5.5 сторона 1 (страница 1)
Herr FaramantКонечно же, нам всем понадобилось время, чтобы... Как бы это сказать, «вернуться мыслями в мир людей». Не знаю сколько, но сколько-то мы сидели, просто смотря в экран, слабо понимая, что вообще сейчас было. Пепел ещё и ладони вместе сложила, поглядывала на них. И дотрагивалась до своей щеки. И к губам. А потом снова к щеке. А потом закрыла лицо руками, тихо мотала головой и моргала.
Ни я, ни Ана её не трогаем. И, кажется, как минимум я догадываюсь, что подруга сейчас испытывает. Или хочу догадываться. Или додумываю. Молчу. А от подруги и слышно только: много всякого и бессвязного, чуть-чуть смеха и постоянные вопросы на тему проверки реальности.
Потом она отодвинула от себя кресло-подушку — и снова вытянулась на полу, всё ещё посмеиваясь и улыбаясь, и тихонько мотая головой. Говорила, что «это клёво», и что игра «охуенная шо пиздец». Много и часто извинялась, что её настолько пробило, и что это реально как сказочное приключение — и мы с ней полностью соглашались, и нам — я, Ана — нам тоже требовалось время, чтобы осознать, что мы снова здесь. На экране снова главное меню «Ико» с тем самым пейзажем туманного замка, как будто он всё ещё цел, невредим, а его врата ждут к себе новых путников, новых жертв, которым уготованы судьбы безнадёжных несчастных героев.
И при этом я ловлю взгляд своей девушки — и понимаю, ощущаю вопрос, который она хочет задать. Который повис над нами всего на короткий миг, тот самый, когда мы сели слишком близко втроём друг к другу. Когда моя ладонь прикоснулась к щеке подруги. Возможно, направленная не Аны, а именно её рукой. И она его задаёт, не прикасаясь к Пеплу, а всё так же сидя, подогнув под себя колени и чуть-чуть наклонив голову.
— Ты хотела бы остаться с нами?
Здесь нужен фокус камеры в реал-тайме.
Я сижу у экрана, обхватив колени одной рукой, а вторая занята сигаретой, «Динсы» взятые со стола.
Пепел лежит чуть-чуть дальше, так чтобы мой взгляд мог сфокусироваться на её теле по всей длине: от рук, закинутых за затылок, и до босых, закинутых одну на другую ног. И Ана во всё той же позе, как бы немножко склонившаяся над подругой. И да, конечно же, С этой её мягкой, доброй и тихой улыбкой, которая читается только по чуть-чуть изогнутым краям губ.
Вижу, что смысл вопроса до подруги доходит не сразу. Она ещё переспрашивает, и Ана повторяет свои слова. А на закономерное-настороженное «в каком смысле» получает простое и от неё же: «С нами», и мягкий, как будто бы объясняющий все истины бытия кивок.
Пепел сначала наклоняет голову к ней, потом снова запрокидывается и смотрит на потолок. Просто ведёт плечами.
— Да я и так типа с вами. Шо ты сложную телегу-то катишь. А ты шо как? — поворачивает взгляд ко мне.
— А шо я, — прыснул и пепел стряхиваю. Отдельно думаю, как бы теперь не путать вот это действие с глаголами про мою подругу. Может, к сигаретам в дальнейшем подойдёт прах? — Не познакомься с Аной, думал летом тебя погулять позвать.
Тихий «хих» от моей девушки.
— А шо так долго? И шо меняется?
— Ну, — затягиваюсь, — к тебе вечно кто-то подкатывает, кого потом тебе хуй пойми, как отшить, а я ж от дерьма своего оттряхивался.
— Ты про «неженку»? «Он в статусе, а ты в сердце», всё ещё бля ору, — лежит, тащится, головой качает. — И шо, вам норм так? — не обращается сейчас ни к кому конкретно. — Ну, шо, типа, втроём, все дела.
— А тебе? — интонацию Аны можно передать как святейшая непосредственность.
