Человек в высоком замке

Глава 10

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь

Две последующие недели Бэйнс провел как на иголках. Ежедневно в полдень он звонил из гостиницы в Торгпредство и справлялся, не прибыл ли пожилой господин. И получал один и тот же ответ: «Нет». С каждым днем тон Тагоми становился все холоднее. Взяв трубку, чтобы позвонить в шестнадцатый раз, Бэйнс подумал: «Придет день, когда мне скажут, что мистер Тагоми вышел и просил его не беспокоить».
Что случилось? Где Ятабе?

Он находил только одно объяснение: на Токио ошеломляюще подействовала смерть Мартина Бормана. Вероятно, Ятабе отправился в плавание, но спустя день-другой получил новые инструкции и возвратился на Родные острова.

«Невезение, – подумал Бэйнс, – и возможно, роковое». Но в любом случае он должен остаться в Сан-Франциско. Попытаться наладить контакт, ради которого он сюда прилетел. Сорок пять минут на борту ракеты – и он здесь. Какие непостижимые времена! Можно улететь куда захочешь, даже на другую планету. Но зачем? Чтобы целыми днями сидеть на месте, постепенно теряя надежду? Впадая в бесконечную тоску?
«А те, другие, не сидят на месте, – горько подумал он. – Они действуют».

Мистер Бэйнс развернул дневной выпуск «Ниппон таймс» и прочитал:
ДОКТОР ГЕББЕЛЬС ИЗБРАН РЕЙХСКАНЦЛЕРОМ
Неожиданное решение Партийной Комиссии. Энергичное выступление по радио. Ликующие толпы в Берлине. Ожидается официальное заявление. Геринг может стать шефом полиции вместо Гейдриха.

Он перечитал статью. Затем отложил газету, взял трубку и набрал номер Торгпредства.
– Это Бэйнс. Можно поговорить с мистером Тагоми?
– Одну секунду, сэр.
Секунда затянулась надолго.
– Тагоми слушает.

Набрав полную грудь воздуха, Бэйнс произнес:
– Простите, что снова вас беспокою…
– А, это вы, мистер Бэйнс.
– Мне очень жаль, что приходится злоупотреблять вашим гостеприимством, но когда-нибудь, надеюсь, вы поймете, почему я с таким нетерпением ожидаю господина Ятабе, с которым у меня назначена встреча…
– К сожалению, он еще не прибыл.
Бэйнс закрыл глаза.
– Я думал, со вчерашнего дня…
– Боюсь, что нет, сэр. – Тон – сама вежливость. – Прошу простить меня, мистер Бэйнс. Неотложные дела.

– Всего хорошего, сэр.
В трубке послышались гудки. Сегодня Тагоми даже не попрощался. Бэйнс медленно опустил трубку.
«Хватит ждать. Надо действовать».
Ему было категорически запрещено вступать в прямой контакт с абвером. Ни при каких обстоятельствах! Он должен только дождаться военного представителя Японии, провести с ним совещание и вернуться в Берлин. Но никто из начальства не предвидел столь несвоевременной смерти Бормана. Следовательно…

Учитывая ситуацию, придется изменить план по своему усмотрению, поскольку советоваться не с кем. В ТША действуют по меньшей мере десять резидентов абвера, но часть из них, если не все, на крючке у Бруно Кройца фон Меере, руководителя регионального отделения СД.

Несколько лет назад Бэйнс видел Бруно на партийном собрании. В полиции о нем ходила дурная слава: в сорок третьем Бруно спас Рейхарда Гейдриха, сорвав британо-чешское покушение на Вешателя. В те дни Кройц фон Меере быстро поднимался по ступенькам аппаратной лестницы СД. Он был не просто партийным бюрократом – он был очень опасным человеком.

Даже если абвер в Берлине и токкока в Токио примут все меры предосторожности, остается опасность, что СД пронюхает о готовящейся встрече. Правда, здесь у власти японцы, и СД не посмеет вмешаться официально. Она сможет арестовать германского подданного – то есть Бэйнса, – едва он снова ступит на землю Рейха, но вряд ли СД отважится устранить его здесь или сорвать встречу. Во всяком случае, хочется в это верить.
Неужели СД все-таки рискнула и сумела перехватить старика?

«Если его схватили, – подумал Бэйнс, – значит, скоро доберутся и до меня!»
И все же ситуация небезнадежная. Пока Бэйнс днями и ночами сидел в номере гостиницы «Абхирати», в его голове созрел план.

«Лучше передать информацию Тагоми, чем возвращаться в Берлин с пустыми руками. Все-таки это шанс – хоть и весьма призрачный – сообщить мои сведения нужным людям. Но, к сожалению, Тагоми может только выслушать, намотать на ус и, вернувшись на Родные острова, передать кому следует. Тому же Ятабе, если он там.

Но все же это лучше, чем сидеть сложа руки. Времени осталось в обрез. Надо начинать все сначала, запастись терпением на несколько месяцев и упорно, кропотливо готовить встречу заинтересованных лиц в Германии с заинтересованными лицами в Японии…
То-то удивится Тагоми, – ехидно подумал Бэйнс, – узнав, какое бремя ни с того ни с сего легло ему на плечи. Ничего общего с технологией литья под давлением…

Не исключено, что с ним случится нервный шок. Он может проболтаться кому-нибудь из своих служащих или сделает вид, что его это не касается. Просто откажется мне верить. Едва я начну, встанет, поклонится и уйдет.
«Простите, вы обращаетесь не по адресу, – так он ответит. – Это не в моей компетенции».
Только и всего, – подумал Бэйнс. – Уклонится, не рассуждая. Хотел бы я быть на его месте!

Но все-таки это не выход даже для Тагоми. Все мы одной веревочкой связаны. Он может заткнуть уши. Может не придавать значения моим словам. До поры до времени. Пока слова не перестанут быть просто словами. А это неизбежно произойдет. Вот что необходимо ему внушить.
Или тому, с кем мне в конце концов придется иметь дело…»
Выйдя из гостиничного номера, Бэйнс спустился в вестибюль. Швейцар подозвал для него велотакси, и скоро китаец, энергично крутя педали, вез его по Маркет-стрит.

– Остановитесь здесь, – велел Бэйнс, увидев нужную вывеску.
Велотакси остановилось. Бэйнс расплатился с рикшей и огляделся. Похоже, «хвоста» нет. Он пересек улицу и вместе с несколькими прохожими вошел в огромный универмаг «Фуга».
Там было полно народу. Стояли бесконечные ряды прилавков, за ними – продавцы, преимущественно белые, но встречались и японцы, заведующие отделами. Шум стоял ужасающий.

Бэйнс в замешательстве потоптался на месте, но, заметив секцию мужской одежды, подошел к ряду вешалок и стал рассматривать брюки. Вскоре к нему вышел белый юноша-продавец и поздоровался.
– Вчера я присмотрел у вас широкие брюки из темно-коричневого сукна, – обратился к нему Бэйнс. Встретившись с продавцом взглядом, он добавил: – Здесь был другой продавец. Ростом повыше вас, худощавый, с рыжими усами. На пиджаке – карточка с именем Ларри.
– Он только что ушел перекусить. Скоро вернется.

– Ну, так я зайду в примерочную, посмотрю, как они на мне сидят. – Бэйнс снял брюки с вешалки.
– Пожалуйста, сэр. – Продавец указал на свободную кабинку и направился к следующему покупателю.
Бэйнс закрылся в кабинке, сел на один из двух стульев и стал ждать.
Через несколько минут постучали. Дверь кабинки отворилась, вошел маленький, средних лет японец.

– Вы иностранец, сэр? – обратился он к Бэйнсу. – Мне бы хотелось убедиться в вашей платежеспособности. И удостоверение личности, если не возражаете.
Бэйнс протянул бумажник. Усевшись на свободный стул, японец стал изучать его содержимое. Дойдя до фотографии девушки, он кивнул:
– Очень хорошенькая.
– Моя дочь. Марта.
– Мою дочь тоже зовут Мартой, – сказал японец. – Она сейчас в Чикаго, учится играть на фортепьяно.
– А моя уже невеста.
Японец вернул бумажник и выжидающе посмотрел Бэйнсу в глаза.

– Я здесь две недели, а мистера Ятабе все еще нет, – сказал Бэйнс. – Я должен знать, прибудет ли он. Если нет, что мне делать?
– Приходите завтра после обеда, – сказал японец. Он встал, Бэйнс тоже поднялся. – До свидания.
– До свидания.
Бэйнс вышел из примерочной, повесил брюки на вешалку и покинул универмаг «Фуга».

«А быстро я управился, – думал он, шагая по тротуару людной центральной улицы. – Неужели он действительно все устроит? Свяжется с Берлином, передаст мои вопросы, зашифрует, расшифрует, все как положено? Наверное. Жаль, что я раньше не вышел на этого агента. Не пришлось бы столько волноваться. Да и риск, по-видимому, невелик – все прошло без сучка, без задоринки».

Бэйнс неторопливо шел по улице, заглядывал в витрины магазинов. У него словно гора с плеч свалилась. У одной из витрин он задержался и, усмехаясь, долго рассматривал загаженные мухами фотографии танцовщиц ночного кабаре – голых баб с грудями, как спущенные волейбольные мячи.
Мимо по своим делам шли пешеходы.
Наконец-то хоть что-то сдвинулось!

Джулиана читала, привалившись боком к дверце «студебеккера». За рулем, выставив локоть в окошко, сидел Джо. Баранку он держал одной рукой, к нижней губе прилипла сигарета. Джо неплохо водил. У Джулианы было время в этом убедиться – они отъехали от Каньон-Сити на порядочное расстояние.
По радио передавали слащавую музыку. Какой-то заурядный оркестр наяривал на аккордеонах польки да шотландские танцы.

– Мексика, – буркнул Джо, дослушав очередную мелодию. – Знаешь, я неплохо разбираюсь в музыке. Сказать тебе, кто действительно был великим дирижером? Артуро Тосканини. Ты, наверное, о нем и не слыхала.
– Нет, – сказала Джулиана, не отрываясь от книги.

– Он итальянец. Но после войны фашисты не дали ему дирижировать. Из-за политических взглядов. Он уже помер. А фон Кароян, этот бессменный дирижер Нью-Йоркской филармонии, мне не нравится. Нас всем поселком сгоняли на его концерты. А знаешь, кого я люблю, как всякий макаронник? – Он покосился на нее и спросил: – Ну, как книга?
– Занятная.

– Мне нравятся Верди и Пуччини. А в Нью-Йорке нас изводили тяжелым, напыщенным Вагнером. И Орфом. А еще раз в неделю заставляли ходить в Мэдисон-сквер-гарден, там Националистическая партия США устраивала дурацкие шоу с флагами, трубами, барабанами и факелами. Еще там нараспев, как «Отче наш», читали историю готских племен и прочую ерунду – это называлось «просвещением». Ты бывала в Нью-Йорке до войны?
– Да, – ответила она, пытаясь сосредоточиться.

– Правда, что там был шикарный театр? Да-а, теперь все. Сценическое искусство там же, где кинопромышленность, – в лапах берлинского картеля. За тринадцать лет, что я был в Нью-Йорке, ни новой музыки, ни пьес не…
– Слушай, не мешай, а? – перебила Джулиана.
– И с книгами то же самое, – как ни в чем не бывало продолжал Джо. – Все издательства в Мюнхене. В Нью-Йорке только типографии. А говорят, до войны Нью-Йорк был центром мировой книгопромышленности.

Джулиана заткнула уши пальцами. Она уже дошла до того места, где рассказывалось о пресловутом телевидении. Эта тема ее живо интересовала. Особенно понравилась идея насчет недорогих маленьких аппаратов для жителей удаленных уголков Африки и Азии.

«…только благодаря американской технологии и конвейерному производству, налаженному в Детройте, Чикаго и Кливленде, произошло это чудо благотворительности – непрерывный поток дешевых (не дороже китайского доллара) телевизоров во все города и веси Востока. И что же смотрел тощий паренек с беспокойной душой, получая от щедрых американцев крохотный приемник на батарейках? Что смотрели остальные жители деревни, сбившиеся в кучу у экрана? Прежде всего – уроки чтения. А затем и другие полезные передачи: как вырыть колодец поглубже, вспахать глубокую борозду, очистить питьевую воду, вылечить больного. А в небе, рассылая телесигнал истосковавшимся по знаниям народам Востока, проносился американский искусственный спутник».

– Ты все подряд читаешь? – спросил Джо. – Или перескакиваешь?
– Как здорово! В этой книге мы дарим пищу и знания миллионам азиатов, всем без исключения!
– Благотворительность в мировом масштабе? – усмехнулся Джо.
– Да. Новый курс президента Тагуэлла: повышение жизнеспособного уровня масс. Вот, послушай:

«Чем был доселе Китай? Нищей, раздираемой противоречиями страной, с тоской глядящей на Запад. Его великий президент, демократ Чан Кайши, за которым народ шел в войну, объявил Десятилетие Реконструкции. Но реконструировать в этой огромной равнинной стране было нечего. Надо было пробуждать ее от векового сна, раскрывать ей глаза на современный мир с его реактивными самолетами, атомной энергией, автомагистралями, фабриками и медициной. Но откуда должен грянуть гром, который разбудит гиганта? На этот вопрос Чан мог ответить еще в ту пору, когда громил японцев. Из Соединенных Штатов. К началу пятидесятых во всех провинциях Китая можно было встретить американских инженеров, учителей, врачей, агрономов».

– Знаешь, что он сделал? – перебил Джо. – Взял все лучшее у нацизма, у национал-социалистической партии, у Организации Тодта, добавил экономические успехи Шпеера – вот тебе и новый курс. А всю дрянь – эсесовцев, расовый геноцид и сегрегацию – выкинул. Утопия? Утопия. Думаешь, если бы союзнички победили, вам и впрямь удалось бы с этим Новым курсом оживить экономику и осуществить социальные реформы во всем мире? Черта с два! Вдуматься, так этот Абендсен проповедует государственный синдикализм, корпоративное государство вроде того, что мы создали при дуче. Дескать, победи мы, во всем мире осталось бы только хорошее, никакого…

– Может, хватит? – вспылила Джулиана. – Не даешь читать.
Он пожал плечами и умолк. Она стала читать дальше – теперь уже про себя.

«…Чтобы насытить товарами бескрайний китайский рынок, детройтским и чикагским заводам приходилось работать денно и нощно. Но огромное чрево было ненасытно. Столетиями миллионы китайцев не имели ни грузовиков, ни кирпича, ни стального проката, ни одежды, ни пишущих машинок, ни консервированного горошка, ни часов, ни капель от насморка. В шестидесятом году уровень жизни американского рабочего стал самым высоким в мире, а все благодаря репутации, которую Америка заслужила в торговле с Востоком. Войска Соединенных Штатов покинули Японию, и все же факт оставался фактом: в Кантоне, Токио и Шанхае покупали американские, а не британские товары. И каждая новая сделка увеличивала доход балтиморского, лос-анджелесского или атлантского рабочего. Тем, кто вынашивал и воплощал в жизнь благородные замыслы – политикам из Белого дома,

 –

казалось, что они почти добились своей цели. Делаются первые робкие шаги в космонавтике, скоро в космическую высь взлетят ракеты, оставляя планету, почти исцеленную от вековых язв: голода, болезней, войн, дискриминации. Не желая отставать от Америки, Британская империя осуществляет социальные и экономические преобразования в Индии, Бирме, Африке и на Ближнем Востоке. Рурские, манчестерские и саарские фабрики, бакинские нефтедобывающие предприятия срастутся в единую эффективную сеть; народам Европы предстоит…»

– Думаю, не мы, а они задавали бы тон, – сказала Джулиана. – У них это всегда лучше получалось. Я о британцах.
Вопреки ее ожиданиям Джо не ответил. Джулиана снова уткнулась в книгу.

«…реализация глобальных замыслов: выравнивание культурных уровней и примирение соперничающих этносов, которые со времен падения Рима раздирали на части Европу. Сбывается мечта Чемберлена о едином союзе христианских стран, живущих в согласии не только друг с другом, но и со всем миром. И все же… Остается только одна незаживающая язва. Сингапур.

Среди жителей государств Юго-Восточной Азии немало китайцев. В основном это бизнесмены. И вот эти преуспевающие буржуа видят, что американская администрация Китая обращается с так называемыми туземцами справедливее, чем англичане. Под властью англичан для цветных недоступны ни государственные клубы, ни гостиницы, ни хорошие рестораны; как и в былые времена, для них отводятся специальные места в поездах, автобусах и – что всего хуже – ограничивается выбор места жительства. Из разговоров и газет «туземцы» знают, что в Соединенных Штатах проблема цветных решена еще в конце сороковых. Везде, даже на Юге, белые и негры живут и трудятся в равных условиях. Вторая мировая война покончила с дискриминацией…»

– А потом началась заваруха? – спросила Джулиана.
Джо что-то проворчал, не отрывая глаз от дороги.
– Расскажи, что там дальше, – попросила она. – Похоже, я не дочитаю – скоро Денвер. Наверное, Америка сцепилась с Британией, а победившая страна получила весь мир?

– Кое в чем это неплохая книга, – ни с того ни с сего сказал Джо. – Абендсен продумал все до мелочей: Соединенным Штатам достается Тихий океан, ни дать ни взять – наша Восточно-Азиатская сфера процветания. Россию они делят между собой. Все это длится лет десять, а потом, естественно, заваривается каша…
– Почему – естественно?

– Такова человеческая натура, – пояснил Джо. – Натура государств. Подозрительность, алчность, страх. Черчиллю кажется, будто янки, взывая к проамерикански настроенному большинству китайского народа, подрывают британскую власть в Южной Азии. Появляются так называемые профилактические изоляторы – другими словами, концлагеря для тысяч неблагонадежных китайцев. Их обвиняют в саботаже и враждебной пропаганде. Черчилль…
– А Черчилль все еще у власти? Ведь ему уже под девяносто!

– Вот тут-то американцы и дали маху, – ухмыльнулся Джо. – Британцы поступили умнее. Через каждые восемь лет лидеру Соединенных Штатов, будь он хоть семи пядей во лбу, дают пинка. А вот Черчилль остается в своем кресле. Прогнав Тагуэлла, американцы второго такого умника не находят. У руля становятся всякие бездари. А Черчилль чем старее, тем жестче и круче правит. К началу шестидесятых он точь-в-точь древний восточный владыка – слова ему поперек не скажи! Двадцать лет премьер-министр – привык к власти.

– О Боже! – воскликнула Джулиана и заглянула в конец книги – убедиться, что Джо не соврал.

– Тут я согласен, – продолжал Джо. – В войну Черчилль здорово правил Англией. Британцы много бы потеряли, вынудив его уйти в отставку. Запомни мои слова: государство не может быть лучше, чем его правитель. Führerprinzip – принцип лидерства, как говорят фашисты. И они правы. С этим даже Абендсен согласен. Ясное дело, после войны Америка легко расширяет сферу экономического влияния – еще бы, она отхватила у япошек такой громадный рынок в Азии! – но этого недостаточно. У Штатов нет духовной основы, нет ее и у британцев. И то и другое общество – плутократические, наверху стоят богачи. Побеждая, плутократы думают только о том, как делать деньги. Абендсен ошибается: не нужны им никакие социальные реформы, никакие благотворительные программы. Напротив, англосаксонская олигархия в жизни бы ничего такого не допустила.

«Говорит, как убежденный фашист», – неприязненно подумала Джулиана.
Видимо, Джо прочел эту мысль на ее лице – он вдруг притормозил, полуобернулся и, поглядывая одним глазом на Джулиану, а другим на дорогу, сказал:

– Послушай, я не интеллигент – фашистам интеллигенты ни к чему. Для них важно дело. Теория вытекает из практики. В плане мозгов наше корпоративное государство требует от нас только одного – понимания движущих сил истории. Ясно? Так вот: я их понимаю. – Он говорил серьезным, чуть ли не умоляющим тоном. – У всех этих прогнивших денежных империй – Британии, Франции, США, хотя последняя не совсем империя, а так, недоношенное дитя с непомерным аппетитом – не было души, а значит, и будущего. Им не суждено было выжить. Я знаю: нацисты – это банда головорезов. Правильно? Ты согласна? – Он так быстро говорил, с таким количеством итальянских жестов, что Джулиана не удержалась от улыбки. – Это Абендсену не все равно, кто выиграет последнюю битву – США или Англия. Да и какая разница?! Слава, заслуги, история – это только слова! Пусть они победят вшестером, вдесятером – что меняется? Ты читала когда-нибудь статьи дуче? Красиво написано. Вдохновенно. Красивый мужчина. Раскрывает подоплеку практически любого события. Старое против нового – вот настоящая причина войны. Деньги – вот почему фашисты некстати втянули в это дело еврейский вопрос – против массового сознания, которое немцы называют Gemeinschaft. К этому пришли и Советы. Коммуния. Согласна? Большевики украли у Петра Великого идеи панславянской империи и строили ее, прикрываясь социальными реформами.

«Точь-в-точь Муссолини», – подумала Джулиана.
– Нацистская резня – это, конечно, трагедия, – задумчиво продолжал Джо, обгоняя грузовик. – Но ведь проигравший платит, так всегда было. Возьмем любую из прежних революций, французскую, например, или кромвельскую с войнами против ирландцев. В немецком характере слишком много философии, да и театра, пожалуй. Взять хотя бы эти бесконечные митинги. А настоящего фашиста никогда не поймаешь на болтовне. Он говорит только по делу. Как я, верно?

– Боже, да ты как помелом метешь! – со смехом ответила Джулиана.
– Я тебе объясняю фашистскую теорию действия! – закричал Джо.
Она промолчала, давясь от смеха. Но сидевшему рядом человеку ее слова не казались смешными. Джо побагровел, глаза горели, на лбу вздулись вены; его даже трясло. Он снова вспахал пальцами шевелюру и молча, зло посмотрел не Джулиану.
– Не дуйся, – сказала она.