34

3

На бескрайнем морском просторе

Светят звёздами маяки

С тихой песней мы уходим в море

Подпевай, друзья-моряки.

— Ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла-ла… — в три мужских голоса громко подхвачен напев.

На ближнем к берегу камне сидит Оля с гитарой, а пальцы танцуют на струнах. Толстовка коротким, как южная ночь, платьем обнажает ноги. Они появляются из-под зелёного хлопка и уходят белыми лучами в бесконечность темноты. Светлые, чуть рыжие волосы скинуты в небрежный пучок на затылке, несколько прядей непослушно опускаются по лбу. Иногда девушка резко дёргает головой, смахивая своевольные части длинного каре с лица.

В темноте августовской ночи гуляет бутылка вина. Она начинает путешествие через штопор в руках Юры и его губы-нитки между усами и бородой. Выпив, он отдаёт бутылку Алисе, через два глотка бутылка опускается до Миши и, сильно потеряв в весе, приходит в объятья Кирилла. Тот цедит сухое мелкими глотками и ждёт паузу в песне, чтобы доставить её Оле. Но та обрывается на полстрочке, опрокидывает бутылку и через паузу продолжает петь точно с того места, где остановилась. Стекло возвращается в первые руки, делает ещё круг и просит замену на новые ноль-семь.

Ты сегодня всю ночь гадала,

Милая, с кем же будешь ты?

Карты по полу раскидала,

Ты в щепки разбила мои мечты.

Алиса на самодельных качелях. Юра нашёл глаженный дождём и ветром кусок упавшего дерева, подвязал его верёвками с двух концов и закрепил на раскидистой ветке, укрывающей их лагерь. Девушка неспешно качалась, как на волнах шепчущегося рядом моря, прикрывала глаза. Цветное платье и блаженность хиппи.

Тёмное небо щедро обрызгано звёздами.

Кирилл скармливает хрупкому пламени мелкие сухие ветки. Огонь борется со слабым ветром, взлетает и гаснет нервными всполохами. Оля оставляет гитару и садится к костру.

— Юр, а чего мы сюда приехали? — она задала этот вопрос как из пустоты.

— Здесь хорошо. — он пожал плечами. — Пить вино, загорать, купаться. Тебе не нравится?

— Почему, тут классно… Впрочем, это только первый вечер. Может завтра я соберу вещи. Просто ты нас как в Мекку вёз.

Ночь растрескивается цикадами, заворачивается в уверенный шум волн.

— Кошка - это гора прямо над нами. Если посмотреть с определённого ракурса, то силуэт похож на изгибающуюся кошку. Но, честно, ни хрена не похоже. — Он глотнул вина и продолжил, глядя на костёр. — Легенда есть. Жил-был разбойник: убийца, насильник и просто нехороший человек. В какой-то момент, вырезав очередную деревню, он всё осознал, раскаялся и ушёл жить в пещеру в этой горе. Праведно, отшельнично, как положено стал жить. Местные жители не знали его прошлое, а со временем и вовсе стали думать о нём как о праведнике: живёт скромно, питается ягодами, молится беспрестанно. Как монах. Так и стали его называть. Ходили к нему за советом и так далее. Через время он и сам стал забывать своё прошлое, поверил в то, что стал святым. На это обозлился злые духи. Сперва обернулись кошкой, которая приходила к нему и грелась на коленях у костра, намурлыкивая ему картины из прошлой жизни. Он пришёл в ярость, хотел сломать кошке хребет, но удержался и просто вышвырнул её из пещеры. Тогда духи решили по-другому его соблазнить. Монах пошёл с неводом на море и вытащил вместо рыбы прекрасную голую девушку. Дива, сказал он, когда она качая бёдрами шла к нему, а потом поцеловала в губы. В нём проснулась былая страсть к женщинам, он хотел её схватить и трахнуть. Но тут, как это обычно бывает, пришёл бог. И превратил всех в камень: духов в виде кошки и дивы, и самого монаха. В общем, кошка - это гора, Дива - это скала, отсюда не видно, но мы её сверху видели, завтра сходим, там есть лестница на вершину. А Монах - раньше перед Дивой была одинокая скала, похожая на силуэт монаха, в 1927 её разрушило землятрясением. В контексте легенды это вроде как окончательная кара. А Симеиз… место очищения и обнуления, что ли… Главное, не поддаться на провокации.

Море спелось с тишиной. Неспешный рассказ увёл слушателей в себя и следующие десять минут все молчали. Вино продолжало свой путь.

— Хочу купаться. — Оля решительно встала.

— Я вдруг тоже захотел! — резко вскочил Миша и стал искать полотенце.

