3.1

Дальше... Да всё в целом нормальненько, выровнялось. Ну, как. Читай я ранобэ или мангу, здесь бы автор дал прошедшее время и оттащил камеру, в скетчах набросал основной тайм-лайн и задерживался только на отдельных, действительно-значимых эпизодах. Так, например, мне не обломилось сводить Ану в кафешку на «Универе», и мы там клёво сидели на диванчиках и пили какао. На фоне при этом ещё совершенно-внезапные «Немного Нервно» играли, «Жена смотрителя маяка».

Мы сидели друг напротив друга, откинулись на спинки сидений и слушали, что нам ставят. И, блин, держаться с новой подругой вот так, почти как взрослые (даром, что за мамины деньги)... Это... Да, я очень хочу запомнить этот опыт. Обязательно найду работу летом, чтоб гулять с Аной чаще, и уже за собственный честный заработок.

Ана помешивает свой какао трубочкой, смотрит на молочную гущу, как будто о чём-то гадает. Задумалась, и при этом не перестаёт улыбаться. Нет, не лыбу давить — а тихонечко, вот как она про поцелуи сказала: «шёпотом» и легко, а я... Да а что я — я верю и не верю происходящему. Мне слишком хорошо, чтобы что-то оценивать, анализировать. Рил, дальнейшая прогулка очень сгладила странное, смешанное впечатление от её музыки.

А ещё Ана оказалась такой умной! Вот что ни спрошу у неё — и всё знает! У нас так много общих тем нашлось. Например, она тоже любит приставочные игры, хотя у неё есть комп. И по той же причине, что и я: японцы знают толк в играх, европейцы и американцы — раз на раз не приходится. И тоже согласна с тем, что японцы вот всем хороши, только руки не из того места растут, и для ПК если что-то и делают, то из рук вон плохо, так что хочешь-нет, а идёшь и покупаешь «Соньку». Как она при этом пропустила «Ико» и «Тень Колосса» — сама удивляется. По моему описанию ей они очень зашли, сказала, что обязательно скачает себе и посмотрит. А сама сейчас на эмуляторе Н64 «Зельду» проходит, «Маску Маджоры». И ей тоже после масштабной «Окарины» она кажется какой-то... Не то, чтобы проходной, но филлерной. Хотя и со своими крутыми концептами.

Ну, я-то знаю: лучшее, что есть в «Маске Маджоры» — это крипипаста про утонувшего Бэна, о чём Ане и говорю.

— А о чём она? — с интересом спрашивает подруга. При этом локти на стол поставила, голову на ладони сложила, на меня смотрит, чуть склонив голову. — Это в самой игре, или?..

— Это отдельная история, — объясняю. — Про парня, который купил картридж без подписей, а дома выяснил, что это Legend of Zelda: Majora's Mask, к тому же «бэушный», и с сэйвом от какого-то Бэна. И игра в итоге игралась вообще не так, как ожидал главный герой (сам-то он уже эту часть проходил). И в процессе выяснялось много странного и крипового. Клёвая страшилка! Вот она — классная. А оригинальная игра после неё... Ну... Немного скучной воспринимается. Ожидания уже совсем другие, понимаешь?

— Кажется, — кивает, и вот тут её реакция мне не нравится. Выглядит сейчас так, что соглашается, чтоб согласиться. — Могу представить, — добавляет. — Я не читала просто. Но, это как: ты прочитал эту историю, и потом ждёшь чего-то похожего от игры, да?

— Именно! — часто-часто киваю. — Вот оно самое.

— А ты много читаешь?

— Не вижу смысла в таком вопросе, — о, как загнул! Важничаю! Откинул волосы от лица, опять к спинке диванчика сел, ещё и руки скрестил. Дофига мудрый я! — Ну, я читаю то, что мне нравится. И не особо задумываюсь над количеством. Важно ведь, что я получаю из этой истории, правильно? Какие эмоции, воспоминания, мысли у меня от неё остаются. Не количество текста решает. Качество. Считаю, можно прочесть мало, но — таких книг и историй, что на всю жизнь хватит!

Ана смеётся взглядом, но — нет, не насмехается, и не умиляется. По-доброму, вот.

— Но пока ты найдёшь такие, тебе же уйму всего перелопатить придётся, нет? Одним описанием не поймёшь, хорошо оно или так себе.

— Тоже правда, — соглашаюсь, здесь развожу руками. — Но я верю своему вкусу. И пока он не подводил.

— А какая твоя любимая история?

— «Принцесса», — вообще не задумываясь. — Это тоже рассказ, опять крипипаста...

— Ты любишь страшилки? — Ана перебивает.

— Не то, чтобы. Но в таких историях авторы ломают реальность, потому что не ограничены правилами конкретного сеттинга. И пишутся они так, что веришь: это может произойти в твоём мире, в твоём городе, хоть с тобой, хоть с твоим соседом. Вера в неодномерность реальности. Это круто!

Ана задумывается, поджимает губы.

— «Принцесса»... — пробует это слово. — Вообще не звучит чем-то страшным. А что там?

— Про неигровую персонажку, которая время от времени появляется в разных играх. И её появление всегда связано с чем-то стрёмным. И, естественно, разработчики не добавляют её в свои проекты. Она просто появляется, как какой-то сломанный непись с непрогрузившимися текстурами внешности. Героиня-призрак одной заброшенной, так и не доведённой до релиза игры. И если её рассматривать, то выглядит как высокая худая девочка, босая, и в белом платье. Ну, какой-то явно торжественный наряд. Волосы иногда длинные, иногда короткие. Она разной бывает. А игра, в которой она должна была появиться — про мальчика и девочку, где мальчик — главный герой, а девочка — его разумный компаньон, управляемый искусственным интеллектом...

— Стоп, — Ана махает руками, — ты мне опять про «Ико» рассказываешь?

Я сглатываю. Выпадаю в осадок. Моргаю. Открываю и закрываю рот. На всякий случай допиваю остаток какао.

— Никогда не думал об этом... — медленно отвечаю.

… Но вообще, Ана, ты сейчас мир мне сломала! Как мне теперь на Йорду смотреть и развидеть услышанное?!

— Но так ещё интересней, — подруга подбадривает, видя моё замешательство.

— Д-да, наверное...

— Ты не готов сталкиваться с чем-то страшным, понимая, что оно ближе, чем ожидал?

… Тишина-то какая! Я даже фоновую музыку перестал слышать. Конкретно в этот миг будто бы всё пропало. Есть только столик, наши диванчики. Я. И Ана напротив меня. И тон вопроса, и не то игривый, не то заинтересованный, любопытный вот этот вот её взгляд. Холодно почему-то сделалось. Опять вспомнил её первое появление в Приюте. Даже не появление. А как я стою, оглядываюсь. И слышу скрип половиц надо мной. Медленный, аккуратный. И сейчас, снова про это думая, понимаю: оно вообще не звучало так, будто бы Ана суетилась, спешила, там, охране своей отчитывалась... Кстати, а они сейчас тоже где-то рядом? Если она из богатых, не станут же они её отпускать? И, что я их не вижу, не значит, что их сейчас нет... Но, всё ещё... Как она ходила... Это было похоже, что кто-то ходит по кругу. Медленно, выверенными шагами. Шагами явно тяжёлыми, вообще не такими, на какие она способна.

Нет-нет-нет, я не вспоминаю. Меня как будто ввернули в это воспоминание. Снова заставили его пережить, вот.

Весь сжимаюсь, зубы стиснул, жмурюсь, втягиваю голову в плечи...

— Коль?..

...Брррр! Аж вздёрнулся. Никогда. Никому. Ни за что...

— Как ты меня назвала?..

— Уголь, всё хорошо?

Взволнованная, Ана сидит, где сидела, тянет руку ко мне.

Ф-ф-фуф, послышалось. Вот так меня называла бабушка. А ещё папа. И спасибо, что их сейчас нет.

— Всё-ё-ё... Хорошо, да, — я киваю ей с неуверенностью. — Я выпал. Чуть-чуть... — утопил взгляд в пустой мутной чашке. — Скажи... — поигрываю пенкой, водя туда-сюда трубочку. — А твоя охрана, — головой мотаю вокруг и в неопределённое, — им нормально вообще, что ты с каким-то левым парнем гуляешь? Они за тобой успевают? Сейчас тоже смотрят за нами? И как твои родители относятся к тому, что ты куришь? Ну, если ты на виду постоянно, они же взрослые. Взрослые взрослым докладывают. Охранникам тебя беречь надо... — понимаю, что сейчас говорю больше нужного, и одного б вопроса хватило. Но тут уже лично мне надо выговориться. Ну, чтоб вообще вспомнить, как это: говорить. И вообще как это: выпасть, и теперь снова перетягиваться в мир живых.

— Им нормально, и они всё знают. Да, они наблюдают за нами, — в тон мне, Ана также при этих словах неопределённо повела головой, окидывая взглядом как бы всё и ничто конкретное. — И родители совсем не против. Они считают, что мне лучше почаще бывать среди людей хотя бы в условно-нормальной обстановке.

— А кто они, твои папа с мамой?

— Давай не будем. Вряд ли ты с ними встретишься: у нас договор — не влазить в мою жизнь до тех пор, пока я в безопасности. А насколько ситуация опасная — это и охрана способна решить. Без них.

Я кивнул, теперь уже сам только делая вид, что понял. Ну, уловил в общих чертах, а по факту — ещё больше запутался.

— Ты правда так беспокоишься из-за разности в статусе? — теперь она погрустнела, сама опустила взгляд. — Считаешь, что это неправильно, ненормально?

— Нет, — головой мотаю, возможно, усердней, чем следует. — Вообще нет. Мне необычно просто, — признаюсь. Ну, зато, как есть. — Необычно, что девушка, с которой мы от силы и часа не прообщались, позвала меня гулять. И при этом пришла нарядная, — говорю, и вообще не знаю, как я слышусь со стороны. — И что от у неё крутые духи, или шампунь, или что там ещё у тебя (здесь Ана всё-таки смеётся, сама головой качает, спасибо, хоть, что глаза не закатывает)... И... — мнусь, теряюсь...

Блин, Ник, ну, может, хватит? Вы в кафе, вот сюда ты её сам притащил. Ещё и угостил. Ещё и вам удалось вполне наладить контакт и общаться. Ну чё ты, чё ты опять как вот это вот?!

— И... — всё-таки нахожу слова. — Ты правда ведёшь себя так, будто у нас свидание, вот.

… И это вообще не то, о чём я сейчас думал вот в этот конкретный момент, вот ни разу. Но и это тоже. Просто «и это тоже» накопилось уже дофига, и хоть что-то пора разгребать! Спасибо мозгу, что подсказал наименьшую из всех странностей. Хотя мне до одури стыдно за свои слова, за своё поведение, за своё всё, вообще.

Ааааа, это всегда так сложно?.. Можно меня обратно выдохнуть?..

Ана слушает меня, умиляется. Кстати, своё какао она ещё не допила. Вот сейчас снова делает маленький аккуратный глоток, смотрит пристально-пристально на меня. Как будто бы не то умиляется, не то изучает. Думает, возможно, наверное.

— Ты мне понравился, — ведёт плечом, и говорит так, будто отмахивается. — Я решила, что хочу понравиться тебе в ответ. Разве для этого нужны какие-то слова или дни особенные? Или такие действия как-то влияют на отношение? Это просто проявление взаимной симпатии. Она же взаимная? — усмехается мне, ещё и подмигивает. И толкает меня ногой. Аккуратно задевает кончиком туфля колено. Ну, как «задевает». Как бы «погладила».

О том, насколько «да»... Можно вообще всё не так? Кто там смотрит, сместите ракурс, пожалуйста!

Они сидели в кафе, друг напротив друга.

Она — улыбчивая, игривая. Заплетённые в косу волосы убраны за плечо. Красная кофта чуть мешковато висит на плечах, стелится вниз по телу. Именно что «висит» — ворот достаточно широкий, чтоб съехать, обнажить шею, прогалинку у левой ключицы. И достаточно широкая, чтоб вообще никак не облегать, не выдавать общие формы девушки. Но о том, что она худая можно судить и по вытянутому, чуть-чуть угловатому, как бы вырубленному из камня лицу, и по тонким запястьям, аккуратным, маленьким ладоням. Пальцы при этом длинные, на ногтях — серебристый лак. Сидит вот как: немного согнутая, подалась вперёд. Локти на столе держит, а ладони — сложены, именно на них Ана и держит голову: упирается волевым, немного выпирающим подбородком в сцепленные вместе пальцы. В её позе вообще ни капли стеснительности, там, зажатости — нет. Она буквально вся дышит лёгкостью и свободой, и этим её ароматом вишни, мяты. Пьяняще, волнительно. Захватывающе.

А он... Да что он. Он теряется, мнётся. Откинулся на спинку диванчика, голову в плечи спрятал. Руки затолкал во внешние карманы кофты. Для полноты картины не хватает только натянуть капюшон, чтоб совсем спрятаться. Мысленно благодарит себя за отпущенные патлы: густые кудри мешаются, хоть немного скрывают совсем стушевавшееся выражение смятения, растерянности на лице.

И вот, она дотрагивается: мягко и аккуратно, кончиком носка под столом. Именно что гладит, немного задевает его колено. Тихонько совсем, игриво — а он весь вздрагивает, буквально вжимается в сидение, ещё сильнее пытается свести плечи.

— Я всегда думал... — аккуратно вывожу мысль, — что на подобные заключения требуется больше времени.

… Например, с той же Кэтти мы месяца три общались, ходили в рейды, гуляли в Дионе. А признался ей только после того, как купил билет на корабль в порту Адена. Ну, чтоб всё чинно было, по красоте. Блин, мы даже свадьбу сыграли там! Годы мои годы... Господи, это же целых полгода назад было, как мы расстались!.. Весь шестой, седьмой класс с ней вместе прошёл... Время было, пространство. Много всего — но степенно и неспеша. Вдумчиво. И с Ангелом, вот, тоже — далеко не сразу ж всё закрутилось.

— А как же «магия случая»? «Влюблённость с первого взгляда»? — Ана так говорит, как будто смеётся с меня. И мне при этом вообще не злобно, хотя обычно такое жуть как не нравится.

— С кем угодно, — откашливаюсь, снова скрещиваю руки у груди, — но не со мной! — заключаю с твёрдым, гордым кивком.

Та языком цокает, головой качает.

— Совсем не веришь?

— Придётся, видимо, — да, сдаюсь.

Это честно, а я не хочу лгать ни себе, ни ей. И она мне понравилась. Я не знаю, как именно описать то, что я к Ане чувствую — всё ещё, там слишком большой набор странностей, и все разгребать — закопаюсь. Но факт, как она выразилась, «взаимной симпатии» — да, он очевидный, неоспоримый.

Интересно, что чувствовал Иисус к Магдалене? Смешно, грустно, но на сцене, когда Мария приходит к пустому гробу, я во всех четырёх Евангелие плакал. Серьёзно: все, решительно все четыре апостола, сговариваясь, не сговариваясь, но смогли передать вот это щемящее, болючее, страшное чувство: «придти к месту, где похоронен любимый». И пришёл не кто-то из них, а именно она. Никто прямым текстом не говорил, что она — жена Христова. Но нужно ли объяснять, когда виден такой поступок? Только влюблённый, самый-самый родной и близкий будет делать вот так.

— О чём задумался? — Ана вырывает меня из мыслей.

— Магдалена чего-то вспомнилась. Ну, Мария, которая, — поясняю, на всякий случай.

— Нравятся ассоциации, — а вот здесь так и просится смайлик: «хD».

— А ты читала?

— На проповедях рассказывали.

— Ты в церковь ходишь?

— Ходила, да. На Ботсаде, которая. Бабушка с дедушкой обязывали, пока с ними жила.

— А сейчас?

— Они умерли, — буднично, опять с отмашкой.

— Оу... Соболезную...

— Не стоит, — поднимает руку, оправдывается. — Они в рай верили, плохого не делали, не ворчали, меня нечасто наказывали. Думаю, сейчас им не плохо. Ну, я не вижу, за что их в ад.

— А ты сама веришь? В рай, ад, в посмертие?

— Я верю, что если верить, то покойнику воздаётся. Ну, трупы они и есть трупы, — последний глоток, допивает свой какао залпом. — А куда они засыпают, видят ли они сны, — здесь у неё пауза, задумывается чуть-чуть, — как и про что думали в бытие — для нас, оставшихся, в нашей памяти и прибудут. В том плане, что мы используем их веру как собственное утешение, что близкому хорошо, ровно в той картине мира, которую он ценил.

Мне потребовалось время, чтобы осмыслить сказанное. Нет, ну — я всегда считал веру способом утешения, но никогда не смотрел на этот вопрос вот так. Что это может работать косвенно, для самоутешения близкого к верующему. Любопытная штуковина. Даже думаю с мамой об этом поговорить. Её мама была хиппаркой-буддисткой, такую дурь делала, что страх даже. А всё равно в свои реинкарнации верила. И дочери всякое рассказывала, даже думала приобщить.

— Сложно? — Ана интересуется, опять чуть-чуть наклоняет голову.

— Интересно! — аж восклицаю, громче, чем ожидал. Благо, в кафешке кроме нас почти никого, и я не привлёк внимания.

… Тем временем, разговор провисает. Да и мы засиделись. Снова можно оттаскивать камеру. Вот это воспоминание — клёвое, и я хочу о нём подумать потом.

***

Что до прочей прогулки — ну, у нас так-то сегодня весь день, аж до вечера. И мы правда много гуляли, много, про что общались. Кстати, после кафешки я уже не смущался держать Ану за руку. Вот эта её «взаимность симпатии» всё-таки очертила вполне понятные для меня рамки. Нет, я больше не спрашивал у неё про свидание, или ещё там что-то. Ну... Она уже сказала достаточно, и мне хватило: она нравится мне, я — ей. Больше тут и добавить нечего.

Из выданных денег потратил больше половины. Сто шестьдесят на кафе, восемьдесят на сигареты. Всё-таки решился купить эти «Динс». Мы даже их покурили. И... Да, мама права была: они понравились мне больше «Кента». Но какие тяжёлые! Частить с ними точно не стоит.

Но вечерело. И, как бы там ни было, мне завтра в школу.

Мы обошли Каразина — и возвращались к Площади свободы, сидели на скамейке дальше дороги.

Даже больше: не просто сидели — мы обнимались. Ну, как: Ана на меня чуть ни завалилась — и к этому моменту я уже не видел проблемы положить руку ей на плечо, и самому же склонить к ней голову. Рил, вот ни в жизнь не думал, что за один день можно настолько сблизиться с человеком. Да чего там: за одну прогулку я набрался впечатлений в кучу раз больше, чем, наверное, за весь прошедший год, вот!

И вот, мы сидим. Часы показывают шестой час. Да, мне бы уже домой: как бы там ни было, домашку не отменяли. И хотя бы приличия ради, к пятнице надо показаться в классе. Ну, чтоб обо мне вообще помнили, что я не умер, мне просто не до того было.

А так прощаться не хочется! И Ана меня обнимает...

— А ты завтра придёшь? — поднимает на меня взгляд, будто читает мысли.

— Только позже: учёба, всё-таки. А ты и завтра свободна?

— Я свободна, когда хочу, — и трётся щекой о моё плечо.

… Мы так близко. Она ещё и повернулась немного. Разместилась так, чтоб мне на колено закинуть ногу.

— Домашнее обучение?

— Угу, — с тоном ни «да», ни «нет».

Ловлю её взгляд сейчас. Глубокая-глубокая бездна. Вообще не хочется думать про что-то мирское.

Чёрт. Сердце так бьётся быстро...

— Ты... — набираюсь смелости, отвожу глаза, — тоже не хочешь прощаться?

— Никогда не люблю этого. Обрывать хорошее из-за обстоятельств.

— А часто приходится?..

Та не отвечает, просто ведёт плечом.

— А ты... — совсем смущаюсь, отодвигаюсь немного, губы облизываю: как-то они пересохли. — Всё-таки дашь контакты?

Теперь и Ана отсела, подолы юбки оправила, ещё и отвернулась. Я обидел её?

— Я. Не люблю. Мобильные. И Сеть. Пожалуйста.

Из-за того, что голос высокий, звонкий, холод её слов особенно режет. И крайне доходчивый, ультимативный. Так что делаю себе пометку: да, больше об этом её не спрашивать.

— Извини, — соглашаюсь, каюсь. — Я учёл, правда, — неуверенно поднимаю руку, хочу прикоснуться к ней.

Ана ёжится, ведёт плечом, так, будто прячется. Блин, я дурак, и я очень её задел. Плохой я!

:С!

— Тогда... — опять осторожно веду, пытаюсь найти слова, чтоб вернуть прежде всего себя. — Скажи, а завтра ты когда свободна?..

— Сказала же, — опять потянулась за своими «Кент», отстранённо дымит в полупустую улицу, — когда хочу, — добавила после затяжки.

— А ты... — не знаю, куда деть руки. Пожалуй, закурить сейчас было бы классной идеей. Но это уже будет пятая за одни сутки! Много, слишком много, через чур много. К тому же я и так выказываю достаточное волнение, и внешне по мне вроде видно, что мне неок. — Ты... Могла бы за мной прийти?

— Прийти?.. — Ана переспрашивает. Снова затягивается при этом. И голос у неё настороженный, что ли.

— Угу... — мнусь. Понимаю, что вкрай обнаглел, и скорее всего всё испорчу. Но это как: ныряем в адовый лёд, пан-пропал. — Уроки в два заканчиваются. И встреть ты меня после школы...

— Так ты согласен, что мы встречаемся? — буквально выпалила, и вся... Вот, да, именно: вся сияет, никак по-другому и не сказать.

— А... — вопрос такой: как в стену башкой вписали.

Нет, блин, типа, по мне не видно?!

Сиюсекундно в этой самой башке прокручивается адова прорва массы вариантов ответов, как колесо выбора: иронично, с сарказмом, с шуткой, серьёзно, драматично, страдальчески...

— Да, — выдаю в итоге. Просто, прямо и твёрдо. — Мне приятно с тобой. И я бы хотел, чтобы мы встречались.

… Интересно, чего стоило Пилату просить прощения у Спасителя и хоть как-то тому дать понять, что будь его, Прокуратора воля, он бы распял весь состав синедриона, а не Учителя?..

Стоп... Ана что, плачет? Она дрожит вся, даже сигарету выронила. Застыла...

— Эй, что с тобой? — ай, пофиг, забил на всё и просто обхватил её — вот такую: растерянную и выпавшую, с обмякшими руками, поникшей головой. Чуть ни безвольную. И крепко-крепко её держу, глажу тихо, как умею силюсь унять её дрожь.

Не хочу, чтоб она плакала. Не хочу ей боли. И тем более — из-за меня!

Вот это я понимаю. И вот это хочу, чтоб поняла она. Вот это важно, а не всё прочее. Первостепенно.

— Спасибо... — говорит сбивчиво, шёпотом. Опять всхлипывает. — Я... Я очень боялась. Очень...

— Но... Разве... — всё ещё её обнимаю, а хочу, чтоб обнимали меня. Тоже хочу обмякнуть и урониться. Вообще не знаю, куда себя деть. И тело сейчас отдельно от мыслей работает — и спасибо мозгу за правильные автономные паттерны. Ещё б он умел в слова — вообще б цены не было.

— Но... — опять повторяюсь. — Разве это не очевидно?

— Не знаю, — Ана всё ещё всего меня держится. — Ты же не говорил мне ни «да», ни «нет». И я не знала, что думать. — Всё-таки силы к ней возвращаются, сама меня отстраняет, просто берёт мои ладони в свои. — А ты мне очень понравился, понимаешь? И мне... — губы кусает, вся сжимается. — Я боялась, что я тороплю тебя. И что ты только и ждёшь, чтоб отделаться.

— У меня просто никогда вот так не было, — отвечаю ей виновато. — Я сам очень боюсь и теряюсь. И вообще не понимаю, какой я в твоих глазах. И зачем я тебе, почему... Мне тоже страшно... Я...

Ана приставляет палец к моим губам. И одними же губами будто бы произносит: «Молчи».

— Нам нужно время, — вот, опять улыбается, и снова с теплом, добром. — И нас нет, а, значит — и времени столько, сколько сами хотим.

