Атлант расправил плечи

«Нет никаких разумных причин людям быть такими несчастными, – подумала она, – никаких совершенно…» И вспомнила, что люди изгнали разум из своего существования.

Дагни села на таггертовский поезд, чтобы доехать до ближайшего аэродрома; она никому не представлялась: это казалось ненужным. Сидела у окна купе, будто иностранка, которой нужно выучить непонятный язык окружающих. Подняла брошенную газету; ей кое-как удалось осмыслить, что там написано, но она не поняла, зачем такое писать: все это казалось по-детски нелепым.

Она в изумлении уставилась на краткое сообщение из Нью-Йорка, красноречиво гласившее, что мистер Джеймс Таггерт доводит до всеобщего сведения, что его сестра погибла в авиакатастрофе, и все непатриотичные слухи, будто это не так, не заслуживают внимания. Не сразу вспомнила Директиву 10–289 и поняла, что Джима беспокоит подозрение, будто она скрылась, как дезертир.

Текст заметки наводил на мысль, что ее исчезновение представляло собой важную общественную проблему, не утратившую значения до сих пор. Были и другие указания на это: упоминание о трагической гибели мисс Таггерт в материале о растущем количестве авиакатастроф и на последней странице предложение вознаграждения в сто тысяч долларов тому, кто найдет обломки ее самолета, подписанное Генри Риарденом.
Последнее взволновало ее, все остальное казалось бессмысленным.

Потом Дагни постепенно осознала, что ее появление станет сенсацией. Почувствовала усталость при мысли о драматичном возвращении, о встрече с Джимом и журналистами, о шумихе. Было бы неплохо, если бы все это прошло без ее участия.
На аэродроме Дагни увидела, как провинциальный репортер брал интервью у каких-то улетавших чиновников. Подождала, пока он закончит, потом подошла к нему, показала документы и спокойно сказала, глядя в его вытаращенные глаза:

– Я Дагни Таггерт. Сообщите, пожалуйста, что я жива и сегодня во второй половине дня буду в Нью-Йорке.
Самолет должен был вот-вот взлететь, и она избежала необходимости отвечать на вопросы.

Дагни наблюдала за проплывающими внизу прериями, реками, городами и заметила, что чувство отчужденности, какое испытываешь глядя из самолета на землю, сродни тому, какое она испытала, наблюдая за людьми: только расстояние, отделявшее ее от них, казалось значительнее. Пассажиры слушали какую-то радиопередачу, судя по выражению их лиц, важную. Уловила обрывки произносимых лживыми голосами фраз о каком-то новом изобретении, которое принесет какие-то невообразимые блага какому-то таинственному общественному благоденствию. Слова явно подбирались так, чтобы в них не было никакого конкретного смысла; она подумала, как можно притворяться, будто слушаешь нечто содержательное; однако так делали все пассажиры.

Они вели себя, как дети, которые, еще не умея читать, берут книгу и произносят то, что вздумается, делая вид, будто именно это содержится в непонятных черных строчках. «Но ребенок, – пришло в голову Дагни, – сознает, что играет; эти же люди притворяются перед самими собой, что не притворяются; они просто не знают других условий жизни».

Чувство нереальности оставалось у нее и тогда, когда самолет приземлился, когда она незаметно улизнула от толпы журналистов, миновав стоянку такси и вскочив в аэропортовый автобус, когда ехала в нем, когда стояла на перекрестке, глядя на Нью-Йорк. Казалось, она видит покинутый город. У нее не возникло ощущения возвращения домой, когда она вошла в свою квартиру; квартира представлялась каким-то условным помещением, которое можно использовать для любой, совершенно незначительной цели.

Но она почувствовала себя бодрее, что напоминало первый просвет в тумане – проблеск смысла, – когда сняла трубку и позвонила в офис Риардена в Пенсильвании.
– О, мисс Таггерт… мисс Таггерт! – радостно простонал голос суровой, бесстрастной мисс Айвз.
– Здравствуйте, мисс Айвз. Я вас не напугала? Вы знали, что я жива?
– Да! Услышала утром по радио.
– Мистер Риарден у себя?
– Нет, мисс Таггерт. Он… он в Скалистых горах, ищет… то есть…
– Да, понимаю. Знаете, как связаться с ним?

