Afghanistan, история вторая.

Моя ода радости. Я помню, как меня спросили после возвращения из Афганистана, какой был мой самый счастливый момент за последний год. Спросили так просто, без всякой задней мысли. И кто–то в компании вспоминал свои ощущения, когда он увидел Эйфелеву башню, кто–то вспоминал свои прогулки по Дамаску.

Свой самый счастливый момент я тоже вспомнил, но промолчал и делиться впечатлениями не стал. Потому что ощущения мои были непонятными с первого взгляда, но я точно помню, что я был безумно, как будто даже по–звериному счастлив. Так начинается эта история.

Добравшись до Герата, я решил ехать дальше и завершить афганское кольцо, проехав полностью по дороге от Мазари–Шарифа через Пули–Хумри, перевал Селанг, Кабул, Газни, Кандагар, Герат, Маймене и вернуться к точке старта. Пока это мне с шутками и прибаутками удавалось. 

Оставался последний рывок по самой северной и, как я предполагал, самой безопасной части маршрута. Спустя пару дней я добрался до деревушки Калай–Нау и, как обычно, потратил весь день на хождение по ментовкам. На следующие сутки я пешком пошел в сторону Маргаба – маленького городка по пути в Мазар. Долгие часы, бредя по пыльным горным дорогам, изредка наблюдая небольшие поселения афганцев, я думал о том, что меня ждет впереди. Полиция думала, что меня там ждут талибы, так как по свежим данным разведки несколько их отрядов было замечено в последние две недели рядом с Маргабом. И это меня совсем не радовало.

Дорога петляла между невысокими выжженными солнцем горами. Я шел и думал, что, вероятно, талибы не попадутся мне, ну, а я не попадусь талибам. Вдруг из–за поворота навстречу мне выехал мотоциклист, резко затормозил рядом и начал что–то орать. Это вполне нормальная реакция на непонятного одинокого белого человека, невесть что делающего в Афганистане на горной дороге с большим рюкзаком за плечами. Я тоже покричал в ответ и совсем было собрался идти дальше, как вдруг заметил у человека автомат. Заметил я его ровно за секунду до того, как мотоциклист за него схватился и навел на меня. Так–с, понятно, никуда пока не идем, человеку очень хочется поговорить, а кто я такой, чтобы его расстраивать?

Тут из–за той же горы на огромной скорости выезжает грузовик, тормозит рядом со мной, и из него выпрыгивают люди с автоматами, а с самого грузовика на меня орет дикого вида разъяренный псих с пулеметом в руках. Ко мне бегут люди и с гримасами ярости наставляют на меня автоматы. А я, совершенно не владея собой, совершенно себя не контролируя, совершенно не понимая ничего вокруг, в каком–то животном всеобъемлющем страхе, полностью заполнившем меня, ни имея ни одной мысли в голове, пытаюсь сказать им, что меня не нужно убивать. Машу руками в безмолвном суетливом «не надо» одному, но тот лишь яростней тычет в меня автоматом, поворачиваюсь в другую сторону – дуло автомата, в третью – дуло автомата. Меня валят в овраг, сдергивают рюкзак. Пожалуйста не надо! Рот наполняется песком и пылью. Ну пожалуйста не надо. В затылок упирается дуло автомата.

И именно тут наступает самый счастливый, самый лучший, самый хороший момент моего путешествия: на моих руках защелкиваются наручники, и я понимаю, что это полиция. Как я был счастлив в этот момент! Как радостно я кричал своим новым друзьям: «Полис!? Полис!! Хуб! Хуб! Ман Руси, шурави, джаангард. Полис – дуст!». Я выражал свою радость и говорил им, что они мои друзья. А они, все еще дикие, нервные, кинули меня в кузов грузовика и помчались по дороге, то и дело угрожая ударить меня прикладом или застрелить. Но я уже не верил в плохие качества этих прекрасных людей и был полностью счастлив, даже несмотря на то, что держаться за что–либо скованными руками было невозможно. Я постоянно бился обо все углы, падал с покрышки, на которой сидел, неловко забирался обратно, снова бился и падал.

Мы вернулись в ту деревню, которую я прошел несколько часов назад, и уже там я узнал от командира, к которому мы приехали, что, когда мои новые друзья встретили меня, они с большим ужасом убегали от талибов, с которыми перестреливались до этого. И в послебоевой горячке чуть не пристрелили меня. Спасибо им за это «чуть».

Надеюсь, после предыдущих двух историй, никто не спросит меня, почему я вдруг решил несколько дней прогуляться пешком в сторону границы с Туркменией. Потому что я дебил. Просто я всегда любил походы, и ничто так не успокоит нервы, как долгая прогулка. Ну а кроме того, я подал документы на визу Ирана, раз иных способов покинуть эту страну я не видел. Визу нужно было ждать неделю, что выгодно отличало ее от визы Туркмении, которую нужно было ждать несравненно дольше. 

Не буду утомлять вас скучными подробностями, как я крадучись обходил посты (они так и так бы меня пропустили, но сначала я потратил бы несколько часов на то, чтобы объехать под конвоем всех начальников). Как я общался с молодыми ребятами, работающими дробильщиками щебня (а они показывали мне русскую порнуху на телефоне). Как я на жаре напивался из колодца полным ведром мутной, но ледяной воды (а ведро, конечно, было сделано из автомобильных покрышек). Я просто шел весь день, наслаждаясь природой, средневековыми домами местных жителей, здороваясь с седыми бородатыми старичками (кто знает, может быть им было недалеко за тридцать?), выпивая чай в домах, стоящих на обочине, любуясь привычными выкрашенными в красный камнями вдоль дороги (так здесь обозначают минные поля).

День был и правда чудесный. Я почти не потратил времени на последнем блок–посту и пошел ставить палатку между каменистых холмов у озерца. Я чувствовал себя просто прекрасно. От красоты вокруг, от работы собственных мышц, от свежего воздуха и предвкушения ужина на лице появлялась улыбка. 

От палатки к озеру вела узкая тропинка между больших валунов. Солнце только–только скрылось, я поужинал и решил спуститься, набрать воды. Сто метров до озера вниз я шел ни о чем не думая, и оглянулся только под конец. Очень хорошо помню это чувство – засосало под ложечкой, ты понимаешь, что уже все потеряно, но еще на что–то надеешься – наверху у палатки мелькнула чья–то тень. Через несколько секунд и я уже был наверху. Мои вещи, разбросанные валялись внутри, пропал фотоаппарат, какие–то вещи и ксивник с документами, который я зачем–то впервые за всю поездку снял с себя! 

Я не помню, как выскочил из палатки, взяв в руку острый камень, и бросился в погоню. Стало уже совсем темно, но я слышал, как кто–то убегает от меня вверх по крутому склону на каменистое плато. У меня и сейчас, когда я пишу, скулы сводит от ненависти, а тогда я просто хотел убить, убить, убить. Я бежал вверх, не думая об осторожности на осыпающихся камнях. Но воры уже перевалили за вершину холма. Когда я поднялся, то метался как зверь, не зная в какую сторону продолжить преследование. За холмом была дорога, ведущая к блок–посту. И я решил бежать туда. Не знаю, на что я надеялся. Может быть на то, что преступники побежали в том направлении, или что постовые и были ворами? Я бежал, и мне было очень больно, физически больно в груди, от того, что я все потерял.

На посту я все объяснил и мы зачем–то побежали обратно. Забежали к моей палатке, взбежали на гору и даже постреляли из калаша. Но все равно пришлось вернуться на пост. Я остался ночевать там, пытаясь не обращать внимания на щемящее чувство утраты. Утром я, уже под конвоем, вернулся назад и забрал палатку, обошел окрестности в поисках паспорта, но конечно ничего не нашел.

Полицейские отправили меня обратно, откуда я пришел, на попутном хрен–знает чем. И я в третий раз оказался в Герате. Я даже полюбил этот город. Там удивительно красивый сосновый парк. Было очень здорово купить здоровенную афганскую дыню и съесть ее за компанию с прохожим, или местными мальчишками. Я прошел мимо сосен, дошел до центра города. Я чувствовал себя просто ужасно. Мне было безумно жаль фотоаппарата, я страшно корил себя за продолбанный паспорт. Перспективы мои были никудышными. Я остановился у знакомого магазина и купил себе на последние мороженку в вафельном стаканчике. После этого я остался еще и без денег. Самое смешное, что в тот момент я был абсолютно спокоен. Без денег, без документов, с мороженкой в руке и в Афганистане.