— Ну, это прикольно, — Пепел чуть-чуть потягивается. — Я ваще тебя хуй пойми, а к тебе как даже хуйни попросить, так и то хера с два подвезёшь. Заебало, шо на меня тихо дрочат и громко указывают шо делать. А вы ну норм вроде как. Ну, хотя б я понимаю про шо и как с вами повисеть и попиздеть можна, и вы прикольные. А? Чё-там? — заинтересованная, она поднимается на локтях, наблюдает за Аной.
Та потянулась к пульту плазмы. Бесшумно поклацала кнопками, и экран главного меню «Ико» сменился на анимацию камина.
— Уютно, — заключила моя девушка, отложив пульт.
— Бляааа, — Пепел аж опять села, на огонь завтыкала. — Клёво! — кивает и улыбается. — Шо ты, каменный, — берёт меня у локтя.
А потом я осознаю себя, валяющегося рядом с ней. Пепел обнимает меня и Ану, лежит сейчас между нами.
— Он всегда у тебя такой? По-любому шось в мыслях строчит, я бля уже представляю... Ой, ой, — щёлкает пальцами, поворачивается ко мне, — а ты помнишь, это, как ты там завернул... — облизывается, и внутренне я сжимаюсь, слишком уж многообещающая у неё ухмылка.
Пепел откидывается, старается вернуть себе очень серьёзный вид, и такая, низким голосом с дикторскими интонациями:
«В постели, ноги девушки — это вторые руки».
И я не знаю, краснеть, фейспалмить или смеяться мне на этом моменте, но эти две — да, угорают.
Пауза.
— Ну, чего ты, — подруга снова поворачивается ко мне, и мы сталкиваемся носами.
Дайте секунду, лицо её. Хочу запомнить этот момент. Глаза у неё серые, мягкий и тёплый взгляд. Общими чертами чем-то напоминает куницу. С такой же хитринкой, как будто бы что-то задумала. Но не злобная, именно что бойкая, очень светлая.
Теряюсь между: мне смотреть на неё, на Ану? И кого из них называть теперь «моя девушка». Ана, вижу, легла на живот, чуть потягивается, на нас как будто бы «ни о чём» поглядывает, по-доброму и спокойная.
А с Пеплом мы сейчас так сложились, что не столько обнимаемся, сколько путаемся друг о друга руками. Понимаю, что она лежит на моём локте, и я её за плечо обнимаю, а она гладит то у щеки, то по волосам.
Я даже и что-то сказать думаю, но перехватывают. Всего перехватывают.
В какой-то миг мы уже не запутались, а в объятьях.
И Пепел целуется совсем иначе, чем Ана. Краями губ — с этого только всё начинается, а так-то — сильная. Оглушает это, приятно голову кружит. И язык у неё приятный. От него щекотно чуть-чуть, вот так, что ещё, и продолжать хочется.
Она от меня отлипает, встряхивается, садится на подушке, тянется за бутылкой «Колы», отхлёбывает с горла.
— Ко мне можно просто, без окольных станций по рефлексиям, — и смотрит на меня сверху вниз, чуть наклонив голову, так что серые кудряшки снова путаются у лица. Дотрагивается до моей щеки, улыбается с добротой. — Он всегда такой милый гробик?
Закрываю глаза, открываю и закрываю рот.
— Я думаю, — Ана чуть поднимается, лежит-сидит на локтях, смотрит на нас, немного наклонив голову, — что уже, наверное, третий час.
— М?
— Да, пожалуй, — соглашаюсь с ней, вполне услышав адресованный мне намёк, — я сейчас, притащу постель.
«А вы пока пейте чай».
— Э, стоп, куда, — Пепел берёт меня за руку.
— Ну, типа, — веду плечом, — одеяла, подушки, думаю их сюда притащить. Не против?
— А... — та чуть-чуть подвисает, кивает. — Да, чё, тащи.
Ловлю улыбку Аны, и что та прикрывает веки. Даю время и им двоим — и выкраиваю его для себя. Не знаю, так ли оно им надо, но лично мне — да, пожалуйста: на балкон, к ветру, и чтоб холод помог мне выдохнуть.
По пути заодно захожу в свою комнату — это как-то само собой и на автопилоте. Просто подумал, что моей девушке будет приятно, если я не забуду: не лезть в постель, когда одет в уличное. К тому же, свой комплект я оставил тут ещё с прошлого раза. Всё те же простые штаны, футболка — одеваюсь, и аж легче дышать становится.
Только потом в спальне Аны выхожу на балкон, падаю локтями на жёрдочке.
Щёлк, щёлк, короткая тяга, выдох. Нужна пауза тишины, а сквозняк приятный: гладит волосы, играет гардиной.
Вот так коммуна и начинается? Мы просто берём и приводим третьего? Пепел так легко согласилась встречаться с нами. Так повела себя, как будто бы ожидала подобное предложение. Или не ожидала, и всё-таки удивилась, но к тому каким-то образом подготовилась. Или я опять слишком сильно запариваюсь.
«Ко мне можно просто, без окольных станций по рефлексиям».
Хмыкаю... Отряхнул прах. Теперь, походу, вот так это называется. Ну, честь по чести, чтоб не путать. Думаю, три-семь, а то и все десять минут им обеим должно хватить для... Для чего-то. Чё-та вот просто верится, что Пепел именно из-за того, что нас трое не хотела себя выдавать, или что-то вроде. И что ей, как и мне, удобней общаться лично.
«Ты заботливый» — в мыслях слышится голос Аны.
Интересно, вот тот факт, что я их двоих оставил, тоже в эту копилку?
Я-то людей понимаю... А ещё догадываюсь, что теперь на мне гораздо больше ответственности. Ну, наверное, почему-то.
Снова тяга, негустой сизый дым.
Уголь-Уголь, куда ты влез. И достаточно крепко влез, чтоб сродниться со своим новым именем. Отдельно-фоново ещё думаю о Приюте. И что даже не удивлюсь, если выяснится: в соседней комнате (наши с Аной — смежные, вдоль одного пространства, разделённые общей стеной, а третья — прямо по коридору, как подняться по лестнице) появятся шкаф, кровать, всё необходимое для жилья.
И ты сама этим занимаешься. Хотя б для приличия могла и меня позвать.
С силой тушу окурок.
Складываю подушки, чтоб их завернуть в одно просторное одеяло. И как Ана умудрилась такую махину сама на первый этаж снести?..
У неё вышло — значит, получится у меня.
— … я привыкну, — слышу Пепел из зала, когда сам уже почти спустился.
— Угу. Ой, тебе помощь надо? — не вижу Ану, но просто по тону ловлю: аж поднялась, и всё верно — не только она, обе ко мне подходят.
— Хера, не убейся, давай вдвоём.
Штож. Они вдвоём забрали всё, что я нёс.
Когда постелились — ну, как: одеяло, подушки кинули, Пепел села поодаль импровизированной постели. На меня посмотрела, на Ану (мы как раз получившееся распрямляли).
— Я всё же к себе потопаю, вы ок, да?
— Наверх? — уточняю.
— Да, покеж ток, где могу корни кинуть. Вы не подумайте, — взгляд опустила, слышу немножко нервный смешок, — я тип с вами и всё такое, тут ваще без хуйни без б, прост, ну...
Ана дотрагивается к её ладони. Я — вполне с пониманием ей киваю.
— Вы охуенны, ребят, — вижу, как пальцы подруг цепко держатся, как дрожат их ладони.
— Идём? — зову Пепел, и та кивает, поднимается вслед за мной.
На втором этаже я даже особо не думаю, просто открываю дверь в соседнюю с моей комнату — и даже не удивляюсь, что, да, интерьер на месте. Шкаф вдоль стены, двухместная кровать напротив него, сразу же у окна, раскладной столик опять же по стенке, сразу у входа.
— Размещайся, — пропускаю подругу, оставляю у постели её рюкзак.
Никто из нас не включает свет.
