Будущее

Глава XXIX
Рокамора

— Там была девушка? Коротко стриженная? — Рокамора кашляет через слово. — Аннели?
Мне надо задушить его сейчас, но я весь израсходован на Пятьсот Третьего. Я слишком занят тем, что заржавело, и туго понимаю: Пятьсот Третьего я только что бесповоротно убил. Все кончено между мной и ним. Конец истории, которая длилась четверть века, — и такой скомканный конец.
И ребенок плачет.
Я укачиваю, баюкаю ее. Рокаморе приходится тормошить меня, чтобы задать свои дурацкие вопросы.

Он все еще в этом своем плаще на два размера больше; исхудал, истаскался — весь лоск с него стерся, облетел. Но он все так же юн, как и в нашу первую с ним встречу. Почти мальчишка.
— Она же была с вами в этом сквоте? Да? Я знаю. Вы можете мне доверять, я свой. Я ее муж…
— Муж? — переспрашиваю я.
— Муж, — твердо говорит он.
Не могу ее никуда положить даже на секунду. Кругом голый холодный пол и обезумевшая саранча.
— У нее не было мужа. Она была одна.

— Мы расходились… Ненадолго. По глупости. Где она?!
— Расходились, — киваю ему я, укачивая вопящего ребенка; кто бы сейчас укачал меня. — Ненадолго. Может, ты бросил ее?
Я должен кричать это, должен швырять обвинения ему в лицо — но весь кипяток я выплеснул в Пятьсот Третьего. Выходит тихо, безразлично.
— Какая тебе разница? — Он поднимается. — Она ушла сама. Где она? Ты знаешь или нет?!
— Может, ты ее бросил, когда ее насиловали Бессмертные? — спрашиваю я.
— Она такое говорила?.. Я не верю!

— Может, ты сбежал, чтобы спасти свою драную шкуру? Может, она тебя так за это никогда и не простила?
— Заткнись! — Он делает ко мне шаг; но ребенок в моих руках мешает ему сделать еще один, и мешает мне придушить эту гниду. — Где она?! Она была там?!
— А где ты был — целый год?
— Не прошло года! Десять месяцев, меньше! Я искал ее! Все это время! У нее был отключен комм! Как еще ее найти?!
— Комм был отключен, потому что она не хотела, чтобы ты ее находил. Ты ей был не нужен.

— Ты кто такой, а?! — Он включает фонарь в своем коммуникаторе, светит мне в лицо. — Кто ты такой?!
— Да и она никогда не была тебе нужна, а? Ты ею просто баловался, да ведь? Она просто напоминала тебе какую-то твою старую подружку, которая сто лет уже как околела? Тебе ведь она была нужна, а не Аннели, а?
Не вижу его лица: в кромешной темноте этой комнатенки комм в его руке горит ярко, как звезда. Кузнечики из тоски прыгают на эту холодную звезду.

— Я тебя знаю?.. — отмахиваясь от напасти, говорит Рокамора. — Где я тебя видел? С какой стати она тебе это рассказала?!
Вопли снаружи не стихают. Кто-то колотит в запертую дверь; мы не шелохнемся. Там два десятка сквотеров, звено Бессмертных и двое полудохлых боевиков; проситься к нам в домик может кто угодно. Рулетка.
— Ей нужна помощь! Ее укололи! Она беременна! — Он делает еще одну попытку.
— А ты что, можешь ей помочь? — спрашиваю я. — У тебя, может, лекарство есть?

— Что с ней случилось?! Где она?!
— Что ты так о ней печешься? Может, это был твой ребенок? Твоим ребенком она была беременна?
— Да какое тебе дело?! Что значит — была?!
В дверь все еще скребутся — отчаянно, истерически. Женский голос; кажется, это Берта.
— …моля… жалу…
— Кто там? — говорю я двери.
— …я!.. ерт!..
У нашего разговора не должно быть свидетелей. Но Берта… Берта.
— Ты что делаешь?! Тут же сейчас…

Поздно. Щелкаю замком. Внутрь вваливается — Берта, панцирем, иглами наружу свернувшаяся вокруг своего Хенрика. Мальчик плачет: жив.
— Ян! Ты… Слава богу!
Надо запереться — но в щель клином входит штурмовая бутса, врезается, не пускает, а за ней лезет черное плечо.
— Дверь. Дверь! — кричу я оцепеневшему Рокаморе. — Помоги, кретин!

