3.07

Я пишу это, потому что пытаюсь найти правильное направление. Я могу продолжать отвлекать себя фильмами, играми и прочими занятиями, связанными, в основном, с залипанием в экран, могу и дальше предпринимать не очень успешные попытки заняться учёбой или чем-то полезным, но что бы я ни делал, всё равно я буду думать, что делаю не то, чего на самом деле хочу.

Недавно был разговор с матерью о будущем, она пыталась донести до меня идею, что окончание учёбы в университете должно быть моей главной целью, и что это необходимое условие того, чтобы в моей жизни всё пошло как надо. «Ты же сам захотел поступить в университет, неужели ты не хочешь довести начатое до конца?», - спросила она. Я промолчал. «Тогда чего ты хочешь?» Я почувствовал, что не могу ответить ничего такого, что не расстроило бы её, и опять промолчал. Впрочем, вопрос был слишком сложен.

Я заперт в помещении, в абсолютной темноте, я подавлен и напуган. Тут, наверное, есть какие-то предметы, которые могли бы существенно улучшить моё положение. С другой стороны, пока я не двигаюсь с места, я не рискую никуда провалиться, или уронить себе на голову что-то тяжёлое. Примерно так обстоит дело с ответом на вопрос: чего же я хочу на самом деле?

Пожалуй, кое-что мне всё-таки удалось нащупать. Первое: я хочу говорить с тобой. Второе: я хочу, чтобы все остальные оставили меня в покое, и просто заботились о своих собственных делах.

Мне это очень тяжело даётся. Не только этот текст, вообще всё. Трудно говорить с людьми и понимать их, трудно выходить за пределы квартиры, минимально заботиться о себе, даже засыпать и просыпаться трудно. Иногда я смеюсь над чем-то, и потом удивляюсь, что ещё могу смеяться, наверно это получается рефлекторно. Трудно заплакать, изредка получается, только это никак не помогает.

Я не знаю, что со мной произошло. Может быть, я надорвался и больше не могу толкать камень в гору. Может, просто нужно перевести дух.

Ты говоришь, что лучше ни на что не надеяться. Меня злит, когда ты так говоришь. По-твоему, надежды это что-то вроде костылей, которые только мешают человеку ходить уверенно и гордо? Думаешь, люди, которые надеются – они вроде калек, требующих к себе внимания и жалости? Я не могу согласиться с этим. Я заметил, что когда у меня есть надежда, всё получается намного легче. Я решил, что буду защищать свои надежды, а не защищаться от разочарований, избавляясь от надежд.

Моя мать очень переживает за меня. Сегодня она не смогла сдержать слёз, когда пыталась объяснить мне, как её беспокоит то, что происходит со мной. Я сказал, что она своими слезами не помогает, а делает мне только хуже: «Я понимаю, что у меня много проблем, но ты только валишь ещё сверху». Она спросила: «А ты не думал, что ты сам валишь на меня?».

Я иногда думаю, что если бы меня кто-нибудь любил, я смог бы радоваться всему тому, что теперь так поблекло. Но почему я не беру в расчет любовь своих родных? Ведь они любят меня, но это только тяготит. Я не оправдываю их надежд и хочу, чтобы они избавились от них, чтобы мне стало легче дышать. Пожалуй, слишком эгоистично с моей стороны посягать на их надежды.

Я нашёл лазейку, которая куда-то ведёт, или опять заблудился?

Кажется, я уже никогда и ни в чём не буду уверен. Куда я попаду, если мне удастся выбраться из этого тёмного пространства? Увижу солнце, или окажусь в другом помещении? Когда происходит хорошее, я воспринимаю это как должное. Когда происходит плохое, я воспринимаю это как должное. Всё становится ещё хуже – я воспринимаю это как должное. Я хочу вспомнить, как радоваться. Я не хочу становиться безразличным ко всему.

В этой страшной комнате есть дверь, которая отпирается ключом. У меня есть догадка, что дверь – это любовь, а ключ – это свобода. Более того, я думаю, что у меня есть ключ, но я не могу им правильно распорядиться, потому что не двигаюсь с места, боясь провалиться в дыру в полу, или расшибить обо что-нибудь голову в темноте. Я выдумываю опасности, хотя может оказаться, что комната абсолютно пуста. Ещё у меня есть надежда – это фонарик, только батарейки в нём почти сели: если и можно что-то рассмотреть, то не дальше вытянутой руки. Но разве этого не достаточно, чтобы начать искать?

Если выход – это любовь, почему я не могу выйти, ведь у меня, по меньшей мере, есть любовь родных? Думаю, фокус в том, что я сам должен любить. Я везде избегал слова «должен», опасаясь взвалить на себя слишком много обязанностей, с которыми в итоге не справлюсь. Но здесь я ничем не могу заменить слово «должен». Это единственная обязанность, которую мне достаточно взять на себя, для того чтобы покинуть тёмную комнату. И это обязанность, которую я хочу взять на себя. Я хочу любить – это то, в чем я не сомневаюсь.

Сейчас я чувствую, как будто части головоломки наконец занимают свои места.

Тебе может показаться, будто я в основном говорил сам с собой, но это не совсем так, твоё участие чрезвычайно важно. Ты мне помогла. Вопрос «чего я хочу» был основным, и, пожалуй, ответ с самого начала вертелся на языке. Я не великий святой, чтобы любить весь мир, ведь получается, что даже своим родным мне не удаётся ответить взаимностью. Но, всё же, у ответа «я хочу любить» есть полная форма, потому что я знаю, кого я хочу любить. Да, теперь я понял, что хочу любить тебя, и, более того, я должен это делать, чтобы не оставаться взаперти в чёрной страшной комнате.

Я надеюсь, что не очень сильно смутил тебя. Ты сама попросила не стесняться. И ещё я надеюсь, что ты не думаешь, будто я чего-то требую от тебя. Просто живи, как тебе нравится.

P.S. Между «я хочу любить» и «я люблю» есть немалое расстояние. Мне предстоит потрудиться, чтобы его преодолеть. У Вильяма Блейка в Пословицах Ада есть такая: «He who desires, but acts not, breeds pestilence». Лучше бы мне почаще её вспоминать.