Пепел проходит, осматривается неуверенно, садится на край кровати. Ноги свела, ладони на коленях сложила.
— Здесь, типа? — всё ещё оглядывается, даже с какой-то совершенно не характерной ей робостью.
Я киваю, поворачиваюсь уходить.
— Ник? — она одёргивает меня голосом.
— Что, Лер?
Стою на пороге, смотрю на неё. Просто понимаю, что здесь, сейчас уместно обратиться по имени.
Подруга ко мне руку тянет, и я подхожу, мы касаемся снова друг друга. Но в глаза не смотрим: у неё голова опущена, да и у меня взгляд понурен. Даже не так: смотрю на её маленькую ладонь.
— Ты мог бы раньше признаться. И раньше позвать гулять.
Не отвечаю, только веду плечом.
— Скажешь хоть что-нибудь?
— Ну, тебе игра-то понравилась?
Та трясётся: слышу её смех тихий. И чувствую, как ещё крепче сжимает руку.
— Вживую ты такой Брендон!32 Охуенная, правда, дяка велика за неї. Ну... — разжимает пальцы. — Иди к ней, — кивает на дверь.
Вместо этого я сажусь рядом.
— Тебе точно норм?
— Та кажу ж, привыкну. Жизнь к такому дерьму не готовила. Но это приятное, положительное дерьмо.
Опять с ней держимся за руки, она ещё чуть-чуть наклонилась, плечом задевает плечо, по-прежнему смотрит в пол.
Хочу подняться — но меня хватают за воротник, а потом мы вдвоём на кровати. Пепел? Лера? Она на мне. И снова меня целует, и я снова её обнимаю. Мы опять выпадаем на какое-то неопределённое время.
— Будь одни, вот сейчас бы тебя и трахнула, — потом прошептала, уткнувшись к моей груди. — Но только без рефлексии, — приставляет палец к моим губам. — Я знаю, что ты знаешь, — и новый, короткий, отпускающий поцелуй.
Но мы продолжаем лежать, и я играюсь её кудрями. Она такая лёгкая, даже не так: уютная. Нравится, очень нравится чувствовать её вес на себе.
— Ты же ни с кем не спала, — почему-то именно это мне видится очень важным.
— Та будто бы то помеха. Ты тоже ни с кем, кроме Аны. Так шо нехуй тут мне, — тыкается носом к носу. — На равных. Пиздуй давай, — слазит с меня, подталкивает.
Походу, мысленно-таки не перестану удивляться её скиллу общаться вот так, сплошным матом. И всё-таки не спешу уходить, замечаю: подруга достала мобильник, наушники.
— Музыку?
— Та чуть трохи, да.
— А шо хочешь?
Та просто показывает экран: Lostprophets — 'To Hell We Ride'.
— Everything is tempting?
Та вздыхает, улыбается не без грусти.
— But nothing comes for free33. Ну, — без злобы отталкивает меня ногой. — Не свалю я. Прост дай сжиться, шо у меня и парень, и девушка. Правда хочу обдумать это одной.
— Добре. Оясуми, Пепел.
— Оясуми, — сложила пальцы рук вместе, отпустила короткий поклон. — Уголь.
***
Не знаю, как там она, но я — кроме того, что запросил себе паузу, шёл неровно и сильно пошатывался. Крайне сложно находиться в таком моменте, вдохнуть и не думать о происходящем. Не рефлексировать, как попросила моя подруга. И давать себе ни секунды осознать ли, задуматься о творящемся.
Она бы точно не стала мне говорить такого, не почувствуй моё возбуждение. А не почувствовать, учитывая, как мы лежали, она не могла. Всё взаимно, она знает это, и потому просила не париться. Не париться-то не парюсь, но всё ещё чутка колотит.
Благо, в зале меня привели в чувство. Ну, как: когда я спустился, застал вот какую картину.
Как ни в чём ни бывало, Ана с геймпадом в руках опять перед плазмой, вижу, бегает Ико в зале саркофагов в самом начале игры.
— Пятьдесят четыре, включая наш, — бросает через плечо.
Я аж встряхнулся.
— Ты их чего, посчитала? — рядом подсаживаюсь, тянусь за «Колой» (там почти ничего не осталось).
— Угу, допивай, там ещё есть. По семнадцать на верхнем ряду и по десять в нижнем, один разбитый. Исключая Йорду и Ико, Королева сожрала по меньшей мере пятьдесят три ребёнка. Если не допускать, что в один и тот же саркофаг в разное время заключали разных детей. Как там Пепел? Её не сильно ломает?
— Не сильно — это ты прямо в точку.
— Ты-то как?
— Чуть-чуть странно, — верчу в руках пустую бутылку. — Она и ты вместе...
— Не боись, — Ана геймпад откладывает, — мы не будем тебя делить. Но ты общий, да, привыкай.
— Так спокойно говоришь это, — усмехаюсь тому невольно.
— Выключишь? А то я только экраны меняла...
— А, так она просто, — нагнулся к приставке, зажал кнопку «вкл», и телевизор потух, а потом показал: «Нет сигнала». — Вот так.
Ана кивнула, погасила потом и плазму. В темноте слышу шорох, вижу только силуэт своей девушки. Сняла футболку, стянула с себя штаны. Прежде, чем я как-то отреагировал, уже прильнула ко мне — и на этом моменте я не думаю, просто... Ну, как есть и есть.
Быть честным с собой и своими чувствами. Именно поэтому мы здесь, мы вместе сейчас.
Ана помогла раздеться. Толкнула на мягкий ковёр, укрыла сперва собой, потом нас двоих — одеялом.
Кажется, я так и не смогу привыкнуть к тому, чтоб обнимать Ану вот так, совсем голой. Своей кожей, подушками пальцев чувствовать тепло, исходящее от неё. И снова-да, теряться в запахах её волос.
И буду врать, если скажу, что не думаю про теперь общую нашу подругу. И о том, что она там одна. И, возможно, плачет.
— Может, не стоит всё-таки?..
— А ты оттолкни.
«Хих», лёгкий укус за мочку.
Это было не честно! Ана знает, как сильно это действие возбуждает меня.
— А ещё, — добавляет она, как ни в чём не бывало, притом щёлкает меня по носу, — с ней ты только в презервативе. И такого тебя, — замираю: чувствую её руку на члене, — никакая защита не выдержит. Ты ведь скучал по мне, ждал меня? — говорит она и меня обнимает, и трётся собой об меня.
Я не думаю. Мне, блин, сейчас даже дышать сложно.
— Вы целовались там, — до слуха её голос доходит, — да, правда-правда? Она заводит, скажи, крутая!
Ты так близко. Специально, да, чтоб я случайно вошёл в тебя?..
Чувствуешь это — и тут же «слазишь», «выпустила».
— А ещё, — чуть-чуть отстраняется. — Напомни, что ты там говорил про ноги?..
…
Ана.
Ты... Ты всё-таки невозможная. То, что ты вот сейчас сделала — я даже не уверен, что готов в открытую это всё потом вспоминать. Достаточно уточнить: не знаю, но в процессе я, кажется, всё-таки выпал в обморок, настолько ты хороша...
Но вот я лежу, дымлю в потолок размытый, а ты сложила голову у моей груди.
— Я тоже кончила, — обнимаешь меня теперь тихая. — Три оргазма подряд, — и ещё протягиваешь так мечтательно. — Ммм, ты классный! У тебя такой клёвый ритм!
… А мне б опять говорить научиться... Перед глазами сплошные круги и блики. Возможно, мой вопрос заслуживает награды фейспалм месяца, но мне сложно отслеживать свои мысли. Так что и спрашиваю то, что мне правда казалось важным.
— Ты точно не ревнуешь?
И не то, чтобы я рассчитывал на ответ. Вообще на что-нибудь большее, чем тяжёлый, смиренный вздох.
— Ревнуют к тем, кто обманывает, — Ана всё-таки говорит мягким, этаким даже поучительным голосом, и я даже не против этого. — И к кому боятся или не хотят доверять. А я доверяю тебе, мой милый.