Но он слишком туго соображает — и черная фигура успевает вломиться к нам, в нашу комнатушку три на три. К лицу приклеился Аполлон, но я узнаю его по пистолету — моему, маленькому. Это Эл.
Я вжимаю створку спиной — хруст, — она становится на место. Берта со своим мальчиком сползает по стене на пол, Хенрик вопит, моя надрывается. Эл с ходу тычет стволом в Рокамору. Хорошая реакция.
— Руки! — И орет в свой комм: — Тут Рокамора! Я взял Рокамору!

Тот делает шаг назад, еще один — достигает стены, упирается спиной и распахивает свой плащ; под ним — широкий черный пояс с карманами, по которым рассованы обмотанные проводами брикеты. Рокамора медленно поднимает руки вверх — в пальцах зажато нечто, похожее на ручной эспандер.
— Давай! — говорит он. — Отпущу — мокрое пятно от тебя останется. От всех нас. Если это и вправду взрывчатка, ее хватит, чтобы снести весь цех.

По Элу не скажешь, но, уверен, он сейчас вспотел. Я вспотел. Рокамора вспотел.
— Не смей, — говорю я ему.
— Ай, не надо! — плачет Берта. — У меня тут маленький! Не надо!
— Эй, друг! — Эл не сводит с него дула. — Не нервничай. Я тебе ничего не сделаю. Такие шишки, как ты, живыми нужны.
— Живым вы меня не возьмете, — мотает головой Рокамора.
— Не надо! Не нужно! Пожалуйста! — подначивает Берта.
— Что там? Что там у тебя? — бухтит чей-то голос у Эла в коммуникаторе.

— Скажи там, нашел Рокамору! И Нахтигаль тоже тут! Да, Ян! C ребенком! Плюс какая-то баба с сосунком.
— Нахтигаль? — переспрашивает Рокамора. — Ян Нахтигаль?
— Привет, Эл, — говорю я Элу.
— Доложили командованию! Держись! — шипит коммуникатор.
— Положи пистолет на пол! — перекрикивает комм Рокамора. — Положи его на пол, скотина, или я отпускаю! Раз…
— Кишка тонка!
Мой ребенок заходится в визге:
— Ааа-а. Ааа-а.
— Они все равно убьют меня, как только оцифруют! Лучше так! Два!

— Ладно. Ладно. Только тебе это не поможет… — Эл приседает и кладет пистолет на пол.
— И скажи своим, скажи! Давай! — Рокамора играет детонатором, будто это и вправду эспандер.
— Потише там! — кричит Эл в комм. — Этот псих весь обмотан взрывчаткой! Погодите со штурмом!
— Пятеро заложников, двое детей, у Рокаморы бомба, принято, — гундосит комм.
— Подержи мою тоже. — Я сажусь рядом с подвывающей Бертой. — Никак не могу успокоить ее. Ну-ну, не волнуйся. Все будет хорошо.

Эл играет в гляделки с Рокаморой. Я обнимаю его сзади, стальной зажим, отвожу назад, укладываю на пол. Он сучит ногами, Берта рыдает, дети визжат, саранча мечется туда-сюда, Рокамора удивленно лупает своими глазами, я нашариваю пистолет — клейкий, перемазанный — и одним ударом успокаиваю Эла. Потом нахожу у него в кармане наручники-ленту, стягиваю его запястья, пристраиваю его, мешок, в углу.

— Нахтигаль, — повторяет Рокамора, тупо наблюдая за моими манипуляциями. — Тот самый Нахтигаль. Герой освобождения Барселоны. Тысячник. Ублюдок.
— Слушай, ты! — Я выставляю ствол, до его лба — полметра, но риск все равно слишком велик. — Да. Я там был. Был в Барсе. Я все видел. Слышал. Я открыл ворота, правда. Но убил их ты. Все пятьдесят миллионов человек. Подставил их. Использовал. Привел на бойню. Я там был, когда ты их подзуживал…

— Ложь! Я хотел освободить их! Они заслуживали справедливости! Я только…
— Был там, когда ты врал про Аннели.
— Что?!
— Когда ты клялся ей в любви, говорил, что мечтаешь все вернуть…
— Я не врал! Какое тебе дело до этого?! Кто ты?! Где она?! Я молчу.
— Где она?!
— Это наша-то Аннели? — помогает притихшая было Берта. — Умерла она. Родами умерла, третий месяц пошел как.
Рокамора вздыхает-смеется-всхлипывает.
— Что?

— Ты успокойся только, не взрывай нас, ладно? Умерла. У него вон спроси, ребеночек-то ее ведь. Любил ты ее, Аннели? Не погубишь же ребеночка ее?
— Умерла?
— Умерла, — признаю я.
Эл возится в углу, бурчит что-то.
— Почему у тебя ее ребенок? — Рокамора перекатывает на меня выпученные красные шары. — Почему ты все про нее знаешь… Это ты, да? Это ты с ней там. Это от тебя она.
Его пальцы оскальзываются на пружинной рукояти детонатора, и он еле перехватывает ее. Я все держу его лоб на мушке.

— От Бессмертного. От выродка. От убийцы.

— А должна была? От труса? От предателя? От слабака? — спрашиваю его я. — Гляди-ка! Может, узнаешь меня?! — Я срываю маску Эла, тот пьяно моргает, прикладываю ее к своему лицу. — Помнишь, как ты мне рассказывал, что там, под маской, я нормальный парень, что я не хочу тебя убивать? Твою жену драли Бессмертные, а ты поджал хвост и сбежал, как только я тебя отпустил! Помнишь?! Вот он я! — Я снимаю маску. — Вот он я, нормальный парень! Я должен был тебя год назад пришить, прямо там!
— Ты? Это — ты?

— Что же ты оставил ее тогда?! Почему не забрал, раз так любил?! Почему дал мне ее убить?! Дважды дал! Бросил ее там и ждал! Чего ждал?
— Я отправлял за ней людей!
— Если бы ты пришел сам — я бы не смог ее увести! Но ты слишком печешься о своей шкуре. Ты себя любишь, а не ее! У тебя права на нее нет!
— Заткни свою пасть, понял?! — Он шагает ко мне, забыв о бомбе, о пистолете. — Я ее любил! Я ее люблю!

— Не ее! Какую-то другую бабу! Ты же признался ей? Признался! Она была просто похожа на кого-то! Ты ее как эрзац пользовал!
— Да что ты понимаешь, щщщенок?! — рычит он.
Берта дает ей грудь, и она наконец умолкает. Саранча стрекочет. Эл стонет и мычит. У него опять пробуждается коммуникатор.
— Мы доложили командованию. Просят соединить. Сенатор Шрейер на линии. Прими вызов!
— Отмени! — Я перевожу ствол на Эла; но тот ничего еще не соображает.
— Хесус! Ты там? — говорит Шрейер из руки Эла.

— Шрейер?! Почему Шрейер?! — Рокамора облизывает губы, утирает пот со лба рукой, в которой зажат детонатор. — При чем тут Шрейер?!
— Ты там, Хесус? — продолжает сенатор. — Какая удача! Искал Яна, а нашел тебя. Вот подарок! После стольких лет! Что ты там делаешь? Встретились обсудить свои чувства к этой бедняжке? Как ее — Аннели?
— Откуда он знает? Откуда он все знает?!
— Я слышал, ты собираешься подорваться? — В голосе Шрейера — вежливый интерес: еще одна светская беседа, и только.

— Выруби! Выруби его! — требует Рокамора.
— Не спеши, — говорит сенатор. — У меня для тебя столько нового! И для тебя, Ян. Прости, кстати, что не перезвонил раньше, был плотный график.
За дверью слышна какая-то возня; потом — пробный удар чем-то тяжелым.
— Что они там делают? Отзови их! Отзови своих псов, Шрейер! — кричит Рокамора. — Сейчас тут все на воздух взлетит! Слышал?! Я за себя не отвечаю!
— Не нужно, не нужно, — уговаривает себя Берта.

