99 Франков

2

Октав подгадал свое возвращение в рекламный бизнес аккурат к сенегальскому семинару. «Росс» подобен армии: время от времени начальство осчастливливает персонал «увольнительными» под названием «мотивационные семинары». Иными словами, 250 служащих садятся в автобусы и катят в аэропорт Руасси. Среди них множество замужних машинисток (без мужей), бухгалтеры-неврастеники (с запасом антидепрессантов), отечески снисходительное начальство, а также грудастая телефонистка, жирная колбаса-директриса (сильно похорошевшая с тех пор, как трахается с директором по персоналу) и несколько креаторов, которые стараются хохотать как можно громче, чтобы еще больше походить на креаторов. Все поют, как в караоке: если не хватает слов, прямо на ходу придумывают новые. Все сплетничают и гадают, кто с кем будет спать в Сенегале. Октав многого ждет от туземных проституток, чьи прелести ему нахваливала Дороти О'Лири, приятельница-журналистка с «Франс-2». Что же касается Одиль, то сия 18-летняя особа с голой спиной, ленточкой в волосах и джинсовой сумкой на шнуре уже надела пляжные шлепанцы и теперь сосет «Чупа-чупс с кока-колой». И при этом «размышляет о жизни». Как распознать среди других девушек 18-летнюю? Это нетрудно: у нее нет морщин и мешков под глазами, зато есть гладкие, по-детски пухлые щечки, а на голове – плейер; она слушает Уилла Смита и «размышляет о жизни».

Одиль взяли на работу в качестве стажера-редактора, пока Октав лежал в клинике. Она обожает деньги и славу, но притворяется наивной простушкой. Нынешние девицы все таковы: пухлый приоткрытый ротик и восторженные глазки, как у Одри Марне в фотосерии Терри Ричардсона; в последнее время умело разыгранная невинность – верх искусства карьеризма. Одиль рассказывает Октаву, как однажды в субботу вечером она пошла – одна! – делать пирсинг языка:

– Знаешь, без всякой анестезии; татуировщик просто вытягивает щипцами язык наружу и втыкает иголки. Но, уверяю тебя, это совсем не больно, просто есть не очень удобно, особенно вначале, тем более у меня там все воспалилось и еда пахла гноем.

Она не снимает черных очков («это стекла с диоптриями») и читает исключительно англосаксонские глянцевые журналы («Paper», «Talk», «Bust», «Big», «Bloom», «Surface», «Nylon», «Sleazenation», «Soda», «Loop», «Tank», «Very», «Composite», «Frieze», «Crac», «Boom», «Hue»). Она садится рядом с Октавом и снимает с головы плейер только для того, чтобы сообщить ему, что она больше не смотрит телик, «разве лишь канал „Arte“ время от времени». Октав спрашивает себя, какого черта он вообще тут делает (этот вечный вопрос он задает себе с самого рождения). Одиль указывает на гигантскую многоэтажку рядом с автотрассой:

– Гляди, вон Ситэ-4000, я там живу, возле «Стад Де Франс». Ночью здесь такая красивая подсветка, прямо как в фильме «Independence Day».
Но Октав не реагирует, и она пользуется его молчанием, чтобы обсудить с сотрудницей ее и свою эпиляцию:
– Сегодня утром я ходила к косметичке на лазерную эпиляцию, это жутко больно, особенно в промежности. Но все равно я рада, что меня обработали как следует.
– Вот кстати, напомни мне купить крем для эпиляции в аэропорту.
– А мы когда прилетим в Дакар?

– Где-то к полуночи. Я прямо из самолета двину в ночной клуб. У нас всего три вечера, надо их провести грамотно.
– Ох, черт, я забыла дома кассету, где Лара Фабиан!
– В самолете я всегда снимаю макияж, чтобы зря не сушить кожу; просто очищаю лосьоном, а сверху накладываю увлажняющий крем.
– А я занимаюсь маникюром и педикюром. Крашу ногти – сперва на ногах и, пока они сохнут, на руках.

Октав пытается собрать себя в кучку. Нужно привыкать жить без кокса, адекватно воспринимать действительность, интегрироваться в общество, уважать окружающих, выглядеть нормальным человеком. Он хочет ознаменовать свой выход из клиники чем-нибудь приятным. И потому запускает пробный шар:
– Девочки, а что, если нам с вами трахнуться прямо здесь – эдак без затей, на скорую руку?
Они бурно негодуют, и это ему приятно.
– Вот псих несчастный!
– Да лучше сдохнуть!
Он улыбается.

– Напрасно вы отказываетесь. Девушки говорят «да» либо слишком поздно, когда парень уже отступился, либо слишком рано, когда их еще ни о чем не просили.
– А потом, я готов раскошелиться аж на пять кусков.
– Нет, вы только послушайте! Он что, принимает нас за шлюх?
– Ты посмотри на себя! С тобой и за сто кусков никто не ляжет!
Октав хохочет – слишком громко, чтобы это выглядело естественно.
– Сообщаю вам, что Казанова часто платил своим любовницам, значит, ничего зазорного в этом нет.

Затем он демонстрирует им эхограмму, присланную по почте:
– Смотрите, вот мой будущий ребенок. Неужели даже это не внушает вам трепетной нежности к бедному отцу?
Но и такой заход терпит позорное фиаско. Ситэ-4000 стремительно уменьшается в заднем стекле автобуса. Значит, Октав разучился клеить девиц? Значит, ему не хватает убедительности? Если и существует что-нибудь несовместимое с иронией, то это, конечно, способность к обольщению. Одна из девиц спрашивает:

– У тебя, случайно, нет с собой журнала по внутреннему дизайну?
– Которого – «Newlook»? «Playboy»? «Penthouse»?
– Ха-ха! Все остришь, бедняжка Октав!
– По-моему, он стал пошляком. Я-то думала, ему там вправили мозги.
– Нет, тебя явно недолечили! Гляньте на него, девочки, – типичный Альцгеймер!
Опустив глаза, Октав изучает собственные ноги, обутые в сиреневые туфли (стоимость каждой из них равна одной минимальной зарплате). Затем поднимает голову и жалобно взывает к своим собеседницам:

– Ну довольно, пощадите меня, юные девы! Думали ли вы когда-нибудь, что все, кто вам встречается на улице, все, кто проезжает мимо на машинах, все они, абсолютно все без исключения, обречены на смерть? И вон тот дурачок за рулем своей «Audi Quattro». И вон та сорокалетняя психопатка, что обогнала нас на своем «Mini Austin»! И все обитатели многоэтажек, понастроенных за этими антишумовыми, но совершенно неэффективными барьерами! Способны ли вы представить себе, что все они рано или поздно превратятся в кучи гниющих трупов? С тех пор как существует наша планета, на ней прожили свои жизни восемьдесят миллиардов человек. Запомните эту цифру, девушки! Вообразите, что мы с вами ходим по восьмидесяти миллиардам жмуриков! А теперь подумайте о том, что все мы, кому еще дана отсрочка, представляем собой будущую гигантскую свалку смердящей падали! Жизнь – это сплошной геноцид.

Ну вот, теперь он и впрямь вогнал их в тоску. Он доволен. Ощупывает в кармане своей замшевой куртки от Марка Жакоба зеленую коробочку с лексомилом. Она придает ему такую же уверенность в себе, как ампула с цианистым калием – герою Сопротивления перед допросом в гестапо, на улице Лористон, шестьдесят лет назад.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь