28
Чонгук медленно перебирает струны меж пальцев, наигрывая уже знакомую мелодию невыпущенной песни. Аккорды сменяют друг друга, раскиданные листы с текстом покрывают всю кровать, а рисунки в блокноте, кажется, начинают насмехаться над ним за то, что он не может придумать ничего, кроме припева.
С одной стороны, менеджмент сейчас не сильно давит на него с готовым материалом для нового альбома, поэтому небольшая остановка на одной из песен не сильно скажется на его расписании. С другой же, он еще никогда не сидел над песней так долго – обычно бросал или начинал с самого начала, если текст давался слишком сложно. Скорее всего, эта песня даже не войдет в его будущий альбом, но оставлять дело незаконченным, когда в голове полностью готова мелодия и аранжировка, хочется в самую последнюю очередь.
На электронных часах чуть больше полуночи. Чонгук в последний раз проводит медиатором по струнам и откидывается на подушки, прижимая пальцы к уставшим глазам. Ему бы лечь спать и не просыпаться до утренней тренировки, но максимум, на который он рассчитывает, это хотя бы пару часов сна после рассвета, когда организм сам больше не сможет противиться сну и его вырубит прямо в одежде. Он устал. Дико устал, на самом деле, но когда к этому привыкаешь, становится уже не так трудно.
Чонгук убирает руки от лица и медленно открывает глаза. Белый потолок, в который он смотрит уже несметное количество ночей, раздражает и успокаивает одновременно. Свет от фар проезжающих машин на несколько секунд окрашивает его в желтый цвет – Чонгук иногда смотрит на это часами в попытках уснуть. Считает, сколько машин проехало у его дома, когда мыслей становится слишком мало. Думает о том, что неплохо было бы выйти на улицу и немного подышать, когда их наоборот слишком много в его голове.
Прошло уже чуть больше недели с его последнего лайва и в его жизни изменилось целое ничего. В голове все еще только его навязчивые мысли, а перед глазами лишь смутные события каждого дня. Иногда кажется, словно он живет в замедленной съемке, пока все вокруг двигаются на скорости 2.0. Как будто он не главный герой собственной жизни, а только зритель этой низкопробной драмы со слитым концом, который сценарист придумал на коленке за день до сдачи.
По крайней мере, сегодня у него нет сил загоняться. Не хочется и думать о том, что никакие советы, при всех усилиях Чонгука, не помогают. Единственное, что хочется, это перестать чувствовать себя так, но, к сожалению, у Вселенной другие планы на этот счет.
Чонгук вновь поднимается в позу лотоса и устанавливает гитару на бедре. Он зажимает три струны для аккорда и вновь начинает заученный припев. Прикрывает глаза и поет не слишком громко, чтобы не нарушать тишину этой ночи.
- Одиноко, так я себя чувствую, даже когда в комнате полно людей. Я бы отдал все, чтобы увидеть тебя. Одиноко, так я себя чувствую, даже когда в комнате полно людей. Одиноко, мне очень одиноко без тебя.
Чонгук чертыхается, когда одна из струн больно режет подушечку указательного пальца. Маленькая капля крови капает на один из разбросанных листов и Чонгук откладывает гитару ближе к изголовью кровати. Встает босыми ногами на холодный паркет и делает несколько шагов в сторону ванной. За зеркалом, как и всегда, оказывается уже открытая аптечка, поэтому заученными движениями Чонгук отвинчивает крышку антисептика и щедро поливает маленькую ранку над раковиной. Немного щипит – он хмурится от легкой боли, но все равно не убирает руку. Заклеивает порез первым попавшимся пластырем и закрывает зеркало, встречаясь с собственным отражением.
Господи, в кого он превратился.
Круги под глазами видны особенно отчетливо, когда на лице нет ни грамма макияжа. Небольшой синяк под скулой отливает фиолетовым, а нездоровый цвет лица под яркими лампами ванной делает Чонгука больше похожим на зомби, чем на человека. Его футболки стали ему большими – он прекрасно знает, что это плохо, но все еще не настолько критично, чтобы фанаты могли увидеть потерянные килограммы за оверсайзной одеждой.
Терпимо. Как и вся его жизнь.
Он опирается двумя руками о раковину и громко выдыхает. Скорее всего уже около часа ночи. Он не знает. Не хочет знать.
Не задумываясь, Чонгук начинает отбивать пальцами все тот же заевший ритм. Не поднимает голову и тихо поет под нос, чтобы никто не услышал. Его, правда, никто и не услышит, но какая уже разница.
- Одиноко.
“Пожалуйста, найдись”
- Одиноко, так я себя чувствую, даже когда в комнате полно людей.
“Ты должен существовать”
- Я бы отдал все, чтобы увидеть тебя.
“Всю свою жизнь, ради минуты с тобой”
- Одиноко, так я себя чувствую, даже когда в комнате полно людей.
“Я знаю, что ты существуешь. Ты должен”
- Одиноко, мне очень одиноко без тебя.
И его снова окутывает тишина.
Несколько капель падают с крана в раковину, освежитель воздуха гудит где-то на первом этаже, а легкий ночной ветер играется с жалюзями за окном. Чонгук стоит еще несколько секунд зажмурив глаза и прокручивая в голове текст припева, к которому невозможно придумать куплета – он пытался, не получается.
И в этой тишине он почти теряет надежду, когда наконец слышит.
Очень тихо, почти незаметно, что если не прислушиваться никогда даже не услышишь. Где-то глубоко в глубине его создания – этот звук будто исходит не снаружи, а откуда-то внутри. Как голос собственного подсознания, но не его.
Чонгук, кажется, перестает дышать.
Это не пение. Определенно нет, потому что Чонгук не слышит ни единого слова. Пытается сконцентрироваться, но мысли сбиваются все в кучу, не давая думать, пока, наконец, он не распознает это “мычание”. Очень медленное, отрывистое, тихое, иногда абсолютно не попадающее в нужную тональность, но не его.
Не его.
Он слышит в своей голове кого-то и это не он.
Чонгук не может думать, он не может даже пошевелиться или хотя бы поднять голову. Чувствует, как зрачки наполняются слезами, но ему абсолютно плевать на все, что происходит вокруг, кроме голоса, который продолжает напевать мелодию в голове Чонгука.
Это не может быть правдой.
Он не может слышать своего соулмейта прямо сейчас. Это не может быть правдой. Это глупые игры воображения, которые подкидывают ему галлюцинации за действительность, потому что Чонгук не спал несколько ночей и ни на секунду не прекращал думать о том, что где-то на этой Земле есть вторая половина его души. Это не может быть правдой.
Но в голове все еще тихо звучит голос. И Чонгук все еще не может сдержать слез.
Он тихо всхлипывает и убирает слезы на щеках большими пальцами. Опирается спиной о дверь и медленно скатывается на кафель, пряча голову в колени. Он зажимает уши ладонями, чтобы не слышать никаких посторонних звуков. Шмыгает носом, вертит головой и плачет сильнее прежнего, не веря в то, что происходит.
Чонгук пробует подумать об абсолютно бессмысленных словах. Проговаривает про себя свое имя и возраст, место работы, напевает одну из песен, над которой работал сегодня в студии, и ничего, абсолютно ничего не звучит, как этот голос в его голове.
У этого голоса есть обладатель. И кажется это его соулмейт.
Чонгук слышит свое соулмейта прямо сейчас, прямо в эту секунду, сидя на холодном кафеле своей ванной, а его слезами уже можно затопить половину Америки. Он ждал этого момента всю свою гребанную жизнь и все еще не был готов, когда это случилось. Слезы не дают думать ни о чем, но Чонгук еще никогда не был так благодарен этому. Впервые за несколько лет он плачет от счастья.
Он заставляет себя сконцентрироваться на этом неразборчивом “мычании”, чтобы узнать как можно больше из отрывистых звуков в его голове. Ему кажется, что голос принадлежит парню, но это очень трудно понять по нескольким звукам. С другой стороны, это точно не ребенок, потому что мелодия кажется смутно знакомой и связной, а значит, его соулмейт понимает, что именно поет. И это правда успокаивает с учетом того, что Чонгук не отбрасывал вероятность того, что его соулмейт – младенец.
Он задерживает дыхание на несколько секунд, чтобы унять всхлипы и дрожь по всему телу. Соулмейт все еще в его голове и в самую последнюю очередь Чонгуку хочется пугать его, чтобы никогда больше не слышать. Он пытается сконцентрироваться на песне, чтобы понять, что именно пытается спеть голос в голове. Кивает в такт, вспоминает каждую популярную сейчас мелодию, накладывая на то, что слышит прямо сейчас.
А потом понимает.
Его соулмейт поет то, что всего несколько минут пел сам Чонгук. Его песню без куплетов, где только один бесконечный припев. И его накрывает слезами снова.
Когда в его голове вновь звучит тишина, Чонгук пугается. Она непривычно тяжело окутывает его со всех сторон и первой реакцией, конечно, является паника, однако он быстро подавляет в себе это чувство и пытается взять себя в руки. Соулмейт не ушел, он все еще существует, просто больше не поет, и Чонгук знает это, но все равно пугается так, как будто отпустил часть себя в эту секунду.
Поэтому он начинает петь.
Также тихо, как и его соулмейт, сквозь всхлипы и усталую улыбку. Поет те же строки, что и всю эту ночь, но уже без того надрывного голоса, что был в самом начале. Он просто хочет сказать, что слышит его, и это кажется лучшим вариантом. Он меняет последнюю строчку и тихо проговаривает “больше не одинок рядом с тобой”, а потом замолкает, откидывая голову на дверь.
Руки трясутся, перед глазами все плывет из-за слез, но Чонгук только прижимает колени ближе к груди и смотрит на белый потолок. Не верит, что что-то произойдет, но все равно сидит. Сидит и ждет, пока его соулмейт даст ему знать, что услышал его тоже.
Он считает до десяти и обратно, восстанавливает дыхание и закусывает губу почти до крови, когда снова слышит то же “мычание” в своей голове. Ту же мелодию, те же отрывистые звуки и он слезы снова заполняют его глаза.
Он услышал.
Они, наконец, услышали друг друга.
И даже с учетом того, что голос в его голове не попадает в некоторые ноты и не говорит ни единого слова, Чонгуку хочется записать его на диктофон и слушать до конца своих дней, потому что впервые за 23 года он действительно может сказать, что не один.
Что в его голове звучит самая красивая мелодия из всех возможных в этом мире.