49

Когда Юнги сворачивает с главной магистрали на небольшую мощеную дорожку, Чонгука на секунду пробивает дрожь. Он не отворачивается от стекла на пассажирском сиденье – продолжает смотреть в сторону горизонта, а пальцы предательски подрагивают на коленках. Дома сменяются небольшими деревьями, солнце тонкими лучами освещает маленькие участки земли сквозь листву, а свежий воздух проникает в салон автомобиля через приоткрытые окна. Чонгук делает глубокий вдох и замирает на секунду – в Пусане хорошо.

В Пусане тепло и даже как-то спокойно.

Чонгук за всю дорогу не проронил ни слова. К счастью, Юнги тоже не спешит начинать диалог. Весь сегодняшний день кажется каким-то слишком загруженным, чтобы тратить свою энергию на бессмысленный обмен пустыми репликами и оба понимают это. Старший поворачивает руль и машину кренит немного вправо. Двигатель затихает, женский голос из навигатора на весь салон сообщает о том, что они доехали до конца маршрута.

– Я подожду тебя здесь? – Чонгук коротко кивает в ответ.

Отстегивает ремень безопасности, берет букет с заднего сиденья и выходит из автомобиля, оставляя Юнги в салоне одного. Легкий порыв ветра заставляет волосы встать дыбом, а кожу покрыться мурашками. Чонгук вздрагивает. Возможно, стоило хотя бы накинуть кофту на плечи, а не ходить в середине сентября в одной поношенной футболке. Чонгук снимает с блокировки телефон и вновь сверяется с подсказками на карте, которую подробно разрисовал ему менеджер. Выдыхает. Поднимает голову и касается пальцами холодной калитки входа. Неприятное чувство рождается в районе груди.

Это место кажется Чонгуку смутно знакомым, хоть он и никогда не бывал здесь раньше. Он отгоняет все мысли, которые подсказывают ему, почему это место не ощущается чужим.

Широкая каменная дорожка расходится узкими тропинками в разные стороны и практически исчезает к концу сама. Чонгук знает, что ему нужно свернуть на пятой справа, пройти немного до небольшого белого столба, а после повернуть налево и где-то рядом окажется то, что он так долго искал, но ноги будто перестают слушать вовсе. Он так и стоит у самого входа возможно минуту, возможно – чуть больше, понимая, что за ним наблюдает Юнги из салона автомобиля, но ничего не может сделать с собой.

Ощущение холодного металла под пальцами отрезвляет, а скрип калитки не дает уйти в свои мысли насовсем. Ему нужно сделать это. Нужно, наконец, признаться самому себе, что все это реально. Поэтому он делает шаг вперед, отпуская последнюю надежду на отступление.

Массивные ботинки с каждым шагом оставляют за собой свежие следы. Удивительно, как еще вчера во всем Пусане шел беспросветный ливень, а сегодня погода выглядит так, будто это самый яркий день в году. Возможно, если бы с неба лил хотя бы мелкий дождь, было бы чуть проще.

Чонгук находит белый столб – весь заросший мхом, но все еще один из главных ориентиров в этом месте – и поворачивает налево. От нервов он начинает хрустеть пальцами, и этот звук – единственный, что нарушает тишину в округе. Он смотрит по сторонам, вчитываясь в имена и даты, и ком в горле с каждым шагом становится все ощутимее. Головой он понимает, что совсем скоро увидит то, что так отчаянно пытался отрицать все свою жизнь, но последняя капля надежды все еще твердит ему, чтобы он остановился прямо сейчас.

Но он идет.

Идет, пока не останавливается напротив маленького островка земли, огражденного небольшой черной калиткой. На дверце – изображение ангелочка, и Чонгук знает, что пришел на правильное место, потому что именно так его описывал менеджер. Он не поднимает взгляд, лишь смотрит на свои черные кроссовки и на заборчик перед ним.

Ему страшно. Ему вдруг безумно страшно и это одна из немногих сильных эмоций, которую он испытывает за последнее время.

Трясущимися пальцами Чонгук поддевает защелку и толкает дверцу внутрь, оставляя ее открытой за собой. Кладет букет на скамейку рядом. Прикрывает глаза. Выдыхает. Считает до 10. Сокджин учил, что концентрация на том, что тебя окружает в данную секунду, помогает справиться со стрессом, но Чонгуку слишком страшно открывать глаза, чтобы смотреть вокруг себя. Однажды жизнь уже чуть не раскромсала его на мелкие кусочки без шанса на восстановление – сейчас ему нужна хотя бы еще одна минута, чтобы приготовиться к тому, что ожидает его впереди.

Потому что одно дело знать, а другое – видеть все своими глазами.

Порыв ветра вновь окутывает парня. Он расслабляет руки и прижимает их ближе к бедрам, чтобы хоть так унять еле-заметную дрожь. Поджимает губы. Он сможет. Он сильный. Все всегда говорят ему, что он сильный, он может поверить в это хотя бы на пару секунд.

Чонгук поднимает голову и медленно открывает глаза. Перед ним – мраморный камень с высеченными тонким шрифтом словами.

ПАК ЧИМИН

13.10.1995 – 24.11.2002

ЛУЧШИЙ ВНУК, СЫН И ДРУГ

НАШ МАЛЕНЬКИЙ АНГЕЛ, ВЕРНУВШИЙСЯ НА НЕБЕСА

Чонгук понимает, что слезы вновь застилают все перед его глазами.

Все вокруг останавливается – Чонгук не чувствует ни ветра, ни пения птиц на деревьях, ни легкого шуршания листвы. Есть только он и это имя напротив, которое должно было быть рядом всю его жизнь.

Он приседает на корточки, не отрывая взгляда от надгробия перед собой. Дрожь в руках возвращается вновь – пальцы немного подрагивают, но Чонгук привык. Он зачесывает спутанные волосы назад и заводит руки за шею, а после прислоняет их к лицу внутренней стороной ладони. На щеках мокрые дорожки от слез, и Чонгук размазывает их, но не проходит и минуты, как они появляются вновь. Чонгук всхлипывает. Его пробивает дрожь от холода, но он продолжает сидеть и чувствовать, как несколько капель все же падают с подбородка на сырую землю.

Удивительно, как в одном тире между датами может храниться вся жизнь человека с момента его рождения и до самой смерти.

Чонгук чувствует, как немного успокаивается. Он берет себя в руки и убирает последние слезы на краешке глаз. Ком в горле немного отпускает, и когда Чонгук чувствует, что наконец может говорить, он приподнимает краешки губ в улыбке, потому что Чимин, даже если никогда и не услышит его, заслуживает, чтобы к нему обращались только так.

– Привет, мой соулмейт, – голос предательски дрожит, и к концу фразы Чонгук вновь чувствует, как слезы подкатывают к глазам.

Он поднимает голову вверх и смотрит на бескрайне чистое небо перед собой. Успокаивается. Хотя скорее лишь пытается успокоиться. Нельзя плакать, только не при Чимине, Чонгук должен собраться ради него.

– Я тебе цветы принес, – вновь начинает младший, игнорируя ком в горле, который мешает говорить. Парень встает на ноги и разворачивается к скамейке, чтобы взять принесенный букет – всего лишь несколько цветов, обвязанных красной лентой, потому что убрать их будет некому, чтобы дарить их в большой целлофановой упаковке. – Не знал, какие ты любишь, но надеюсь, что не прогадал. – Чонгук кладет их рядом с основанием камня и вновь отходит на пару шагов назад.

В голове мыслей уже не осталось.

А на языке продолжает крутиться одна-единственная фраза, которую Чонгук с некоторых пор просто боится озвучивать вслух. Но при Чимине не страшно. Чонгук знает, что Чимин поймет.

– Я так скучаю по тебе.

Слезы вновь беззвучно скатываются по щекам.

Чонгук присаживается на расшатанную скамейку. Он не знает с чего начать – по дороге сюда в голове было так много мыслей, а сейчас, сидя напротив Чимина, их будто не осталось вовсе. Сокджин сказал, что Чонгуку будет проще, как только он увидит его своими глазами. Чонгук же думает, что к некоторым вещам нужно было готовиться чуть дольше. Он не имеет ни малейшего понятия, сколько проходит времени, но его дыхание, наконец, приходит в норму, а вместо слез остаются редкие всхлипы,

– Меня выписали месяц назад, – тихо начинает Чонгук, – Сокджин сказал, что мне нужно будет ходить к нему еще как минимум раз в неделю, пока он не убедится, что я полностью в порядке, но в целом я теперь абсолютно свободный человек, – Чонгук улыбается и чувствует, как эта улыбка дрожит из-за нового всхлипа. – Я ведь почти прекратил чувствовать тебя.