— И никогда не отвечал, а? — замечает Шрейер и добавляет куда-то в сторону: — Риккардо, поставьте ребят на паузу. Попробую провести с террористом переговоры.
— С террористом?!
— Ну да. Включи новости. Хесус Рокамора взял пятерых заложников и угрожает подорвать себя вместе с ними. Среди захваченных — женщина и двое грудных детей. Прекрасно, разве нет? Главарь Партии Жизни убивает двух младенцев. Достойный финал.

Удары прекращаются, но теперь из-за двери раздается глухой скрежет, будто по полу тащат что-то тяжелое.
— Это ложь! Никто не поверит!
— Думаешь, тебе кто-то даст выступить с опровержением? Это конец, Хесус, и ты сам загнал себя в тупик. Вопрос только в том, хочешь ли ты уйти, как террорист, или сдаться и раскаяться.
— Раскаяться?! В чем?! В том, что тридцать лет спасал человеческие жизни?! В том, что боролся с людоедами?! Пытался уберечь детей от ваших костедро-билок?!

— Если тебе так трудно это дается, каяться за тебя может твоя трехмерная модель. Для этого, конечно, нам желательно заполучить тебя целиком, чтобы было что оцифровывать.
— Как я и думал. — Рокамора облизывает губы. — Пустить по новостям мою заводную куклу. Лизать вам задницу и призывать наших сдаваться. Как с Фукуямой. Как с женой Клаузевитца.

— Нет уже никаких ваших, Хесус. Тебе разве не доложили? Ах, у тебя, наверное, не работает коммуникатор. А тем временем ровно сейчас идет штурм вашего логова в башне «Вертиго», это тоже в новостях. Остался только ты.
Штурм? Разве могут Беатрис и Олаф оказать какое-то сопротивление? Как они вычислили это место так быстро? Запеленговали меня, когда я вызывал отца Андре?

— А моей шкуры вам не видать. Со стен ее соскребать будете. — Пот льется градом со лба Рокаморы. — Я чучела из себя не дам набить, ясно?!
— Риккардо, вы не могли бы попросить всех очистить помещение? — говорит Шрейер куда-то в сторону. — И переключите меня на защищенную линию, будьте добры. Я хотел бы побеседовать с террористом-самоубийцей наедине. Так сказать, психология в действии. Последняя попытка спасти детские жизни.

— Я не хочу смерти этих людей! — кричит Рокамора. — Не верьте ему! И я не самоубийца! Мы все еще можем спастись отсюда! Если кто-то меня слышит… Я всегда боролся и борюсь сейчас за право людей оставаться людьми, за наше право на продолжение рода, за то, чтобы у нас не отнимали детей, чтобы не принуждали делать этот бесчеловечный выбор…

Боком я отхожу к двери. Рокамора не обращает на меня никакого внимания; может, нам удастся выбраться отсюда, пока… Пробую замок. Толкаю медленно, тихо… Дверь не поддается. Придавлена чем-то снаружи.
— Все. Можешь больше не горлопанить, тебя отключили, — перебивает его Шрейер. — Теперь можем поболтать наедине. Ты и я. Ну и твои заложники, конечно, но они не в счет. Ты же их убьешь.
— Мразь! Лжец!

Рокамора с ненавистью глядит на Эла, который кулем сидит в углу, руки связаны, лоб кровит. И оттуда, из Эла, исходит чужой голос, будто он — впавший в прострацию медиум, по которому звонит в наш мир какой-то демон.

