Человек, вагон…

Автор: Дмитрий Фещенко

[авторская орфография сохранена]

- Вечному Веку!

- Слава! – ответ из-за мутного стекла.

- Мне, пожалуйста, один, на конечную станцию. Сколько с меня? – человек в тёмно-коричневом пиджаке и брюках звякнул мелочью в кассу. Забрал сдачу, и его приземистая, странная фигура – широкая в плечах и узкая в профиль – поплыла в креозотных, мазутных железнодорожных парах вниз по лестнице, к перрону ж/д вокзала.

Навстречу в серой блузке девушка. Идёт, держит за руку темноволосого малыша. Тот, мечтательно вращая головой, таращится вверх, вслед за жалобными криками чаек.

- Мама, мама, смотри! А давай их покормим! Мы будем их кормить, они сядут – и мы их поймаем! А потом свяжем, свяжем всех вместе, много-много, и скажем – лети! А сами зацепимся…и…и они нас отнесут…

- Куда, сынок? Не говори глупостей…Извините, - кивнула она человеку в костюме и, косясь на него, ускорив шаг, потянула малыша за руку.

Пройдя немного по перрону, человек обернулся, но мать с ребенком уже исчезли. И его ненадолго умилившееся лицо вновь посерело, а взгляд остановился над перилами. На толстой литой ножке там высился дисплей, размером с рекламный стенд, округлыми краями и черным зрачком-объективом в центре напоминая рыбий глаз. Глаз глядел несокрушимо, твердо и с некоторой отеческой теплотой. Но в теплоту подмешивалось что-то холодное, рыбье. И человек, виновато улыбнувшись глазу-дисплею, пошёл к вагону.

- Вечному Веку!

- Слава!

Он показал билет кондукторше, кивнул на её формальную улыбку, направился в наполовину заполненный вагон, в конце которого над красной кнопкой табло вызова скользкими прохладными лучами сиял ещё один рыбий глаз, немного меньше того, что над перроном.

И он покорно склонил голову. Да, он непременно сделает это сегодня, сделает то, что должен. И оправдает возложенное на него доверие.

«Послушайте! Я здесь во славу Вечного Века! Он каждый день в непрестанных трудах. Он любит вас и жалеет, и присматривает за вами. И кто столь Велик и Вечен? Восхвалим же и прославим его, и поклонимся ему! Ибо придя к вам, взял на себя многое. И не посредником, не призрачно придя, сам явил вам и защиту, и надежду, и расплату за ваши же преступления. Но всё это для вас. И сегодня, хоть он трудится и наблюдает, но силён ещё наш враг. Враг не спит…»

Он готовился, в который раз прокручивая заученную речь, но тут загремело, затопало, и зашумело что-то гортанное, с обрывками знакомых слов – и целый цыганский табор с сумками и тюками начал заполнять вагон. И не один из них не произнёс Единого Приветствия. Только им ещё это и сходило с рук. Да и что с них взять. Пока ведь они ещё не вступили на Единый Путь.

Досадуя, что его отвлекли, когда он вот-вот собирался начать, но вместе с тем и не без чувства облегчения, человек в костюме принялся им помогать: перенёс несколько сумок, туго чем-то набитых и, как выяснилось, очень тяжёлых. А когда на следующей станции цыгане сошли (и он снова помог им с сумками), всё стало ясно – высадившись, они тут же, на перроне, принялись разбирать свои свёртки, раскладывать на бетонном полу ступицы, валы, шестерёнки. Двое вытащили, освободили от масляных тряпок двигатель. Чумазый цыганёнок тянул, скрёб по бетону глушителем. Через несколько минут на перроне уже стоял каркас автомобиля, приподнятый на домкратах. Вокруг мелькали резкие силуэты, руки с инструментами, а маленький цыганёнок – босой, всклокоченный и грязный – махом нацепил все четыре колеса. И тут человек в костюме не стоял без дела, но пора ехать дальше, и он оставил табор с чистой совестью, даже не сомневаясь, что эту свою машину они непременно заведут и уедут на ней куда-то в только им ведомые места.

Вернувшись в вагон, он замешкался – первый, решительный порыв его прошёл. Он решил сесть и собраться. Сел на пустую деревянную лавку слева, перед вдающимся в салон выступом, закрывшим его от половины вагона и заодно от рыбьего глаза-дисплея.

Стучали колёса. Поезд всё ещё двигался в черте города, вдоль береговой линии. Слева дрожал, омывая силуэты катеров и яхт, рябился мутно-синий залив, сливался на горизонте с размытой текстурой неба. Вот справа весь в лохматой траве пригорок, из-под него выныривает городское шоссе.

Здесь очередной ремонт. Прокопченные лица и оранжевые жилетки. Загорелые руки забивают гвозди в асфальт. Всё, как вчера. Только вчера это было у вокзала. А ведь уже тогда он должен был начать возложенную на него обязанность! Но вот увидел этих рабочих, вызвался помочь, и ему тут же дали молоток и сказали: «Пиздючь!» - и он отложил до завтра свою первостепенную задачу.

Вот снова вниз. Тоннель. И темно, как в кармане тёмно-коричневых брюк. Ничего не видать, только справа невнятно проступают контуры лиц в призрачном, бледном свете мобильных телефонов.

Он всегда помогал людям. Он рождён, чтобы им помогать. И не вспомнить время, когда было по-другому. Определённо, это у него с рождения. Именно поэтому ему и доверено наставлять других на Едином Пути.

Из динамиков голос хрипло и уныло читал рекламный текст. Тоннель закончился – вагон засиял дневным светом. А рядом с ним на лавке откуда-то взялась темная с ухмылкой физиономия.

- Вечному Веку!

- Сла…ва! – растерянно протянул он в ответ.

- Вижу, у вас свободно.

Незнакомец в линялой джинсовой куртке без колебаний сел, и сел прочно. Заслонил весь проход. Уставился холодным, бурящим взглядом. А губы улыбались.

- Видите ли, я тут собирался…

- Знаете, не могу ездить в одиночестве. Нужна компания. Вы мне не поможете?

- Помочь…я?

- Ну а кто? Захожу. Вижу, все чем-то заняты. А вы скучаете. Так что вот.

Сосед закинул ногу на ногу. Треники в полоску задрались выше носка. Туфля качалась в такт с вагоном. Нависнув над человеком в костюме тяжелым облаком курева и пота, он продолжал.

- А я ведь проводником раньше работал. Да, чего только, знаете ли, не насмотрелся. Один раз у нас пассажир куда-то пропал. Ехал-ехал, а пришли его будить – нету, пропал…хихи.

- Видите ли, мне действительно…

- Да вы послушайте! А была у меня напарница-злюка. Ну просто ведьма! Но никто её уволить не мог. Боялись. Связи у неё, знаете ли. Так она что делала. Подходит ночью к кроватям и давай головы пассажирам стричь – прямо вот так, ножницами. И никто ничего с этим не мог... Один, правда, как-то возмутился. Вытолкал её в тамбур. А у неё откуда ни возьмись в руках топор. Ну и она его по животу… хихи. И ничего, после этого ещё работала, и долго работала.

- Я не…

- А однажды с нами ехал один вот такой вот…в брючках, в пиджаке. Заходит, значит, в вагон-ресторан, ну и начинает говорить. И такие, знаете ли, возмутительные вещи. Главное, мудрёно так…вроде «встаньте…встаньте, отрясите сон…взгляните окрест» - и передать точно не могу. Так что и не все сразу поняли, что он сказать хотел. Но тут коснулся ремонта дорог – и все замерли. А как понесло его о Вечном Веке…тут он такое наговорил…что я ни за что, знаете ли, такие вещи, вслух…вот тут-то его, голубчика, и успокоили. Вечное Веко – оно ведь не дремлет…хихи. Ну и кричал он, конечно, поначалу. Кричал, обвинял, когда его крутили. Но тут заявил, что больше ничего не скажет, и как-то разом смолк, знаете ли, съёжился в свой костюм. Но ведь это что…наши молодцы, они, знаете ли, и самого неразговорчивого умеют…хихи. Ну и, разумеется, открыли его облако, посмотрели контакты, переписку, биографию…вот вы, например, в какой школе учились?

Потно-никотиновое облако навалилось, тяжелое, как целый вагон.

- Я…так ведь я…- глотая воздух, произнёс человек в костюме.

- Верно, в той самой школе, а вернее, в отделении Единого Образования. И учитель по Единой Истории у вас был кто? И какие он возмутительные вещи говорил! Но ведь потому и говорил, что…- перейдя на доверительный шёпот, сказал незнакомец, - потому что Вечному Веку то было угодно.

- Уверяю вас, я…напротив…ошибка…

- Молчать! – рявкнул незнакомец. – Нам всё известно.

И бесстрастно моргнул холодным рыбьим глазом.

- Слава Вечному Веку!