– Я жду его звонка с минуты на минуту. Сейчас он в Лос-Гатосе, штат Колорадо. Я позвонила ему, как только услышала эту новость, но его не было на месте, и я оставила сообщение, чтобы он перезвонил. Видите ли, он почти весь день летает… но свяжется со мной, как только вернется в отель.
– Как называется отель?
– «Эльдорадо».
– Спасибо, мисс Айвз.
Дагни хотела положить трубку.
– О, мисс Таггерт!
– Да?
– Что произошло с вами? Где вы были?

– Я… расскажу при встрече. Сейчас я в Нью-Йорке. Когда мистер Риарден позвонит, скажите, пожалуйста, что я буду у себя в кабинете.
– Хорошо, мисс Таггерт.
Дагни положила трубку, но не сняла с нее руки, как бы не желая прерывать свой первый контакт с реальным внешним миром. Посмотрела на свою квартиру, на город за окном, чтобы отвлечься, чтобы не погрузиться вновь в мертвенный туман бессмысленности.
Она опять подняла трубку и позвонила в Лос-Гатос.

– Отель «Эльдорадо», – недовольно произнес сонный женский голос.
– Примете сообщение для мистера Генри Риардена? Попросите его, когда вернется…
– Минутку, пожалуйста, – протянул голос раздраженным тоном, отвергающим всякое посягательство на дальнейшее внимание с его стороны.
Дагни услышала пощелкивание переключателей, какое-то жужжанье, несколько гудков, потом ясный мужской голос:
– Алло?
Это был Хэнк Риарден.

Дагни уставилась на трубку, будто на дуло пистолета, чувствуя себя в ловушке, теряя способность дышать.
– Алло?! – настойчиво повторил Риарден.
– Хэнк, это ты?
Она услышала негромкий звук, скорее, вздох или стон, потом долгое, пустое потрескивание в трубке.
– Хэнк!
Ответа не было.
– Хэнк!!! – в ужасе закричала Дагни.
Ей показалось, что она слышит прерывистое дыхание, потом раздался шепот – не вопрос, а утверждение, в котором звучало все:
– Дагни…
– Хэнк, извини! Дорогой, прости! Ты не знал?

– Где ты, Дагни?
– У тебя все хорошо?
– Конечно.
– Ты не знал, что я вернулась… что жива?
– Нет… Не знал.
– О господи, извини, что позвонила, я…
– О чем ты говоришь? Где ты, Дагни?
– В Нью-Йорке. Ты не слышал об этом по радио?
– Нет. Я только что вошел.
– Тебе не передали сообщение, чтобы ты позвонил мисс Айвз?
– Нет.
– У тебя все хорошо?
– Теперь? – она услышала негромкий, мягкий смешок. Сдержанный смех, отзвук юности, усиливающийся в его голосе с каждым словом. – Когда ты вернулась?

– Сегодня утром.
– Дагни, где ты была?
Она ответила не сразу:
– Мой самолет разбился. В Скалистых горах. Меня подобрали какие-то люди, они помогли мне, но я не могла ни с кем связаться.
Смех смолк:
– Так скверно?
– О… катастрофа? Нет, ничего. Я почти не пострадала. Серьезных повреждений не было.
– Тогда почему не могла связаться?
– Там не было… никаких средств связи.
– Почему не возвращалась так долго?
– Я… сейчас не могу ответить.
– Дагни, ты была в опасности?

В задумчиво-мучительном тоне ее голоса прозвучало что-то похожее на сожаление, когда она ответила:
– Нет.
– Тебя держали там как пленницу?
– Нет, я бы не сказала.
– Значит, ты могла вернуться раньше, но не вернулась?
– Это так, но больше ничего сказать не могу.
– 
Где ты была, Дагни?
– Может, не будем говорить об этом сейчас? Давай подождем до встречи.
– Хорошо. Ни о чем спрашивать не буду. Только скажи: сейчас ты в безопасности?
– В безопасности? Да.

– Я имею в виду, не страдаешь от серьезных повреждений или последствий?
Она ответила с той же интонацией невеселой улыбки:
– Хэнк, повреждений у меня нет. Насчет последствий, не знаю.
– Вечером все еще будешь в Нью-Йорке?
– Да, конечно. Я… вернулась навсегда.
– Правда?
– Почему ты спрашиваешь об этом?
– Не знаю. Видимо, слишком привык к тому, что… что никак не могу найти тебя.
– Я вернулась.

– Да. Увидимся через несколько часов, – Риарден умолк, словно сам не мог поверить в это. – Через несколько часов, – твердо повторил он.
– Я буду здесь.
– Дагни.
– Что?
Риарден негромко засмеялся.
– Нет, ничего. Просто я хотел еще услышать твой голос. Прости. Говорить сейчас ничего не хочу.
– Хэнк, я…
– Когда увидимся, дорогая. До встречи.
Дагни стояла, глядя на умолкшую трубку. Впервые после возвращения она испытывала мучительную боль, но это будило в ней жизнь, потому что стоило того.