— Тридцать лет, Хесус. Тридцать лет ты откладывал наш разговор, а? Ты был очень занят, я понимаю. Ты ведь сражался с системой! Тридцать лет я тебя искал. Ты мастак прятаться. Тридцать лет спасал от меня, людоеда, розовых милых детишек. Чужих детишек. Со своими у тебя как-то не сложилось, а?
— Я…
— И тридцать лет требовал отменить Закон о Выборе. Может, потому что сам не смог сделать правильный выбор, только и всего?
— Я не был обязан… Никто не обязан…

— Потому что ты просто струсил? Повел себя с ней, как обычная сволочь?
— Выключи! Выключи его! — кричит Рокамора Элу.
— Не веди себя как истеричка, — говорит Шрейер. — Ты тридцать лет уходил от этого разговора. Тебе проще сдохнуть, чем поговорить со мной? Знаешь, от чего мне досадно? От того, что она изменила мне с таким трусом. Плевать, что он был жигало и нищеброд. Мне обидно, что она хотела уйти от меня к такому ничтожеству, как ты.

Комната начинает плавиться и проседать, маленький злой пистолет плывет в моих влажных пальцах — и я отвожу его от Рокаморы, чтобы не прервать его, не дослушав.
— Она ведь ждала тебя, Хесус. Ждала все эти четыре года, пока я ее искал. Ты появился хоть раз? Позвонил ей?
Четыре года, повторяю я про себя. Ждала четыре года, пока не…
— Я не хочу об этом говорить! — Рокамора оглядывается на меня, на Эла, на Берту.

— Может быть, ты боялся засады? Но ведь в то время ты вовсе не был террористом номер один! Ты был просто стриптизер, соблазнитель богатых скучающих дам, вонючий нищий кобель. Кобель, который трахнул чужую суку.
— Ты сам виноват, Шрейер! Сам виноват! Это ты довел ее!
— Все кругом виноваты, но только не ты.
— Я ее любил!
— И поэтому оставил ее одну. Она сбежала к тебе от мужа — а ты?
— Что ты с ней сделал?!

— Какой внезапный интерес! Тридцать лет тебе удавалось сдерживать любопытство, а тут вот — подавай тебе все на серебряном блюдечке!
— Я искал! Я пытался их найти!
— И не нашел. Ты, с твоими возможностями, с твоим дружком-взломщиком, — не нашел. Слышишь, Ян? Вот незадача!

Я слышу. Я все слышу и ничего не могу понять. Мое лицо все мокрое, мне кажется, это кровь струится из моих ушей. Берта пялится на меня молча, к одной сиське пристал Хенрик, к другой — моя дочь. Кузнечик прыгает на Рокамору, попадает ему в щеку. Он дергается, рука с эспандером сжимается, я зажмуриваюсь.
— Что ты с ней сделал?!
— Ничего. Я просто вернул ее домой, Хесус. Все остальное с ней сделал ты.
— А ребенок?!
— Ребенок?
— Она ведь родила?!

— Она родила, Хесус. Хотя я очень ее отговаривал. Я был готов ее простить, знаешь? Ведь глупо ревновать жену, с которой прожил пятьдесят лет, к какому-то жигало, к шлюхе в штанах. Избавься от эмбриона, просил я. Убери это из себя, очистись, и мы все забудем. И мы будем жить, как прежде. Ты же не думаешь, что она сбежала ради тебя? Нет, она непременно хотела сохранить чертов эмбрион.
Сохранить чертов эмбрион. Непременно сохранить чертов эмбрион.
Избавься от эмбриона, просил я.

Одними губами я повторяю за Шрейером эти слова.
— Ты продержал ее на цепи пятьдесят лет и хотел продержать еще столько же! Ты ничего не мог ей дать, Шрейер! Она была несчастна с тобой! Она бы не стала…
— Зато ты, конечно, дал ей все.
— Анна мечтала о ребенке!
— Так что ты обрюхатил ее и сбежал. Благодетель. Спасибо тебе.
— Сколько лет она пыталась забеременеть — от тебя?! Она мне рассказывала, она все мне говорила… Ничего ведь не получалось!

— И вот — чудо! Чудо чудное! Святой дух осенил ее! Непорочное зачатие свершилось! То, о чем она молила господа бога, когда думала, что я не слышу! Ребеночек!
— Она думала, что проблема в ней! Думала, что это она бесплодна, поэтому молилась, и… Ты знаешь все это! Ты же знаешь!

— Проблема? Я не вижу никакой проблемы! Не видел тогда и не вижу сейчас! Проблема — это когда потакают своим звериным инстинктам! Проблема — когда не знают, что делать со своей течкой и лезут на первых встречных! Когда воображают себе черт знает что и выдают банальные блядки за божественное вмешательство! Вот что я называю проблемой!
— Это ты ее довел до этого! Ты! До этого помешательства! Она не была такой!

— Какой? Не разговаривала со своим Иисусом так, как будто он ей отвечает? Да, это с ней случилось позже. За эти годы, пока я ее искал. Напомню — я искал ее, я, а не ты, Хесус. И ты смеешь мне говорить, что я ее не любил? Разве станешь так стараться ради женщины, которую не любишь?
— Что ты с ней сделал?!
— То, что должен был сделать любящий мужчина и добропорядочный муж. Я не бросил ее, как ты. Не выгнал из дома. Я заботился о ней до конца, Хесус.

Я слушаю их, замерев, онемев, не вмешиваясь. Я смотрю на Хесуса Рокамору.
Этот взгляд, который показался мне знакомым когда-то давно, год назад. Глаза.
За всем его гримом, накладными бровями, скулами, носом… Где-то там — я.
— До конца?! Ты ее убил! — хрипит Рокамора.
— Мы с ней все сделали по закону, Хесус. Она сама выбрала это. Выбрала оставить твоего ребенка, выбрала заплатить за него своей красотой и своей молодостью, и своей жизнью. Я предлагал ей передумать.

Но она выбрала старость и смерть. Выбрала оставить ребенка.
Кровь во мне стала жирной и медленной, как та, что вытекла из бедного Олафа. Сердцу тяжело ее качать, оно за последний год одряхлело. Еле поднимает мою кровь-сгущенку из далеких тяжелых ног, еле пропихивает ее в хрупкие сосуды моего окаменелого мозга, надрывается, не справляется. Я не справляюсь.
— Что ты сделал с моим ребенком?!

— О! Я подошел к этому делу со всей ответственностью, Хесус. Я вырастил его. Воспитал. Это же сын моей любимой жены.
— Сын?..
Все мои годы в интернате. Все годы, которые я мечтал вырваться, сбежать и бился головой об экраны. Все годы, которые я ждал звонка от своей матери.
Это все было не случайно. Моя первая встреча со Шрейером. Задание, которое он мне дал. Его терпение. Его готовность не обращать внимания на мои промахи. Ужины и коктейли. Вырастил и воспитал.
— У тебя есть еще дети, Хесус?

— Нет! Какое твое дело?!
— Ты так любишь детей, Хесус. Ты всю жизнь положил, чтобы защитить бедолаг, которые решили непременно размножиться. А со своими у тебя как?
— Замолчи!
— Общаешься с ними? Вряд ли. Ты же бежишь от своих женщин, как только они беременеют! Это не располагает к дружбе с детьми. Ты их знаешь вообще?
— Не надо, — говорю я тихо.
— Давай я тебя познакомлю с твоим сыном! Тем более что вы и так уже почти знакомы. Ян, это Хесус. Хесус, это Ян.

Вот у меня пистолет. Но в кого мне стрелять? В Шрейера? В Рокамору? В себя?
— Нормально, — говорит Берта.
— Это он?! Этот?!
— И вот какой казус, — говорит Эрих Шрейер. — Поскольку ни ты, ни твой сын не смогли справиться со своими кобелиными инстинктами, у вас теперь тут собралась целая счастливая семья. Три поколения в одной комнате. Так что если ты рванешь свою бомбу, одним махом убьешь и сына, и внучку.
— Что?! — Рокамора никак не может это усвоить. — Ты… Людоед…

— Забавно, а? Ты тридцать лет боролся за право людей продолжать свой род, Хесус! Вместо того чтобы растить своего собственного сына. Вместо того чтобы быть рядом с женщиной, которая тебе его родила. Тридцать лет демагогии и трусости! И вот — момент истины. Оказывается, у тебя есть и дети, и внуки. И что же? Ты их взорвешь вместе с собой — ради своей священной борьбы!
— Это неправда! Это ложь!

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь