27 друзей Добробабина, часть 1
~Рассказывают Дмитрий Шеин и Евгений Белаш, Игорь Николаев задаёт наводящие вопросы.
— Ну что ж, про панфиловцев мы с Евгением поговорить хотели давно, однако у нас сложилась совершенно замечательная ситуация: мы сумели скастовать злое божество (неразб. пан-субъективизма?) — Дмитрия Шеина. И соответственно, будем его нещадно эксплуатировать в плане хороших, правильных исторических знаний. Наша сегодняшняя лекция будет разделена на три части. В первой соответственно мы посмотрим историческую основу (неразб.) легенды о 28 панфиловцах и как она собственно создавалась. Во второй части мы непосредственно расскажем, почему мы считаем конкретную легенду и её киновоплощение идеей со всех сторон нездоровой, бесполезной и вредной, а в третьей поговорим немного о детской болезни субъективизма в истории. Дмитрий, соответственно давай про историческую основу. Как я понимаю осень 41-го года, кульминация и пик первого этапа противостояния Рейха и Советского Союза.
— Битва за Москву.
— Совершенно точно, мы говорим о Битве за Москву, мы говорим о кульминационном моменте этой битвы. Битва за Москву — операция «Тайфун» — началась ещё в последние дни сентября 1941 года. Немцы переходят в стратегическое наступление практически на всём протяжении советских Западного и Брянского фронтов. Оборона фронтов оказывается прорвана, немцы продвигаются в направлении Тулы, в котлы попадают силы обоих фронтов, откуда с боями пробиваются на восток. В эти дни впервые принимает участие в боях 316-я стрелковая дивизия — одно из детищ перманентной мобилизации лета 41 года — под командованием генерала Панфилова. Дивизия была создана после 22 июня 1941 года, никакими предвоенными планами создание дивизии не предусматривалось. В начале сентября после интенсивной подготовки она была переброшена на Северо-Западный фронт. Но в связи с изменением обстановки она перебрасывается к октябрю в полосу Западного фронта. 10 октября она оказывается в боевом составе Западного фронта. На протяжении следующих трёх недель дивизия ведёт упорные оборонительные бои, плавно отходя на восток. Дивизия показывает выдающиеся боевые качества: она отходит, но не рассеивается, сохраняет управляемость, её бойцы совершают славные подвиги, они более или менее устойчиво сражаются, даже оказавшись в окружении.
— И тут стоит отметить, что дивизия была на редкость хорошо оснащена артиллерией, в том числе зенитками и тяжёлой артиллерией.
— Да, для успешного ведения оборонительных боёв дивизия получает более чем весомый артиллерийский кулак, который сыграл, несомненно, свою роль в высокой боевой устойчивости и результативности действий 316-й стрелковой дивизии.
— Свыше 200 орудий, в том числе и тридцать 152-мм.
— Да, да. Тем не менее под натиском противника дивизия с боями отходит на восток. Она наносит противнику потери, но и сама несёт достаточно тяжёлые потери. К концу октября 1941 года первый этап немецкого наступления выдыхается. Оставлен Волоколамск, дивизия занимает оборонительные позиции, но и немцы уже не те. Немцы останавливаются. Наступает оперативная пауза, когда обе стороны подбрасывают силы и проводят мелкие локальные операции, направленные на улучшение их текущего положения. С точки зрения немцев, им предстоит последний ход, бросить на стол старшие козыри, захватить ту цель, которая им позволит-таки продиктовать поверженному Советскому Союзу условия мира. Пора заканчивать кампанию, которая по первоначальному плану должна была завершиться к осени, но тем не менее осень разгорается, уже неподалёку русская зима, к которой вермахт более чем сомнительно готов, а разгрома русских всё ещё не видно. Вместе с тем, операция «Барбаросса» планировалась исходя из того, что ни в коем случае не должно уменьшиться давление, оказываемое на Англию. Необходимо высвобождать силы и переориентировать военную промышленность на нужды авиации и ВМФ, чтобы дожимать Англию старой доброй блокадой. Для СССР потеря Москвы очень тяжёлый, возможно смертельный удар, с точки зрения как политической, так и экономической и транспортной. Да, Москва — крупнейший индустриальный центр, хотя многие её предприятия уже вывезены в эвакуацию, их осталось более чем достаточно. Кроме того, Москва — крупнейший транспортный узел, потеря её означает, что советский фронт распадается на две слабо связанные части — северную и южную. По всей видимости, для СССР это очень тяжёлый удар, возможно, смертельный удар. Ставки обеих сторон крайне высоки.
— То есть мы можем сказать, по большому счёту, решается исход войны. По крайней мере на тот момент для обоих противников, которые так считают.
— Да, на тот момент оба противник считают, что в наступивших боях будет решаться исход войны.
— При этом, если я не ошибаюсь, дивизия Панфилова уже в октябрьских боях проявила себя настолько хорошо, что заслужила звание гвардейской.
— Да, была представлена к званию гвардейской, одной из первых в Красной Армии. Первые дни ноября 1941 года. У обеих сторон оперативная пауза. Стороны перегруппировывают силы и подтягивают запасы, Красная Армия чувствует себя настолько стабильно, что может позволить себе даже небольшие локальные наступательные операции. В частности, 16-я армия Западного фронта под командование К. К. Рокоссовского проводит локальную операцию против Скирмановского плацдарма, который обоснованно рассматривают как удобнейший для дальнейшего наступления немцев. 316-я стрелковая дивизия принимает пополнение. После отступления из-под Волоколамска артиллерийский кулак 316-й сильно ослаблен, но тем не менее продолжает оставаться достаточно грозным. Основной удар эта дивизия ожидает вдоль Волоколамского шоссе, вокруг него и сосредоточены основные силы артиллерии. Однако час Икс наступает не там и не тогда, где его ожидали. Одновременно с затиханием боёв на Скирмановском плацдарме немцы наносят свой удар. 16 ноября 1941 года немцы переходят в своё последнее, решающее, как они считают, наступление на Москву. Свой основной удар они наносят не вдоль Волоколамского шоссе, как ожидалось, а с юга, нанося удар панфиловской дивизии в левый фланг, для того чтобы прорвать оборону и начать сматывать оборонительные позиции в стороны, расширяя получившуюся горловину прорыва. Под удар попадает 1075-й стрелковый полк. По известным нам сейчас документам, первую атаку 1075-й полк отбил. Возможно даже, усилиями полка были подбиты при этом 5-6 немецких танков. Замечу, не одной ротой — усилиями всего полка, это важно.
— За несколько дней боёв, если не ошибаюсь.
— Нет, согласно воспоминаниям командира полка Капрова, это случилось за один день — за 16.11.41. То есть полк отбивает первую атаку. Однако после сильного артиллерийского удара и ввода в бой дополнительного эшелона танков немцы проламывают оборону 1075-го полка, и полк начинает отходить на восток. Давайте будем откровенны, отходить практически неорганизованно. Командир полка Капров вынужден собирать мелкие группы уцелевших. Известная нам из дальнейших описаний 4-я рота из 140 человек личного состава теряет в этих боях около ста человек. Мы вряд ли уже когда-нибудь узнаем сколько из них было убитыми, сколько ранеными, сколько пропавшими без вести. То есть те, кто оказались в плену, или те, кто не организовано отходил не в составе своего подразделения. С большим трудом к концу дня командиру полка удаётся собрать около 150-170 человек из полка. Согласно документам, в этот день 1075-й стрелковый полк потерял около 400 человек убитыми, около 100 ранеными и свыше 600 — пропавшими без вести, то есть те люди, информацией о судьбе которых военные власти информацией не располагают.
— То есть мы можем сделать вывод, что 316-я стрелковая дивизия, её путь, разумеется не был сплошной цепью триумфов, но в сражении за Москву дивизия проявила себя в целом более чем достойно. Да, дивизия проявила себя вполне достойно. Более того, оказавшись на оси немецкого удара, оказавшись под основным ударом вражеских танковых соединений, она сохранила устойчивость и управляемость даже в ходе отступательных боёв, даже неся тяжёлые потери. 10:10
— И позднее октябрьские бои этой дивизии ставились в пример как образец грамотных боевых действий.
— А кем ставились? То есть то было как-то зафиксировано?
— Это было официально зафиксировано в послевоенных трудах по тактике и артиллерии в боевых примерах.
— Именно артиллерии?
— Да.
— Бакулин?
— И в том числе по действиям пехоты, оборонительный бой стрелковой дивизии.
— Насколько я помню из наших предыдущих обсуждений, мы не можем в точности сказать, сколько именно танков так или иначе наваливались на панфиловцев. Но, насколько я помню, мы можем на примере 82-й дивизии, соседней...
— Да, 82-я стрелковая дивизия.
— Мы можем на примере 82-й стрелковой дивизии определить, насколько внушительна, насколько серьёзным был отпор. Там, насколько я помню, речь шла о 50 танках.
— 70.
— 70. Вот собственно эта цитата.
— Так и зачти.
— Хорошо.
— В ноябре 41-го года соседняя 82-я стрелковая дивизия была атакована, по нашим данным, двумя пехотными полками, 70 танками противника. За день боёв дивизия была рассеяна.
— И соответственно заметим на будущее: даже для хорошей, серьёзной дивизии 70 танков — это уже сила, которую прерывать практически невозможно.
— И это дивизия в подготовленной обороне.
— Понятно.
— Со своей стороны готов добавить, что на следующий день боёв в сводку советскую Генштаба поступает информация о том, что контратакой одного из полков 316-й стрелковой дивизии противник отбит с одного из достигнутых им рубежей, потеряв три танка. Потеря трёх танков от действий стрелкового полка считается информацией достаточно значимой для того, чтобы упомянуть о ней в оперативной сводке Генерального Штаба.
— То есть три танка интересны на уровне Генерального Штаба?
— Да, три танка на тот момент могут быть интересны даже на уровне Генштаба.
— И соответственно, когда немцы теряют 10 танков в боях под Н-ском (Пацесом? неразб.), это упоминает лично Гудериан. Информация доходит даже до него.
— К чему это упоминание танков будет ясно чуть позже. Таким образом, Мы, точней Дмитрий, описал нам исторический так сказать бэкграунд. Давайте теперь перейдём непосредственно к тому, как рождался миф о 28 панфиловцах.
— С удовольствием. Давайте снова напомним то, что мы уже перед этим сказали. 16.11.41 на участке 316-й стрелковой дивизии немцы перешли в наступление, прорвали оборону, и 316-я с боями отходит на восток, цепляясь практически за каждый метр, контратакуя везде, где представляется возможность. 18.11.41 по итогам октябрьских боёв 316-я стрелковая дивизия преобразуется в 8-ю гвардейскую стрелковую дивизию. В тот же день происходит трагическое событие: в результате артиллерийского обстрела на командном пункте гибнет от осколка мины командир дивизии генерал Панфилов. А теперь перейдём собственно к рождению легенды.
Согласно данным после войны объяснениям, в районе 22, 23, 24-го ноября, то есть спустя примерно неделю после боёв, группа корреспондентов центральной прессы посетила командный пункт 16-й армии К. К. Рокоссовского. Выходя из командного пункта, один из корреспондентов, Коротеев, столкнулся с военным комиссаром 8-й гвардейской стрелковой дивизии Егоровым. Комиссар рассказал о геройских боях нашей пехоты с танками противника и посоветовал корреспонденту написать об этом очерк. Также, по всей видимости, он продемонстрировал при этом политдонесение, составленное политическим комиссаром полка Мухамедьяровым.