Она позвонила своей секретарше в 
«Таггерт Трансконтинентал»
и лаконично сказала, что будет в кабинете через полчаса.
Статуя Натаниэля Таггерта была олицетворением реальности; Дагни стояла, глядя на нее в вестибюле Терминала. Ей казалось, что они одни в огромном гулком храме среди туманных очертаний бесформенных призраков, вьющихся вокруг них и исчезающих. Она стояла неподвижно, глядя на статую, словно в святую минуту посвящения. «Я вернулась», – это было все, что ей хотелось произнести.

«Дагни Таггерт» – было по-прежнему написано на двери ее кабинета. Выражение лиц ее сотрудников, когда она появилась в холле, было таким, как у тонущих при виде спасительной веревки. Она увидела Эдди Уиллерса, стоявшего у письменного стола за стеклянной перегородкой; перед ним был какой-то человек. Эдди рванулся было к ней, но остановился; он производил впечатление заключенного. Дагни поприветствовала взглядом всех по очереди, улыбаясь мягко, как обреченным детям, потом направилась к столу Уиллерса.

Эдди наблюдал за тем, как она приближается, словно не видя больше ничего, однако его напряженная поза говорила о том, что он слушает стоящего перед ним человека.
– Тяга? – говорил этот человек, голос его был грубым, отрывистым и вместе с тем гнусавым, назойливым. – С ней нет никаких проблем. Просто отмените…
– Привет, – негромко сказал Эдди, слегка улыбаясь, словно далекому видению.

Мужчина повернулся и взглянул на нее. У него была желтая кожа, вьющиеся волосы, жесткое лицо с помятыми чертами. Это была отталкивающая красота, соответствующая эстетическим меркам пивнушки. Мутные темные глаза были бесцветными, как стекло.
– Мисс Таггерт, – произнес Эдди звучным, строгим голосом, словно приучая этого человека к хорошим манерам, ему не знакомым, – позвольте представить вам мистера Мейгса.

– Здрас-сьте, – равнодушно протянул мужчина, потом повернулся к Уиллерсу и продолжал так, словно ее здесь не было: – Просто отмените рейсы «
Кометы
» на завтра и на вторник, а паровозы отправьте в Аризону для срочной перевозки грейпфрутов; подвижной состав снимете с транспортировки угля из Скрэнтона, как я уже говорил. Сейчас же отдайте необходимые распоряжения.
– Ты не сделаешь ничего подобного! – воскликнула Дагни, до того изумленная, что даже не могла возмутиться.

Мейгс взглянул на нее; если б его глаза могли что-то выражать, в них было бы удивление.
– Отдайте распоряжения, – равнодушно повторил он Эдди и вышел.
Эдди делал какие-то пометки на листе бумаги.
– Ты в своем уме? – спросила она.
Эдди, словно обессиленный после многочасовых побоев, поднял на нее глаза.
– Придется, Дагни, – сказал он убитым голосом.
– Кто он такой? – спросила она, указав на закрывшуюся за Мейгом дверь.
– Полномочный координатор.
– Что?

– Представитель из Вашингтона, осуществляет план объединения железных дорог.
– Что еще за объединение?
– Да как тебе сказать… О, погоди, Дагни, у тебя все хорошо? Не покалечилась? Это действительно была авиакатастрофа?
Она никогда не думала, как лицо Эдди будет стареть, но видела это сейчас – оно стало старым в тридцать пять лет, всего за месяц. Дело было не в складках или морщинах, оно оставалось прежним, во всех своих чертах, но на него легла тяжелая печать смирения, страдания и безнадежности.

Дагни улыбнулась мягко, уверенно, понимающе, не желая заниматься всеми проблемами сразу, и протянула руку:
– Ладно, Эдди. Здравствуй.
Он прижал ее руку к губам, чего не делал никогда раньше, но не дерзко или извиняясь за что-то, а просто, по-дружески.
– Да, была авиакатастрофа, – сказала она, – и чтобы ты не волновался, скажу тебе правду: я не покалечилась, серьезных повреждений не получила. Но журналистам и всем остальным преподнесу другую историю. Так что помалкивай.
– Само собой.

– Связаться я ни с кем не могла, но не потому, что пострадала при крушении. Это все, Эдди, что могу сказать тебе сейчас. Не спрашивай, где я была и почему так долго не возвращалась.
– Не буду.
– Теперь объясни, что это за план объединения железных дорог.
– Это… Слушай, пусть объяснит Джим. Он скоро появится. Мне очень не хочется… разве что ты настаиваешь, – добавил он, вспомнив о дисциплине.

– Понимаю, что не хочется. Только скажи, правильно ли я поняла координатора: он требует, чтобы ты отменил два рейса «
Кометы
», чтобы послать паровозы вывозить из Аризоны грейпфруты?
– Да.
– И отменил отправку состава с углем, чтобы получить вагоны для грейпфрутов?
– Да.
– Для 
грейпфрутов
?
– Именно так.
– Почему?
– Дагни, слово «почему» уже вышло из употребления.
Чуть помолчав, она спросила:
– О причине догадываешься?
– Мне догадываться не нужно. Я ее знаю.
– Так в чем же она?

– Состав формируется для братьев Смэзерс. Год назад они купили фруктовое ранчо в Аризоне у человека, который обанкротился после принятия Закона справедливой доли. Этот человек владел ранчо тридцать лет. Братья Смэзерс до прошлого года выпускали доски для игры в вещевую лотерею. Ранчо они купили, получив заем в Вашингтоне по проекту помощи районам массовой безработицы, таким как Аризона. У этих братьев есть в Вашингтоне друзья.
– И что?

– Дагни, это знают все. Знают, как нарушались в последние три недели расписания поездов, и почему одни районы и грузоотправители получают транспорт, а другие нет. Но говорить, что мы это знаем, нам не положено. Нам надлежит делать вид, что любое решение принимается ради общего блага и что общее благо нью-йоркцев требует доставки громадного количества грейпфрутов, – чуть помолчав, Эдди добавил: – Координатор – единственный арбитр общего блага и единственная власть над распределением локомотивов и подвижного состава на всех железных дорогах страны.

Наступила минута молчания.
– Понятно, – сказала Дагни. И, чуть погодя, спросила:
– Что с уинстонским туннелем?
– Работы прекращены. Три недели назад. Поезда не откопаны. Техника вышла из строя.
– Что с восстановлением старой ветки, огибающей туннель?
– Дело отложено в долгий ящик.
– Так у нас нет никакого трансконтинентального движения?
Эдди странно посмотрел на нее.
– Есть, – ответил он с ожесточением.
– Через окружной путь «Канзас Вестерн»?
– Нет.
– Эдди, что тут произошло за последний месяц?

Он улыбнулся так, словно признавался в чем-то постыдном:
– В последний месяц мы делали деньги.
Дагни увидела, как открылась дверь и вошел Джеймс Таггерт в сопровождении мистера Мейгса.
– Эдди, – спросила она, – хочешь присутствовать на этом совещании? Или предпочтешь уйти?
– Нет, хочу присутствовать.
Лицо Джеймса походило на скомканный лист бумаги, хотя морщин на его дряблой коже не прибавилось.

– Дагни, нужно многое обсудить, произошла масса важных перемен, – резко заговорил он еще издали. – О, я рад, что ты вернулась, рад, что ты жива, – вспомнив, раздраженно добавил он. – Так вот, есть несколько неотложных…
– Пошли в мой кабинет, – предложила она.
Кабинет ее походил на исторический памятник, восстановленный и оберегаемый Эдди Уиллерсом. На стенах висели ее карта, календарь, портрет Ната Таггерта, и не оставалось никаких следов эры Клифтона Лоси.

– Насколько понимаю, я все еще вице-президент этой железной дороги? – спросила она, усаживаясь за свой стол.
– Да, – ответил Таггерт торопливо, с обидой, чуть ли не с вызовом. – Конечно. И не забывай – ты не бросала своего дела, ты все еще… Так ведь?
– Нет, я не бросала своего дела.
– Теперь самый неотложный вопрос – сообщить об этом прессе, сообщить, что ты снова на работе, где была и… кстати, где?

– Эдди, – обратилась Дагни к Уиллерсу, – будь добр, подготовь необходимое сообщение и отправь журналистам. Когда я летела над Скалистыми горами к туннелю Таггерта, у самолета отказал двигатель. Я сбилась с курса, ища место для вынужденной посадки, и разбилась в безлюдном горном районе… Вайоминга. Меня нашли старый овчар с женой и отнесли в свой дом в лесу, в пятидесяти милях от ближайшего населенного пункта. Я серьезно пострадала и лежала без сознания почти две недели. У пожилых фермеров не было ни телефона, ни радио, никаких транспортных средств, кроме старого грузовика, который сломался, когда они попытались его завести. Мне пришлось оставаться там, пока я не начала ходить. Я прошла пятьдесят миль до предгорий, потом добралась на попутках до одной из железнодорожных станций в Небраске.

– Ясно, – сказал Таггерт. – Что ж, замечательно. Так вот, когда будешь давать интервью…
– Я не собираюсь давать никаких интервью.
– Что? Но мне звонили весь день! Они ждут! Это необходимо! – вид у него был панический. – Совершенно необходимо!
– Кто звонил весь день?
– Вашингтонцы и… и другие… они ждут твоего заявления.
Дагни указала на записи Уиллерса:
– Вот мое заявление.
– Но этого мало! Ты должна сказать, что не бросала своего дела.
– Это ясно само собой, разве не так? Я вернулась.

– Ты должна что-нибудь сказать об этом.
– Например?
– Что-нибудь личное.
– Кому?
– Стране. Люди тревожились о тебе. Ты должна их успокоить.
– Эта история успокоит их, если кто-то обо мне беспокоился.
– Я не то имел в виду!
– А что?
– Я… – Джеймс умолк и отвел взгляд. – Я…
Он сидел, подыскивая слова и похрустывая суставами пальцев.

Джим совсем измучился, подумала она, у него появились нервозная раздражительность, резкий голос, вид сделался паническим; на смену осторожной вкрадчивости пришли грубые вспышки бессильной злобы.
– Я имел в виду…
Он подыскивает слова, подумала Дагни, чтобы выразить свою мысль не прямо, а дать мне понять то, что ему хочется скрыть.
– я имел в виду, что общественность…

– Я знаю, что ты имел в виду, – сказала она. – Нет, Джим. Я не стану успокаивать общественность относительно положения дел в нашей отрасли.
– Раз ты…
– Общественности лучше оставаться настолько неуспокоенной, насколько у нее хватает ума. А теперь перейдем к делу.
– Я…
– К делу, Джим.

Он взглянул на мистера Мейгса. Мистер Мейгс сидел молча, забросив ногу на ногу, и курил сигарету. Пиджак его был похож на армейский френч. Складки шеи нависали над воротником, складки тела распирали талию, зауженную, чтобы скрыть полноту. У него было кольцо с большим желтым бриллиантом, вспыхивавшим, когда он шевелил короткими пальцами.

– Ты познакомилась с мистером Мейгсом, – сказал Таггерт. – И я очень рад тому, что вы превосходно поладите, – он сделал легкую, выжидательную паузу, но ему никто не ответил. – Мистер Мейгс осуществляет план объединения железных дорог. У тебя будет много возможностей сотрудничать с ним.
– Что это за план?

– Это… новая национальная программа, начавшая действовать три недели назад, ты оценишь ее, одобришь и найдешь в высшей степени практичной. – Дагни удивилась несерьезности его уловки: Джеймс держался так, словно, вынеся заранее за нее вердикт, не даст ей возможности изменить его. – Это чрезвычайная программа, спасшая транспортную систему страны.
– Что это за план?

– Ты, разумеется, сознаешь непреодолимые трудности любых строительных работ в этот чрезвычайный период. Строить новые пути – пока что – невозможно. Поэтому для страны самой важной задачей является сохранить транспортную систему как единое целое, сохранить все имеющиеся машины, все имеющееся оборудование. Национальное выживание требует…
– Что это за 
план
?

– В целях национального выживания железные дороги страны слиты в одну сеть. Весь совокупный валовый доход поступает в Правление железнодорожного пула в Вашингтоне, оно действует как попечитель отрасли в целом и делит среди разных железных дорог общий доход в соответствии с… самым современным принципом распределения.
– Что это за принцип?

– Не волнуйся, права собственности полностью сохранены и защищены, им лишь придали новую форму. Каждая дорога по-прежнему несет ответственность за свою работу, расписание поездов, содержание в порядке путей и оборудования. Что до ее взносов в национальный пул, каждая дорога позволяет любой другой, когда того требуют условия, использовать свои пути и оборудование бесплатно. В конце года Правление пула распределяет общий доход, и каждая дорога получает деньги не на случайной, устарелой основе количества прошедших поездов и тоннажа перевезенных грузов, а на основе ее потребностей, то есть, поскольку сохранение железнодорожного пути – это главная потребность, каждая дорога получает деньги в зависимости от протяженности путей, которыми владеет и которые содержит в исправности.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь