Часть ВТОРАЯ. Мой Таймырский поход. 

День десятый. 2 августа

(Ну что, дорогой мой дядя геолог, я отстала от графика на два дня!)

В половине девятого я проснулась от страшной боли в больших пальцах ног. Неужели отмёрзли? Активно ими шевелю, вроде отходит. Снимаю носки, обильно смазываю пальцы мазью «Спасатель», на горелке кипячу принесённую с вечера воду, завариваю лапшу «Биг Бон» и варю какао. Съев всё это и снова тщательно замотав ступни, опять засыпаю. 

В половине двенадцатого просыпаюсь от шума падающего на палатку снега и, как всегда, от холода. Пора идти. Пора одевать мокрые носки (у меня есть двое шерстяных носок – всегда, по возможности, сухие ночные и дневные), засовывать ноги в холодные резиновые сапоги и идти… 

Огромная каменистая пустыня с валяющимися всюду грязными клоками снега, редкий и какой-то особенно жалкий мох, белый лишайник, больше похожий на водоросль, лёгкие волнистые изгибы этого марсианского, серо-коричневатого каменистого ландшафта и ветер, сильный бесконечный ветер. Ни один живой организм не подаёт признаков своего здесь присутствия. Утопая в месиве, образованном подтаявшей вечной мерзлотой в гальке, в две ходки я спускаюсь до воды Хонна-Макита. К шести закончены обе ходки. Стапель и полуднёвка. Ура, я наконец-то вышла к воде.

Мне почему-то очень неуютно здесь, хочется скорее отсюда убежать, убежать туда, где мир похож на планету Земля. И даже красивейший клюквенный закат, разлившийся в ветреной пустоте до горизонта, не помог мне полюбить это место. В прибрежной гальке я выкопала веслом довольно глубокую яму и поставила туда палатку, тем самым укрыв её от ветра. Между краями ямы и тентом проложила слой жалкого мерзлотного мха.

Ветер съёживал всю меня, видимо, здесь была какая-то особенная его частота. 

День одиннадцатый. 3 августа.

Проснулась в 6 утра от сильного стука тента по палатке. Ветер. Эта каменная пустыня чем-то напоминает мне Небраску. Уснуть, при всей моей ежедневной уставаемости, в таких условиях уже не удалось. Вылажу. Господи! Щука лежит наполовину в воде с полуспущенным баллоном! Выскакиваю из палатки и босиком несусь к ней. Неужели её, надутую и перевёрнутую, смог передвинуть с места стапеля к реке ветер? Вообще, её вес семь кг, к тому же она была вовсе не сухая. И что случилось с баллоном? Перетаскиваю лодку на то место, откуда её утащила неведомая сила (инопланетяне? Здесь же как на Марсе), хватаю почему-то не сдутый к реке насос, проверяю баллон на дыры. Баллон не спускает. Дыр нет. Все вещи, оставленные мной ночью под перевёрнутой лодкой, лежат на том же самом месте. Мистика!

Но солнце (удивительно – солнце!) уже немножко сгладило жутковатый вид окрестного безмолвия и я, позавтракав в палатке картошкой с маслом, продолжила вчерашнее приготовление к походу водному. К девяти всё было готово. Сегодня у меня точно ничего не промокнет! Напяливаю почти просохшие и заново проклеенные вчера сапоги, два дождевика, затаскиваю гружёную Щуку в реку и покидаю столь неуютное своё пристанище. 

Нет, я ещё не сажусь в лодку – глубина здесь меньше полуметра, постоянные перекаты, река стремительно спускается вниз. Я иду, ведя свою Щучку на верёвочке. Мне сложно назвать это сегодняшнее действие «бечёва», потому что все предыдущие дни я волокла Щуку против течения, а сегодня я иду по колено в реке, а Щучка тихонечко, как собачка, плывёт за мной. И так нежненько тыкается в меня иногда своим верным носом. А иногда наоборот, как собачка, увидевшая кошку, забегает вперёд и рвёт у меня из рук поводок, стараясь убежать. Но я её не пускаю. И вскоре она снова тыкается мне в ногу. Так вот мы прошли довольно бодро немаленькое расстояние. Была пара таких больших перекатов, что, протаскивая Щуку сквозь их камни и наблюдая, как её кидает и крутит в белом бурном водоворотистом потоке, я думала, что так странно было назвать это «небольшими перекатами» предыдущим группам. Но вот наконец-то миновал уклон реки с перекатами, река повернула направо, и началось то, что в отчётах именовалось озёрами. Глубина здесь уже не позволяла вести Щучку на поводке и я (наконец-то!), загрузилась в лодку сама. Плывём!... За оставшиеся пол дня по ровной глади впадающих друг в друга озёр я преодолела то расстояние, которое прошла за все предыдущие десять дней. Правда, окрестный пейзаж продолжал оставаться космическим с лежащими кое-где клочками снега, и мне очень, ну очень хотелось дойти как можно скорее до первых деревьев. 

Теперь уставали и мёрзли только руки.

День двенадцатый. 4 августа.

Идёт дождь. Сильный. Проснулась, выглянула – батюшки! Рюкзак и всё, что там было, залило водой, а ведь он лежал в двух метрах от кромки воды! Прямо босиком бегу к нему по тундре (да, вода подтопила именно тундру, а галечный пляж давно был на большой глубине). Боюсь, что уплыло весло. Лежит. Слава Богу! Вчера я, привязав леску к веслу (ничего более подходящего для удилища здесь не нашлось), пыталась ловить рыбу на блесну. Выудила одного небольшого хариуса и, устав убивать на себе тысячи голодных комаров, убежала в палатку.

Позавтракав этим засоленным с вечера хариусом с картошкой, собираюсь в дорогу. Сегодня я ожидаю очень хороший день – я хочу дойти до так желанного леса, который начинается у Пэдэя. В лес, правда, я собираюсь зайти пешком – у Пэдэя уже во всю идёт череда шивер, поэтому, причалив у Южной Неракачи, я хочу идти дальше до самого водопада бечёвой. То есть, с собакой-Щучкой на поводке. Я не хочу рисковать на воде. И теперь у меня последние, можно сказать, пара десятков километров сплава по Хонна-Макиту.

Течение было пугающе быстрым, у меня не было даже времени смотреть на берега, так я была занята удержанием лодки в правильном потоке воды. Как я уже упоминала, байдарка Щука, а особенно Щука-1 очень манёвренна и именно благодаря этой манёвренности я успевала обходить обливники, проходить перекаты, местами забитые камнями. По всем признакам, вода сегодня была очень высока для этой реки – об этом говорила как затяжная непогода с обильными ливнями всю предыдущую неделю, таявшие сегодня высокие сугробы на перевале, так и то, что утром я нашла затопленными свои вещи, оставленные вечером в двух с лишним метрах от воды. Сложно представить, что я испытывала в этом стремительном сплаве – нос лодки, который я с потом на лбу удерживала параллельным берегу, то поднимало волной над обливниками вверх так, что, глядя вперёд, я видела только небо (лодка была перпендикулярна воде), то опускало (просто скидывало, что уж там опускало) вниз, да так, что мне хотелось зажмуриться. 

Душа тогда поселилась в пятках. Все препятствия были слышны (именно слышны, а не видны!) издалека своей бурной стреминой и каждый раз, когда я слышала этот шум бурлящей воды, я начинала стараться изо всех сил успеть уйти к берегу и вглядывалась в так быстро приближающееся препятствие – пройду – не пройду? Несколько раз я, успев выгрести к берегу, выскакивала из лодки, буквально падала в воду, боролась с течением за право управлять лодкой и проходила бурные белые препятствия по береговым камням, проводя лодку бечёвой. При этом мне приходилось буквально цепляться за камни, иногда падать, чтобы течение не сорвало меня вместе с лодкой. Это было в самых сложных местах. С ужасом глядя на эти бурлящие потоки с берега, я вспоминала прочитанные мной отчёты, где «несложные шиверы» начинались после впадения левого притока Юж. Неракачи. А всё то, что до Неракачи, именовалось перекатами, забитыми камнями. Да, у меня была слишком высокая вода. Но берегом вдоль спокойно между «перекатами» текущей реки было слишком медленно идти, я уже порядком хапнула сильнейшего адреналина, и я снова садилась в лодку, чтобы пройти ещё хотя бы несколько километров до места запланированного выхода на берег. Ещё несколько километров…

…Я как раз повернула голову налево и увидела лежащие на берегу оленьи рога – они описаны во всех отчётах как ориентир места бивуака. «Ну, – подумала я – пора чалиться. Дальше река не на мой уровень», и тут…

Меня кильнуло. Течению хватило той доли секунды, что я смотрела на берег, чтобы ударить ме-ня об обливник и боком перевернуть. В первые минуты, держась одной рукой за перевёрнутую лодку, я изо всех сил стараюсь не выпустить из рук весло. Мне кажется, сейчас будет мель на перекате, и я выкарабкаюсь. Лодку подкидывает. Меня, вслед за лодкой, заливает волнами. Я начинаю захлёбываться. Понимаю, что весло не дороже жизни, бросаю весло, пытаюсь перевернуть лодку. Но её переворачивает поток и я всё снова и снова под водой, захлёстывающей её и меня. Меня выносит наверх жилет и я, как могу, цепляюсь за лодку. Оказываясь наверху, я судорожно, с громким придыханием, хватаю воздух ртом. Снова захлёстывает волна. Я уже порядком наглоталась. Тело коченеет от ледяной воды. Белый бурный поток ударяет моё тело об обливники. Я думаю: «Что, всё?...»

Я вспоминаю, что должна денег Коле Д., занятых на «Зарю» до озера Лама. Как это плохо - занять и пропасть без вести! Я думаю, что так нехорошо с родителями получилось – они отпустили, помогали с приготовлениями, а я взяла и пропала без вести. Я думаю обо всех людях, знавших о моём походе – как это глупо – ушла и пропала без вести…

Когда я уже совсем понимаю, что ВСЁ, я успеваю схватиться рукой за камень такого близкого дна. Держусь, сажусь на этот камень, держусь ногами. Лодка привязана ко мне. Слишком сильное течение, меня вслед за лодкой срывает с камня. Я цепляюсь за другой. Держу лодку, понимаю, что там, впереди, снова шивера и бурные белые волны видны уже отсюда. Капитан должен тонуть вместе с судном. Но я… Я отвязываю и отпускаю верёвку. 

И вот я с этого камня пытаюсь встать. Здесь мелко – чуть выше, чем по колено, но меня срывает течением, напрочь окоченевшее тело не двигается. Я встаю. Я приказываю себе идти. Вышедшее из воды тело отходит, но ноги… Они не шевелятся, меня снова сносит к шивере. Я долго борюсь. Но меня всё же сносит. Я гребу к скале у берега, течение помогает мне. Я гребу, как могу. С меня слетели гидроштаны и в них набралась вода. Вот и скала. Я цепляюсь за камень. Я вылажу. Я на берегу. В судорогах, сгорбившись почти до земли, я пытаюсь идти, трясущимися губами страшным голосом повторяю забитое: «мама-жива-мама-жива-мама-жива-мама-жива». Пытаюсь идти. Падаю плашмя. Мир куда-то провалился. Поняв, что в судорогах я продолжаю говорить всю ту же фразу, пытаюсь выдавить из себя что-то ещё. Заклинивает: «Господи-я-жива-Господи-я-жива-Господи…».

Мне хочется лежать и не вставать, но я хорошо понимаю, что надо идти, идти, идти, шевелиться, иначе я замёрзну. Я шевелюсь. Кое-как поднимаюсь на карачки, ползу. Понемногу у меня получается встать. Я как парализованный инвалид. Иду вперед. Падаю. Поднимаюсь. Иду. Постепенно отхожу. С меня течет вода, но я не могу снять и выжать свою одежду – тело не слушаются меня. Когда судороги кончаются, я начинаю думать – что дальше? Идти, это понятно. Вперёд, это понятно. Но что я буду есть? Вижу грибы. Пытаюсь жевать. Вижу лишайник – жую. Борщевик. Фу, гадость! Но я найду еду в лесу. Всё, что есть на мне – это два свитера, флиска, куртка, ветровка, флисовые и синтепоновые штаны, гидроштаны с приклеенными к ним резиновыми сапогами. Всё мокрое. Температура около ноля. 

И тут я вижу что-то ещё. Волки. Много волков. Нет, я не вижу волков, я вижу только их следы и множество обглоданных костей. Следы очень свежие. «И ждёт отчаянных гостей чужая стая»… Я боюсь быть сожранной. Я, конечно, понимаю, живую меня никто жрать не будет. Сначала меня загрызут. Лучше уж было утонуть. Волки – они не медведи, они не боятся людей. Я продолжаю идти – что мне ещё делать? Мне теплеет. Наступает полярная ночь (как время суток, а время года сейчас – полярный день). Всю эту ночь я иду, ожидая, что меня сожрут. Попытка спать равна самоубийству. Следы, следы, следы, следы, кости. О, совсем свежие кости! Боже, да это был волк! Серый кусок шерсти и обглоданная лапа. Трогаю. Ещё тёплая… Волки жрут волков… 

Вроде, они не нападают на людей. Только стаей в голодную холодную зиму. Эти вроде не голодные – только что съели волка… Иду, иду, иду, иду по оленьей тропе вдоль берега. Ещё нападают вожаки волков, чтобы доказать свою крутизну. Но ведь столько оленей – зачем им я?

На холмике странное сооружение рук людских – прямоугольник, обложенный камнями с палочками, торчащими подобно частоколу, по периметру. Могилка? Ещё не лучше, ничего не скажешь. Следом на холмике такая же. И ещё. И ещё. Нет, не бывает столько могилок…

День следующий, тринадцатый. 5-е

Под утро вижу что-то красное в реке. О! Спальник! Мой! Его выполоскало из пакета, из гермы, из ещё одного пакета и прибило сюда, к берегу. Уже ничего. Вытаскиваю его из воды – он тяжеленный – выжимаю, вешаю в компресснике на спину. Может, лодку тоже прибъёт (должно прибить, я иду, так на это надеясь). Через часок нахожу рюкзак. Рюкзачок, родненький! В нём еда, платка и тент. Всё. Больше ничего, остальное в гермах. Иду, надеясь найти самую важную герму с картами, спичками, паспортом и деньгами (она лежала в носовом кармане байдарки). Нахожу дневник и лежащую рядом с ним зажигалку. Зажигалка промокла – не горит. Иду дальше вдоль берега. Всходит полярное солнце – скоро будет теплеть.

В лесу вижу избушку на курьих ножках. Буквально – четыре столба и избушка с маленьким окошком-дверкой. Как курятники в Лаосе. Лестницы нет. Откуда, зачем эта избушка? Лезу туда, чтобы там поспать без страха волков. Высоко. Не залезается. Пытаюсь подтянуться – тщетно (го-ворил мне Антон Кротов – учись подтягиваться!). Подбираю валяющуюся около палку, пристав-ляю её к одной из курьих ножек. Карабкаюсь. Пока карабкаюсь, замечаю, что избушка вся исцара-пана большими такими когтями. Желание лезть в избушку напрочь отбивает. И зачем он её так скрёб? Пытался достать оттуда что-то или кого-то? Дверка внутрь тоже выдрана, кажется, им же. С другой стороны, раз эту избушку и те могилки здесь кто-то построил, значит, пока они строили, их никто не сожрал…

Иду дальше. Долго. Солнце уже светит очень уверенно. Как повезло, что сегодня нет дождя. Но! Идёт небольшой снежок. Большая радость – снег – ничего не скажешь! На одном из широких га-лечных мысов, завернувшись в уже высохший спальник (deuter – замечательный спальник!), про-греваемая солнышком, сидя засыпаю. Как хорошо спалось!... Часы в потоплении меня останови-лись в половину восьмого вечера. Время застыло там, и я не знаю, сколько я проспала. Может быть. Часа два, судя по солнцу. Снова пошла. Думала, до Аяна идти дня три. Но впереди – о чудо – водопад. 

==============================================================================

Далее появлялись мысли о развитии человеческой цивилизации, о правильности моего именно дилетантского подхода (самоизобретение и самоосознание), далее я шла еще две недеи, который описаны тоже.

Писать ли?..