Здесь она поднимается надо мной. Чувствую её губы у плеча, груди, потом — она легонько толкает меня, чтоб лёг к ней спиной. Обнимая меня тепло, нежно она снова меня целует: у шеи, лопаток — а потом всей-всей-всей приникает ко мне, замирает так.
— Ты достоин гораздо большего.
Какое-то время лежим, запутавшись друг об друга. И тишина мягкая. А ещё эта вязкая подступающая сонливость, закономерная после настолько бурного секса. Даже не так, не сонливость: полуобморочный охватывающий отёк, вот, оно самое.
— Хочешь послушать музыку?
— Ницце?
— Угу.
— Только давай не Элегию. Поставь мне что-то ещё.
— Но ты ж её не дослушал.
— А всё-таки.
Ана откатывается на спину, даже вполне задумалась.
— Погоди, милый, я здесь, сейчас.
Потом она возвращается: пустую бутылку «Колы» выкинула, пришла с бутылкой новой. Мне налила, себе. Вкус холодной газировки даже приятно взбодрил.
Мы снова ложимся вместе под одеяло и обнимаемся. У меня наушник и у неё, а сама выбирает трек.
— Что включаешь?
— «Интродукция №8».
Кладёт мп3шник аккуратненько между нами. Киваю ей, закрываю глаза.
***
Я не напоминаю, что в случае с Ницце бесполезно описывать инструменты, так? Ну, их при желании можно улавливать, но пока лично мне это видится маловозможным. Поэтому скажу так: меня обволокло темнотой. Тёплой, совсем без холода. Именно как покрывало или одеяло какое. Ощущение, будто бы я отчаливаю в вязкую пустоту.
Мои глаза привыкают ко мраку, и первый отчётливый звук — зажжённый огонь.
Вспыхнуло.
И ещё, и ещё.
Приходится лицо заслонять руками, и опять дать время глазам привыкнуть, на этот раз к источникам света.
Понимаю, что нахожусь в просторном зале чёрно-зелёного камня. Большой круглый холл, навроде тех, которые встречались в Замке из «Ико». Чётко передо мной — огромные до потолка ворота. По обе стороны от них — простенькие двери, и мне почему-то кажется, что за ними выходы в коридоры.
Да нет, вру: не почему-то. Потому что с соседней-левой дверь приоткрыта, и вот там — да, вижу выход в тёмную галерею. У приоткрытой двери в полу плиткой выложен круг, а в нём — сапфирами, лазуритами, янтарём — узор серпа.
Такие узоры, к слову, есть у каждой двери, кроме врат.
Собственно у закрытой двери, между «серпом» и воротами — золотом, серебром в кругу считывается меч. А у правой двери от ворот — бронзовая коса. Эти круги-плиты — они лежат вот точно перед дверями, как открывающие кнопки в играх, на которые надо встать, или положить что-то. Вот такая ассоциация на ум приходит.
А, да, я же забыл про пламя.
Так вот, по два высоких каменных подсвечника вокруг каждой двери (проходы всегда между ними), и плотно прислонены к стенам.
Пока оглядываюсь, конечно же смотрю и под ноги — и аж выдохнул, вскинул голову: понимаю, что и сам стою в центре очень большого круга, и оный занимает основную часть пространства этого зала. И да, здесь тоже собственный выложенный узор. Скрещённые дуги в символе бесконечности.
— Номер восемь и номер пять, — снова смотрю на серп. Не даю этой мысли развития. Текущей догадки вполне достаточно. Во всяком случае, чем ещё объяснить, что именно дверь с серпом приоткрыта?
