8 марта

Такого масштаба праздника 8 марта как в странах бывшего Союза, думаю, навряд ли где-то сыщешь. 

В Нью-Йорке день в тренде у феминисток и владельцев компаний, гордо вытаскивающих фотографии женщин в социальные сети, мол, вон, женщины, тоже люди, работают на приличных позициях, посмотрите на них раз в год. 

Всем остальным, в принципе, все равно, и мало кто даже вспомнит, что за особенный такой день. Никто никому не дарит цветов, конфет и не шлет он-лайн открытки, созданные богами фотошопа (пэйнта, точнее) из девяностых и абсолютно бессмертные в сети. 

Однако же, Брайтон - отдельная вселенная. Выдалось мне, по нужде великой, забрести на родину именно в этот день. Даже и не помнилось, честно, что за день. Но соотечественники обоих полов в поезде метро, с цветами и коробками, мгновенно включили праздник в голове. 

И вот, вываливаясь из поезда, попадаешь в параллельную вселенную: на каждом углу образовались вдруг предприимчивые сограждане, предлагающие тюльпаны и мимозы. Коробками конфет усыпались уличные пространства перед магазинами. Юра Шатунов горланит на всю Ивановскую. Ирина Аллегрова вторит ему иногда невпопад. 

Напомаженные гражданочки маршируют по проспектам. Запуганные их вторые половины шныряют тут и там, ухватывая последние цветы и конфеты. Рафаэлло и Ферреро Роше могли бы уже выпустить специальную версию с хохломой для русских. Она же, женщина настоящая наша, дО смерти его, мужика своего [и не своего] замучает, если он домой придет с пустыми руками. Лучше и не приходить вовсе.

Раз уж пришлось приехать на Брайтон, можно купить настоящей еды.

Но витрины кулинарии намекают, что в этот праздник женщины не готовят. Они покупают готовый оливье и прочие радости. Эдакие капиталистические преимущества.

Небывалые в Нью-Йорке метаморфозы можно наблюдать в этих продуктовых магазинах. Одна стоит перед магазином, на ‘развале’ шоколада и соленых огурцов. В синем кружевном фартуке, треуголке, все по ГОСТу. С крашеными каштановыми волосами, губами в цвет и всегда с сигаретой, воткнутой с левого бока недовольного ее ротового отверстия. Тоже по ГОСТу. 

Две другие работают на кассе, распустили перья к празднику. 10 минут разводили дядьку-покупателя на цветы и конфеты[для них, разумеется]: новость об их победе над ним в минуту прокатывается гулом по большому витиеватому помещению магазина, наполненного такими же женщинами за прилавками и покупателями. ‘Ты представляешь, развели мужика!’ - передается по цепочке и, вопреки всяческим законам физики, не стихает к ее концу.

В углу, у соленых огурцов, стоит большой букет с коробкой конфет. На букете адрес этого магазина и имя женщины, которая работает в нем. ‘We love you mummy’,-записка внутри. Моднее, что ли, написать это по-английски. И, несмотря на то, что ‘mummy’ это ‘мумия’, а не ‘мама’ в переводе на русский, приятное тепло вдруг растекается где-то под лопатками. 

Где бы мы ни жили, а любить мы, все же, умеем. И вопреки, и через силу, и просто так, и с запиливанием до смерти, зато по-настоящему.