Этот год был… сумасшедшим для Чонгука. Не хочется даже вспоминать, сколько сессий с Сокджином ему пришлось пройти перед тем, как он стал чувствовать себя хоть немного лучше. Правда, проблема в том, что это не он стал чувствовать себя лучше, а Чимин медленно покидал его, разрывая их связь. Когда Чонгук впервые почувствовал вкус еды за обедом в больнице он практически расплакался за тем белым столом. Не потому что было так вкусно – потому что его начало отпускать то, за что он держался всю свою жизнь.

– Знаешь, у меня на самом деле не могло быть соулмейта лучше, чем ты, – Чонгук смотрит на одинокий букет у камня и думает о том, что обязательно в следующий раз останется в Пусане чуть дольше, чтобы хотя бы неделю рядом с Чимином всегда были свежие цветы. – В те дни, когда ты был рядом со мной… Я правда не могу вспомнить ни одного момента в жизни, когда был также счастлив.

Начинает темнеть. Чонгук не знает, сколько уже сидит здесь, но Юнги не приходит искать его, а значит у него еще есть время. Хотя, зная старшего, он бы согласился подождать Чонгука и до самой полуночи, если ему нужно это время.

– Ты замечательный, Чимин, – еще один всхлип. Грустная улыбка не покидает лица Чонгука. – Если бы тогда все произошло иначе, сейчас ты мог бы учиться в одном из самых лучших университетов в Пусане. Ты бы обустроил свою комнату так, чтобы посередине оставалось свободное пространство, потому что ты слишком любишь танцевать, но стесняешься идти на специальные курсы. А еще ты бы мечтал поехать в Японию, знаешь? Ты даже как-то сказал мне, что хотел бы остаться на неделю в Токио, а я пообещал тебе, что мы обязательно слетаем туда вместе.

Это тяжело. Тяжело говорить о том, что уже никогда не исполнится.

– Ты был бы самым лучшим в этом мире, Чимин. Для меня ты самый лучший.

Усталость вдруг разом накатывает на Чонгука. Ему вновь хочется вернуться домой, увидеть родителей и подняться к себе в комнату, чтобы немного отдохнуть на своей кровати, но в то же время Чонгуку не хочется уходить. Он не хочет оставлять Чимина одного. Одиночество – главная его погибель.

– Знаешь, когда мы встретились в первый раз, в том самом кафе в Пусане, ты сказал мне, что из нас двоих ты самый слабый. Что я сильный и что я дал тебе сил бороться ради нас двоих. Не знаю, были ли эти слова тем, что ты правда мог думать обо мне, или мое больное воображение просто сказало то, что мне нужно было услышать, но ты так ошибался, Чимин. Правда в том, что из нас двоих здесь слабый только я.

Чонгук проводит пальцами по шершавой поверхности скамейки, чтобы хоть чем-то занять свои руки, и прикусывает щеку изнутри – один из способов держать эмоции под контролем. Чувствует солоноватый привкус на кончике языка и думает, что немного переборщил. Плевать. Разберется с этим позже.

– Я так сильно не хотел отпускать тебя, что не позволил тебе уйти, а ты просто продолжал быть со мной, потому что хотел, чтобы я был счастлив. Ты так и сказал перед тем, как я поехал в больницу, представляешь. Написал: “Надеюсь, ты вылечишься и будешь счастлив. Я буду ждать тебя”. Ты уже тогда все знал, да? Конечно знал, ты был таким умным.

Ветер касается деревьев и несколько листиков срываются с веток, приземляясь у ног Чонгука.

– Ты сказал, что готов был стать сильным ради нас обоих, но теперь, кажется, настала моя очередь, – Чонгук вновь переводит взгляд на его имя и выдыхает тихо, отпуская все то, что так долго держало его в тисках. –Я стану сильным ради тебя, Чимин, чтобы ты мог гордиться мной. Потому что я уже горжусь тобой, правда. Ты даешь мне сил идти дальше и ради тебя я дойду до конца.

Чонгук так и сидит на этой скамейке – может еще час, может даже больше. Рассказывает ему обо всем, что только приходит в голову и впервые спустя долгое время чувствует себя не таким одиноким.

Потому что хотя бы так, но он рядом со своей родственной душой.

А когда становится совсем холодно, он обещает ему, что вернется, как только вновь окажется в Пусане. Закрывает калитку и видит, как маленькие листики с деревьев медленно ложатся на сырую землю.

Дышать становится чуть проще.