— А... Почему нас нет?

Та головой мотает, цокает языком, прикрывает веки.

— Пока что — просто прими. Пока мы вместе, мы вне мира глухих. И ты уже прикоснулся к слышащим.

— Ты про...

— Всё будет, — она обрывает меня, подняв руку. — Главное мы узнали: мы вместе, — вот, снова взялась за мои ладони, — и ты хочешь, чтоб остальные знали: я с тобой. Тебе важно это. Прежде всего, чтоб ты верил сам, правильно?

— Да, наверное, — говорю-то так, хотя сам так глубоко не копал. Но это звучит очень, очень похожим на правду. — Да, — киваю, ещё подумав. — А ещё... — опять мнусь. — Можно, я всё-таки сфотографирую тебя? Ты ведь не исчезнешь, не исказишься от этого, правда?

— Ну... — протягивает. — Можно. А зачем тебе?

— Для мамы...

(sic~!)

… — Она просила, — добавляю, выдохнув. Понимаю, как покраснел. — Думаю, ей легче поверить, что я весь день прошлялся по городу в своих мыслях, чем действительно нашёл девушку.

— Нашёл девушку, — Ана повторяет за мной, как будто смакуя сказанное. — Я покемон, да?

— Ага, с редчайшим спавном на малоизвестных заброшках, — показываю язык.

— Давай уже, — откидывается к спинке скамейки.

… И всё-таки откидывает руку, распускает косу.

Не то, чтобы её это сильно преображает, но...

Впрочем, за меня лучше всего скажет в итоге получившийся кадр.

С опустившимися на лицо тенями от низких ветвей, и лицом, окрашённым в медные цвета заката, на скамейке сидела деве. Не девушка, не девочка, а именно дева. Таинственная, волшебная.

Да, в простой красной кофте — но эта кофта в алых лучах окрасилась особенным цветом. Как будто багрянцем, кровью. Кровавый корсет, переходящий в длинную свободную чёрную юбку.

Дева держится сводобно, закинула ногу за ногу. Лицом — повёрнута в профиль, и часть прядей тонов чумы стелятся по щеке, ниспадают от плеч к груди.

Она отрешённо смотрит на трассу. Левая рука на колене, правая — поднята, приставлена пальцами к губам. Да, конечно же курит. Кадр уловил тот миг, когда эта дева затягивалась.

Возвышенная, эта незнакомка ощущалась так, будто пришла из иного мира посетить наш, как она говорит «мир глухих» — и ей не то, чтобы скучно, но — тоскливо и одиноко. Она как бы ищет. Она как бы ждёт.

Причудливая загадка. Хищница. Гарпия. Коршун.

Коршун, ждущий добычу.

Сирена, взывающая к блуждающему огоньку.

— Ана, — называю её по имени. Вот, как она учила: на вдохе, прикрыв глаза — и выдохнуть, отпустив звук.

— Я хорошо получилась? — и вот, опять вся «земная», подсаживается ко мне, заглядывает в телефон. — Нравится, — пускает дым, пепел стряхивает.

… А я не смотрю на фото: балдею от её запаха. Теряюсь в её волосах. Боже, какие же они классные!.. Нет, не так: какая же Ана классная!

— Уголь! — ай... Мурашки по коже.

Она меня в щёку поцеловала. И прошептала моё имя вот прям у уха.

— Ты — Уголь, — и потёрлась щекой об щёку. — Сказала же, — снова буквально завалилась вся на меня, — нарисую тобой картину. И у тебя уже получается!

Не знаю, как реагировать.

Но, наверное, это форма проявления радости. Да и зачем гадать, если мы по итогу сидим в обнимку. И нам... Ну, мне так точно, решительно наплевать на весь прочий мир.

Я с Аной.

И мне хорошо.

Даже не так: я счастлив. Могу долго гадать и думать о сложносочетаемых чувствах, и какое из чего следует — но прямо здесь и сейчас — это оно. Счастье ощущается именно так.

А всё прочее — суета.

А ещё — я точно уверен в саундтреке, который возьму домой.

… Давай же в небеса прекрасные взлетим далеко,

В будущее сделаем свой шаг!