Будь это хоррор, и заставь меня автор внезапно забыть обо всём моём игровом бэкграунде и должной начитке, вот сейчас я бы двинул в «свой» коридор. Но мне хватает вот каких фактов: в этом зале совсем нет звуков, кроме как моих нечастых шагов и собственного же дыхания. Ну и ещё огней, да, конечно. Плюс, Ана не лгала: Элегию мы не дослушали, а именно она, по её мнению, «мне подходит», значит остальные — не для меня. А ещё мне дико не нравятся мрак и холод, которые я чувствую за приоткрытой дверью. Я бы мог допустить «срезку», но почему-то думается, что вот так просто я отсюда туда, в лес не выйду. А вот оттуда сюда, в зал — да, могу. И вот такая тема, если получится — уже не разовая.
И, к слову, меня даже ничего не держит. Если задуматься, я всё ещё чувствую, что укрыт одеялом. И что Ана меня держит за руку.
***
— Достаточно, — снимаю наушник.
— Ты видел ворота? — моя девушка мне улыбается. Ладони сложила под щёку.
— Ты ищешь ещё четверых? — внутренне даже удивляюсь своему спокойствию.
— Двоих, — кивает.
— Юля и тот мальчик?..
— Уже выбрала.
Откидываюсь на спину, нашарил сиги и зажигалку.
— Что сделал Ницце?
— Карту выхода за врата.
Киваю, отряхнул прах.
— Это его и убило?
Вместо ответа Ана прикрыла веки. Свернулась рядом со мной. Чувствую, как холодно ей вдруг стало.
Обычно великие откровения о многомерности мира сопровождаются катарсисами, недоверием, отторжением и ещё тонной вопросов. Обычно. Но вместо всего я просто одной рукой обнимаю свою любимую, а вторая занята сигаретой.
Знаете, у странностей есть та грань, за которой они действительно не удивляют. А я собрал уже достаточно фактов, чтобы вот этот новый — не то, чтоб принять, как должное, но... Принять, да, именно.
— Но ты такая же, как и мы. Не сущность с той стороны.
Вместо ответа она робко всхлипнула. Я вздыхаю, просто приобнял её — и Ана приткнулась к моей груди. Лежим в молчании: я курю, а она тихо плачет.
А у самого в мыслях — гулкая, ухающая пустота. Только умом понимаю, что раз у моей девушки слёзы, то, наверное, хорошо бы её успокоить. Но вместо этого мысли опять забиваются всяким лишним.
— ...возненавидел край, что для любого рай, — говорю в темноту потолка. — В твоей душе есть свет, но ей покоя нет...
Просто вспомнилось. Мне же часто на ум приходят цитаты. Эта кажется вполне уместной. Ана даже чуть-чуть улыбнулась.
— Это про Феонора?..
— Или умереть, землю новую узреть, — киваю прикрыв глаза, — или медленно истлеть.
Понимаю, что сейчас совсем не время вопросов. Ана и так аккуратно меня подводила к тому, что происходит с нами вот прямо сейчас. И даже так, видя моё приятие, она всё равно плачет. Буквально чувствую её личные сейчас боль, страх, холод. Она потеряла любимого. Вместе они нашли что-то. Что-то, что привело к трагедии, с которой ей теперь жить. И что-то такое, что невозможно просто оставить, забыть, забросить. Обычная девочка лет пятнадцати, может, семнадцати, влюблённая в увлечённого паренька, который своей музыкой смог добиться того, чтоб звуки по-настоящему создавали живые картины. Вели куда-то. И она его потеряла. Остался только мп3шник с записями любимого.
Это как... Как в «Инфекции»34. Орка просто привёл Кайта в данж, лоулевельный инстанс для новичков. Просто твой друг приводит тебя в игру. И они находят девочку, за которой гонится монстр, которого не должно здесь быть. И на которого ничего не действует, и к тому же не срабатывает фаст-тревел на выход. Орку распинают на появившемся из воздуха тёмном кресте, а Кайт получает браслет, с которым его и выбрасывает из игры. И Кайт ничего не знает, кроме того, что его друг в коме, а полученный игровой предмет как-то по-особенному взаимодействует с «Миром», вот и всё, что у него есть.
Только это игра. А здесь речь о реальном мире. По крайней мере, я ещё надеюсь на это. Ну, хотя бы на то, что реальный мир всё-таки подчиняется понимаемым мною законам. Или, возможно, части из них я пока что просто не знаю.
— Это случилось здесь? — только спрашиваю, и то шёпотом.
— Угу. В той комнате, где теперь моя спальная.
— И ты ничего тут не делаешь.
Перед ответом она опять опустила голову, пожала плечами, поджала губы. Шмыгнула.
— Я удивлялась, когда появились кровать, кресло, шкаф. Удивлялась, когда на тумбочке нашла сигареты, пепельницу. Когда поняла, что пол подметённый, а в зале стоит диван...
Я киваю, просто крепко-крепко обнимаю её, глажу затылок, сам повернулся к ней, чтобы спрятать. Чтобы унять дрожь, холод.
— Приют подстраивается под нас, — понимаю, что озвучиваю очевидное.
Слабый согласный кивок. Чуть-чуть кашлянула.
— И ему, похоже, нравится это имя, — добавляет с грустной улыбкой.
— А когда мы придём сюда снова в среду или в четверг, ты просто объяснишь Пеплу, что заходила бригада рабочих, и в зале поставили окна. Я видел, что её покоробило их отсутствие, и она стремалась часто дымить в этой комнате.
Ана только шмыгнула носом, потёрлась щекой о мою грудь.
— В своей тумбочке я нахожу деньги, которые могу тратить на всякое, но...
— Ровно то, чего хватит, — продолжаю мысль за неё. — И так, чтобы ты снова возвращалась сюда.
— Копить тоже не получается.
— Исчезает всё непотраченное. А мысли, чтоб купить что-то странное...
— Угу...
Снова всхлип.
«Просто блокируются, отнимаются. Я тебя понял, солнце».
Я не спрашиваю её про охрану. Только мысленно восхищаюсь выдержке своей милой, когда до неё доходит, что и я их вижу. И что ей приходится врать на ходу, чтоб объяснить, кто они и зачем там.
Её дыхание как будто перекрывает. Сбивчивый, громкий вдох.
— Прости меня... — ей голос ломается.
А я просто держу её. Целую лоб, затылок, макушку. Глажу тихо и как могу прижимаю к себе. Не столько успокаиваю, сколько просто даю понять: плачь, плачь, любимая. Я тут, я с тобой, я рядом. Сколько всего ты в себе держала. Молчала как долго. Боялась хоть что-то лишнее рассказать. И жить здесь, и находиться. Одна, в темноте, в месте, где вещи просто возникают сами собой. И где погиб твой любимый. Моя бедная, моя стойкая, моя сильная. Ты можешь, можешь поплакать. Я не стану ни о чём тебя сейчас спрашивать. Просто держись меня. Просто помни: нет, не оставлю. И не предам.
— Я с тобой, слышишь, солнце?
Не отвечает, только больше никнет ко мне.
Как-то, в обнимку, мы всё же смогли уснуть. И сон был без тревог, без видений. Помню ещё, что я просыпался, но сам: Ана отходила куда-то. Не уверен, что дождался её возвращения. Это просто: отряхнулся от дрёмы, постель потрогал, никого не нашёл рядом — и просто зевнул, опять провалился в мрак. Кажется, ещё шаги слышал, туда сюда, вверх или вниз по лестнице. Может, Пепел спускалась, да, конечно же, кто ещё. Наверное, у меня есть вопросы. Наверное, у Аны даже есть часть ответов.
Но Приют не внушает опасности. Это место трагедии, которое, скорее всего, ждёт спасения. Так думаю, полагаю. Не знаю. Только догадки-то мне сейчас и доступны.
Засыпаю, и слышу снова то имя. Имя, успокаивающее моё дыхание.
Им — и вместе с тем тихий вдох.
Ра — грудная клеть опускается.
Кул — вместе с тем, мягкий выдох.
Я засыпаю, и перед внутренним взором снова вижу добрый сумеречно-вечерний лес. И мне хорошо здесь, спокойно. Я лежу на траве, слышу журчание коадового ручья. А бог леса поёт колыбельную для меня.