— Нет, я хочу купаться голой, ночью…

— Сейчас мне ещё больше захотелось пойти с тобой… — Миша обаятельно улыбнулся пьяными губами.

— Алиса, пойдёшь?

Девушка кивнула и спрыгнула с качели. Миша обескуражено, но смиренно опуcтился обратно на землю, разбавив досаду тремя крепкими глотками. Две дивы уходят к морю. Взгляды парней провожают голые плечи, ровные спины и, главное, плавно движущиеся округлые задницы. Трёхсекундные центры вселенной.

Миша цокнул и снова поднялся, продолжая смотреть в темноту той стороны, куда ушли девушки. Юра достал пачку табака и начал скручивать папиросу.

— Отъебись от неё. — он посмотрел на Мишу из-под круглого козырька бейсболки.

— Чё?.. — Миша опешил от неожиданности.

— Я говорю, оставь её в покое. Она сейчас не в том состоянии, сам знаешь.

— В каком смысле?.. Ты чё меня осаживаешь, тебе какое дело вообще?!

— Что значит какое дело? Я её друг. Ты, кстати, тоже. Она только в себя пришла…

— Ты чё, Юра? Друг... мы бы тогда поехали и отхуярили того мудака!

— И что? Он бы её полюбил тогда?.. — Юра щёлкнул зажигалкой и зажёг папиросу. —  Тебе трахнуть некого? Завтра в посёлок пройдись, там туристок полно...

Миша схватил кусок остывшего мяса и яростно зажевал. Кирилл уткнулся в костёр, не пытаясь вклиниться в перепалку старших товарищей.

— Слушай, ты… — от негодования не находились слова. — Хули ты строишь из себя мудреца?! Нахер ты это делаешь? Ты Оле ещё что-то сказал? Типа не обращай на него внимания или чё? Какое твоё дело, а? Со своей бабой разберись, а потом мне указывай, куда лезть…

Миша резко вырвал бутылку из рук друга. Юра встал.

— Что ты имеешь ввиду? Что значит со своей разберись?..

Повисла пауза, тяжёлая и тихая, как кит на дне океана.

— Ничего.

— Ребят, хорош! — Кирилл наконец решился прекратить этот резко вышедшую за рамки перепалку. — Мы просто устали все, сегодня выспимся и начнём отдыхать, без нервов. Может мяса ещё пожарим?..

— Кирюша, завали, а… — Миша развернулся и сел на дальний камень, где чуть раньше пела Оля. Бутылка пустела быстрее полёта звезды.

Под кепкой в тёмных глазах отплясывал огонь костра. Хмурые брови сошлись в середине. Двадцать минут взаимомолчания.

— Кирич, сходишь до тачки? Там пак воды в багажнике, чтобы утром не бегать…  — Кирилл взял ключи и, взглянув на ребят, ушёл. Юра повернулся в сторону моря. — Ты мне ничего не хочешь сказать?

— Юра… отъебись от меня. — Миша затянулся, зло копируя оппонента.

— Миш, слушай, ты…

Женский смех сорвал его на выдохе. Девушки вернулись счастливые, как русалки обретшие ноги. Мокрые, они стали ещё более телесными. Или это вино…

— Ребятки-котятки, я спать. — Оля зевнула в длиннопалую ладонь.

Миша подошёл ближе.

— Уже? Может ещё одну песню?

— Больше не могу… Ещё неделя песен. А на Юркином тридцатчике обещаю здесь петь как заведённая до утра. Ещё и танцевать! Всё, спокойной ночи.

Она скрылась в своей палатке, улыбнувшись на прощание.

Миша откинул голову назад, потом склонился к коленям, что-то буркнул себе под нос и без слов ушёл. Алиса села напротив Юры, по другую сторону костра. Они молча смотрели друг на друга. Лица, сперва ярко освещённые, постепенно тускнели, только глаза продолжали блестеть. Её голубые, словно украденные капли полуденного моря, и его почти чёрные, трудом добытые шахтёрские угли. Двое молчат. Он хочет сказать. Она хочет сказать. Они молча смотрят, как лица, которые они каждое утро видят перед собой темнеют, исчезают тёмной маской. Новая ветка зажигает и возвращает их друг другу. И они снова говорят глазами.

— Слушай, там нет воды… — Кирилл рассеянно разводит руками.

— Да, забыл, я уже принёс.

Кирилл неловко подсел к огню и добавил веток. Хотелось выпить вина. Около костра чувствовал немое напряжение, но это его не касалось. Он нашёл новую бутылку, лёг спиной на крайний пологий камень и поплыл в скопления звёзд, галактик, комет…

— Пошли спать. — тихо сказал Юра.

— Я не хочу. — такой же тихий ответ.

Они молчали около минуты.

Глаза не уходили от глаз. Юра поднялся и запрокинул голову. Звёзды падали.

— Я пойду. Приходи.

Поцелуй в незаметноответные губы.

Ушёл.

Она смотрела вслед и, кажется, по щеке пробежала слеза.

— Кирилл, дай вина, пожалуйста...

4

Ольга скрипом качелей отсчитывает секунды, минуты, час.

Безликие новостройки расступились пустынным двором. Поздно и почти никого не встретить: жители вернулись домой, погуляли с детьми и собаками, листают ленты социальных сетей и скоро уснут. Словно стрелок закрывает мишени, так время гасит жёлтые окна. Шестой этаж дома напротив полностью тёмный. В крайнем правом окне Оля должна была готовить пасту с креветками в сливочном соусе. Сейчас почти полночь.

Во двор влетает красный хэтчбек. Из него вываливаются, смеясь, двое незнакомцев - темноволосый щетинистый парень и девушка из шведских путеводителей. Он придерживает ей дверь, она целует его в резвом объятии. Не прекращая целоваться, они затекают в подъезд. Через пару минут ненадолго зажжётся окно на пятом этаже, ботинки будут сняты, всё остальное спадёт в темноте.

Оля на узком сидении детской качели мысленно разделывает креветки. Одну за одной вытаскивает из общей кучи, отламывает усатую голову и хвост, стягивает жёсткий панцирь, вытягивает черный кишечник и складывает в ёмкость с чищенными ракообразными. И следующую: голова, хвост, панцирь, кишечник. Следующая: голова, хвост… Руки измазаны соком животных. Она старается не думать.

Что это значит - стараюсь не думать об этом? Не признание ли это того, что не думать ты не можешь и искусственно вживляешь в ход своих мыслей то, что должно вытолкнуть больные мысли. Должно, но не может, а значит уплотняет мысленный ряд, который превращается в лихорадочный калейдоскоп хаотичного бреда. Стараюсь не думать. Стараюсь думать хоть о чём-то кроме.

Утихло жестокое вторжение счастливых людей. Растерянным взглядом девушка оглядывает детскую площадку, не понимая, как она здесь оказалось, в этом чужом дворе, в этом униженном брошенном положении. Походка не строится, чуть изгибая путь она доходит до края двора, оборачивается на знакомые окна, раздавливает глубоким вдохом истоки слёз и пешком уходит прочь дорогой, по которой два часа назад приехала рядом с мужчиной.

В жёлтой советской авоське на заднем сиденье прижимались друг к другу креветки, авокадо и пакет разноцетных конфет. В пакете пальцем проделана дырка, похищенный миндальный грильяж прячется у Оли за щекой, не мешая ей улыбаться.

— А ты макароны хочешь длинные или бантики?

Через мгновение после звука натягивающегося ручника известной мелодией закричал его телефон. Короткий разговор с длинными паузами на слышимой стороне. От брошенного быстрого взгляда в её сторону Ольге стало тревожно. “Хочешь, я приеду?”. “Я около дома, минут через двадцать буду”. Он положил трубку, снова посмотрел на спутницу, отвернулся и начал говорить куда-то в приборную панель.

— Наташа звонила… Они что-то с Денисом поругались сильно… Она попросила меня приехать. — Он соврал, даже не заметив, насколько это резало слух после “Хочешь, я приеду?”. — Я недолго постараюсь, час-полтора. Успокою её и отвезу к мужу…

Повисла обоюдно неловкая пауза.

Оля не была лично знакома с супружеской парой его друзей. Как и ни с какими другими его друзьями, которые все вместе были большой дружной компанией, в которой была и его бывшая девушка. Девушка, которая бросила его больше года назад за три дня до нового года и которую он всё ещё любил. И боль от потери которой он заклеивал Олей как лейкопластырем гнойную рану. Спустя год лечения пластырь был грязный, потёртый, испачканный кровью, но всё ещё крепко держался.

Они начинали общаться в режиме “потусить” и “никто не узнает”, весело проведя весну и лето, в какой-то момент стали практически жить вместе. Желая забыться, они так отчаянно бросились друг в друга, что это стало похоже на счастье. Осенью пришла грусть, превратившаяся в свинцовую зимнюю апатию, которая не окончилась с новой весной. Придумывая множество причин, он так и не познакомил её ни с друзьями, ни с родителями, ограничив их мир его квартирой, салоном машины и длинным ангаром продуктового супермаркета. Первое время это мало волновало Олю, пока она не поняла истинную причину. Тогда она стала раздражительной, нервной, злой. И всё покатилось. А истинная причина была простая: она оказалась для него не тем человеком, ради которого можно признать перед друзьями, которые спасали в первые чёрные недели расставания, перед переживающими родителями, а главное - перед той, кого любишь, что ты начал новую жизнь.

Висит обоюдно неловкая пауза. Он не возьмёт её с собой, он не хочет пускать её одну в квартиру полную артефактами прошлого, да и она не хочет оставаться там в одиночестве.

— Я погуляю пока…

— Точно? Нормально?.. — скрывая облегчение, он делает заботливое выражение лица.

— Нормально. Это нормально.

Это не нормально. Это ужасно, больно и унизительно. Как собака, которой сказали “место!”. А знать своё место всегда так больно. Смотря на выворачивающие из двора стоп-сигналы, Оля ненавидила его, себя, его друзей, его бывшую девушку, а главное - свою родившуюся на ровном месте любовь. Откуда?..

Скрипучие качели обняли её и тихо заплакали.

Как далеко ты можешь зайти? Это главный вопрос, на который нужно ответить. Как далеко ты можешь зайти в своей ненависти, в своей любви, в своём равнодушии? Сколько шагов ты можешь сделать навстречу человеку, который не движется, а к тому же стоит спиной и смотрит в другую сторону? Или сколько лет ты будешь ненавидеть того, кто с тобой всё это сделал? Сколько безразличия ты можешь вылить на человека? Кажется жизнь - это и есть поиск своих границ.

По узкому тротуару вдоль оживлённой дороги в сторону своего дома. Оля шла, сперва сомнамбулически вялая, но чем дальше уходила, тем сильнее сжимала челюсти. Пальцы загибались на случаи, когда в этих отношениях, которые они так ни разу и не назвали отношениями, она чувствовала себя ненужной. Пальцы пошли по второму кругу как лошади в цирке, в котором она оказалась. Самое время подписывать петицию против эксплуатации животных.

Спустя два часа был входящий телефонный звонок. Тяжёлый разговор с повторением старых мыслей и слов. Кто мы друг друг другу, когда расширится наш мир, что мы хотим друг от друга и что мы готовы отдать… Все эти вопросы, которые люди задают друг другу, когда зашли в тупик. Потом был его большой монолог про то, как ему плохо, как он ничего не понимает, что ему нужно время разобраться, что она ему нравится, но он не готов переходить на новый уровень отношений, что он хочет сделать её счастливой и прочие расхожие беспомощные выражения.

Каждому слову Оля верила и сочувствовала, каждое слово накрывало её волной эмпатической боли, на каждое слово хотелось высказать утешение и понимание. Однако была последняя фраза — “иногда меня переклинивает, я отталкиваю тебя и ничего не могу с этим сделать”. Так оно и будет, перевела для себя Оля, я не хочу прилагать усилия и менять это.

Так оно и будет.

Так оно и будет.

Струна внутри вытянулась на предельность и низко разорвалась резким ударом. Ольга нашла свою границу. Внутри осталось тихое эхо от резко оставшегося позади мира.

— Я так больше не могу. Прощай. — она прерывает разговор и смотрит в чёрный экран телефона на вытянутой руке.

В этой позе она провела следующий месяц. В бесконечном ожидании, проверяя, когда он был онлайн, строя из этого бесполезные догадки. Не веря в то, что он вот так просто её отпустит. А он отпустил и тем самым напоследок дал ещё раз понять, насколько ненужной она была. Больше в их истории ничего уже не случилось.

Когда стало ясно, что это финал, Оля запила. Будучи раньше абсолютно равнодушной к алкоголю, она запила так, как это делают пропойцы, безрассудно, со страшной женской отчаянностью. Сперва был какой-то поиск весёлости в барах, коктейли, танцующие люди и возвращения домой ранним утром. Потом те же бары, но уже без желания создавать видимость лёгкости, крепкие шоты и случайные люди. Дальше вечера, когда Юра или Миша забирали её в коматозном состоянии из сомнительных мест. Обблёвынные сиденья их машин. Опохмеляться утром вдруг стало нормально. Испуганные друзья проводили с ней вечера по очереди, пытались не давать ей пить, но ничего не могли сделать - человека, который твёрдо намерен выпить, ничто не способно остановить. Но сколько бы она ни пила, она не смогла утопить свою гордость и в самом невменяемом состоянии была сильнее желания написать “привет, как дела?”.

Ещё через месяц Оля проснулась и не почувствовала ничего. Ни боли, ни желания выпить, ни желания что-либо делать. Мысли о случившемся не ушли, но стали будто не про неё. Неделю она пролежала дома, а после вернулась к обычной жизни, делая вид, что всё в порядке.

В это время Юра стал уговаривать ребят на дикий отдых в Симеизе.

Олю уговаривать было не нужно.