328

*** Очередь на плаху ***

Собрались. Это происходит. Это вживую. Они все собрались.

Лекс стоял за кулисами, приказал себе не думать. Даже не представлять то количество людей, которое вот прямо сейчас на него посмотрят. На трибунах не хватило места — и многие остались стоять, или прямо на траву упали — и все, абсолютно до единого, ждут. Ждут как он выйдет.

Переглянулся с Арманом. Тот издал нервический смешок, тряхнул головой.

— Всё готово, — кивнула Тан.

— Майки?

— Было, было, — Малеус ответила за неё. — Саунд-чек провели, всё работает.

Тан просто кивнула в знак согласия. Взяла под руку Нату — на той лица не было от волнения.

— Я на синте, — Арман себе, больше, чем другим. — Малеус ф-но, открываем.

— Помню.

— Не готовы, — почти рассмеялся молодой фюрер, — не готовы, — замотал головой.

— Тише, — Тан обняла. — Дань, Нат, вы как?

И Фрика и Гарпия кивнули — отвечали за хор, были и куплеты. Слова вроде помнили. Вроде. Помнили.

— Ударим, — заключила Алика.

— Накатим, — согласился Лекс. — Но после.

— Эй, это была твоя идея.

— А кто из нас мудрый сфинкс? — сквозь зубы, сжимая последнюю сигарету, подкуривая.

— Нет, открытие будет офигенным, — бросила Тан, сжав кулаки. Её всю трясло. — Ты тупенький, но это эпично, без вариантов. Я ж спецом всё для себя перевела, текст классный, под каждой строкой подписываюсь. Это не школьная линейка, это рил важно.

— Я заплачу, — прошептала Ната, почти вырвав сигарету из рук Лекса. — Прости, думала, ты мне. Вот. — свою достала.

— Там дофига партий... — прошептал Арман.

— Ничо, вчера кто в ночь репетировал.

Тот то прыснул, то всхлипнул.

— Ты-то слова помнишь? — к Лексу.

Тот кивнул.

— Главное на русский не сорваться. Не это главное, всё главное. Ладно, — посмотрел на часы. — Зырьте, кто-нибудь, что там как, люди собрались? Анида, ты чего? Сможешь?

Та молча кивнула. Единственная, кто держался вне общей суеты, просто с ними, слишком смущённая и растерянная, всё ещё стыдила себя за утро.

— Да, — бросила Даниила, даже не посмотрев за занавес, — я верю в Каина, он может. Ну и там к тому же этот, как его... Муж Татьяны, в общем, сейчас по регламенту его открывающая речь.

— Да-да, всё согласовано. Ждём сигнала. Не дрейфь, — ткнул молчавшую в плечо. — Будем честными, этой ночью мы все занимались чем угодно, кроме подготовки. Она была раньше. Сможем.

— ...Ну, обо мне хватит. А теперь — слово молодым!

Аплодисменты. Завеса расходится.

Не относиться к собравшимся как к толпе, это личности, каждый, каждый — человек, свой собственный, кто пришёл сюда по своей воле, или по указке с выше, и от того раздражён и не рад, и это не общая масса, а великая, небывалая сила, которую он сам, он, Лекс — либо направит, либо ощутит.

С одной стороны фортепиано. С другой — синтезатор. Колонки аки колонны.

Семь микрофонов в ряд, для каждого свой. Алика держит кулачки за кулисами.

На сцену, на плаху — едино провал.

«Нас расстреляют, — Лекс закатил глаза».

Ладно.

Просто расслабиться, дожить эти минуты и не умереть от сопоставлений ожиданий с возможной реальностью. Никто не знает, как должно быть на самом деле, в его голове. Будет именно так, как произойдёт, ни больше, ни меньше. Задача — сделать вид, что, что бы там ни случилось — оно по плану, именно так и задумано.

Как там первые концлагеря, ещё до Дахау описывали? «Политика дикой импровизации», лучше и не сказать. Вот и сейчас будет, дикое.

Все — и на сцене, и перед ними, сделали глубокий вдох.