стихотворении Heaven («Небеса») из сборника Elemental лирический герой чувствует свет, исходящий как от общения с природой, так и от того, что его принимают и любят. Эмоции и мелочи природы внушают чувство возвышенного. Повторяющийся мотив в поэзии Тернера — это способность природы успокаивать и очаровывать, а природное воспринимается порой как божественная цель.

Не притворяйся, что не хочешь,

чтобы люди

подарили тебе мгновение или два,

а ты бы отправился дальше

со светом.

Возможно, небеса — это такое место

в сердцах тех,

кто уважал и до глубины души

любил тебя;

место на земле, где

яркий свет позади

и нереальное небо над головой,

освещающее путь домой.

Падение маски — «не притворяйся» — и этический аспект метамодернизма видны на примере отношений: «в сердцах тех / кто уважал и от всего сердца/ любил тебя». Чувство связи с другими и свет, который человек от этого получает, принадлежат метамодернизму, так же как и мотив возвращения домой — метафора вновь открытого внутреннего мира, собственного духа. Чувствительность метамодернизма также выходит на первый план в словах Салливана, где «Я» движется через бурные воды в поисках пути домой, а поэт надеется, что путешествие будет безопасным «только бы те, кто нам дорог / добрались благополучно».

Мелочи ценны и сами по себе, и той возможностью передышки, что они предоставляют, теми моментами радости, знамениями личных или общих человеческих смыслов. Красота, которую лирический герой видит в ежедневных происшествиях, в природе, в людях, в событиях, даже в городском пейзаже, иногда указывает на что-то более глубинное — культурную отсылку, пример непостижимого, откровение в камерном масштабе. Стихотворения Эдмонд из сборника In Middle Air («В воздухе») — это такие «утонченные откровения» (Робинсон), позволяющие найти истинное, личное, субъективное, но тем не менее живое и жизненно необходимое. В стихотворении Seasons and Creatures («Сезоны и существа») поэт открывает свою истину в виде исповеди:

[...] думаю:

Там, в тихой комнате

где светлячки парят

среди ветвей светящихся деревьев

там лежат моя правда, моя откровенность, мое мужество,

там и я могу сиять вместе с природным

пульсирующим светом внутри себя,

— а затем продолжу путь.

(цитата в Green and Ricketts)

В отличие от сторонников модернизма, которые по натуре своей не верят «любым заявлениям о правде, честности как таковой в поэзии» (Green and Ricketts, 342), Эдмонд, похоже, верит в свою правду, которая светит «природным светом» внутреннего «Я». В стихотворениях Кидман из сборника Going to the Chathams («Путь на Чатэм») важны не те, кто выше по иерархии (например, политические деятели), но те, к кому человек эмоционально привязан. Важна близость к другим и взаимодействие с ними.

В метамодернизме забота о других и о себе сосуществуют, а не противопоставляются друг другу. Личность — это наблюдательный пункт, с которого человек осматривает природное, культурное или историческое окружение. Чем глубже человек понимает себя, тем глубже его понимание отношений с другими людьми и с миром. Однако радость далеко не всегда сопровождает поиски возможностей для самореализации, ведь установлению связи личности с миром предшествует или сопутствует одиночество. Личность неизбежно одинока в своем самоанализе, ее преследует одиночество слов. В заглавном стихотворении Харлоу из сборника Heart Absolutely I Can («Чую сердцем: я могу») поиск «Я» — это поиск нужных слов, чтобы рассказать о путешествии:

Есть что-то

в одиночестве некоторых

слов, ищущих правильное

место, чтобы осесть, сказала

на холмы тени

[...]

Ее слова: на искала

как снова сделать

всех в мире друзьями. Она продолжала

мечтать о пустом

доме, в котором мы

до сих пор жили. Как будто заблудившись

можно было снова

найти себя. Ее мечта

о ботинках, выставленных в ряд и

готовых отправиться в путь

куда-нибудь, неважно куда. Это мог

быть взгляд в

будущее; дверь в открытое

море. Я видел, что она

хотела, чтобы музыка

сердца воспела нас живыми;

вернула нас из этой мрачной

темницы за решетками слов: говорить

перед нами, чтобы найти,

чего же мы хотим.

В первый раз я написал ее имя,

а прошлой ночью — последний:

Чую сердцем: я могу,

каждое слово сделано из света.

Слова будто пытаются сбежать, а за ними — и само повествование. Метафоры указывают на важность обычного расставания, «разлюблённости», но, тем не менее, описано оно в ореоле осмысленности, в величии истории. «Дверь в открытое море» — это метафора открытости, но также и хрупкости всего, что кажется тяжелым, громоздким, неизменным. На ум приходят мысли о великом — об идеалах современности, о развитии, об овладении природой и полном использовании ее возможностей, — в противоположность мелочам (природная красота, привязанность, доброта, умение слушать). Метафора двери и само стихотворение указывают на неизбежную легкость бытия, где бытие, сущность «Я» в виде духа, может ходить по воде и быть выраженной в словах, созданных из света.

Благодарность

Я благодарю Фонд Кэйт Эджер за назначенную мне премию — благодаря этому мне легче было завершить работу. Благодарю Майка Джонсона, Дэвида Чиккорикко и Марко Сонцони за поддержку и наши с ними беседы во время написания ранней версии этой статьи. Я в долгу перед Мод Кэхилл из издательства Jason Books, а также перед Шахзад Гареман и перед доктором Дэвидом Паркером из Оклендского технологического университета за их библиографические и редакторские правки. Дэн Думитреску, спасибо за то, что первым выразил мои идеи.

Автор: Александра Думитреску.
Оригинал: Electronic Book Review.

Переводили: Маргарита Баранова, Андрей Зубов, Мария Елистратова.
Редактировали: Слава Солнцева, Сергей Разумов.

Понравилась статья? Поддержи проект:
Patreon patreon.com/newochem
Сбербанк 5469 4100 1191 4078
Рокетбанк 5321 3003 1271 6181
Альфа-Банк 5486 7328 1231 5455
Яндекс.Деньги 410015483148917
PayPal paypal.me/vsilaev
QIWI 89633244489
Bitcoin bc1qphwwt0vnjgkzju8mhwawyh54gc0x3g4cd8nv7e