Во всяком случае, корреспондент Коротеев упоминает, что посмотрел политдонесение. Егоров не советовал Коротееву пытаться добраться до полка. Из политдонесения, по словам самого Коротеева, не было понятно, сколько же гвардейцев принимало участие в бою, зато говорилось о двух предателях и о нанесённых немцам тяжёлых потерях. Коротеев попробовал связаться с командованием полка по телефону, не смог выяснить информацию о том, сколько же именно гвардейцев принимало участие в боях, какие именно потери они нанесли противнику и сколько танков они сожгли. Но более или менее адекватно пересказал содержание политдонесения военного комиссара 1075-го полка Мухамедьярова в своём очерке. 15:24
27.11.1941 в «Красной Звезде» выходит первый очерк «Гвардейцы Панфилова в боях за Москву». Очерк содержит в себе целый ряд анахронизмов. В частности, он начинается с того, что на открытой могиле своего командира гвардейцы-панфиловцы поклялись защищать Москву. Естественно, что 16.11.41, когда Панфилов был ещё жив и здоров, сама мысль, чтобы на его могиле клясться в чём-либо, звучала кощунственно. В заметке Коротеева рота названа 5-й. Командует ею политрук Диев, точного числа бойцов в роте не указано. В заметке говорится о нескольких десятках героев. «Нам приказано не отступать» — говорит на страницах заметки политрук Диев. Заметка выходит в «Красной Звезде».
— Один маленький момент: это первый этап, и на нём всё вполне логично и разумно, никаких фантазий нет, человек добросовестно пересказывает то, что он сам знает с чужих слов.
— Да, военный корреспондент Коротеев более или менее адекватно и без подробностей пересказывает содержание переданного ему политдонесения. Хотя и там...
— При этом с очевидцами боя он не встречался и не говорил.
— Но по вполне объективным причинам.
— Да, по вполне объёктивным причинам он не встречался с очевидцами боя. Вместе с тем, надо сказать, что упомянутые в заметке Коротеева 18 танков противника всё-таки выглядит, возможно, что не совсем достоверно. Тем не менее дальше заработала машина. Главный редактор «Красной Звезды» Ортенберг обращает внимание, что в заметке Коротеева упоминается практически о тех же событиях, о которых говорится в регулярно получаемой им по долгу службы сводке политуправления, то есть, с точки зрения Ортенберга, его журналисту выпала редкая журналистская удача, он оказался именно там и именно тогда, где и куда приковано внимание высшего политического руководства страны, поэтому Ортенберг вызывает Коротеева и начинает допрашивать его, сколько было бойцов, сколько из них оказалось предателями, выясняет всё, что известно Коротееву о бое. Коротеев признаётся, что ни с кем из очевидцев боя не беседовал, точных цифр не знает, утверждает, что в роте было 30-40 бойцов, двое из которых оказались предателями. Ортенберг заявляет, что двух предателей на 30 героев всё-таки многовато — предатель будет только один. Таким образом, 30 бойцов, двое предателей, 28 героев, один предатель, о котором упомянул Ортенберг. Ортенберг вызывает литературного секретаря «Красной Звезды» Кривицкого и даёт ему задание: написать очерк о героических боях героев-панфиловцев, 28 героев-панфиловцев в боях под Москвой.
— Плюс один предатель.
— То есть, по сути, даёт тактико-техническое задание как исполнителю.
— Да, он даёт тактико-техническое задание на, давайте называть вещи своими именами, литературное произведение патриотической направленности. Кривицкий пишет очерк, который выходит на следующий день в «Красной Звезде» под названием «Завещание 28 павших героев». (Внимание. На экране очерк от 22.01.42 «О 28 павших героях».)Мы не будет цитировать всего этого очерка, обратим внимание на моменты, значимые для обсуждаемых событий. Номер роты не указывается вовсе. Ею по-прежнему командует политрук Диев. Политрук Диев говорит своим бойцам: «Ни шагу назад». В роте остаётся 28 героев и один предатель, который пытается бежать при появлении противника и которого казнят сами панфиловцы.
— Не сговариваясь.
— Не сговариваясь. Появляются основные черты легенды, которая после этого станет известна каждому школьнику и студенту в Советском Союзе. А вот дальше получается уже совсем нехорошо. То, что Ортенберг воспринимал как счастье становится для него проклятьем. Кривицкий написал весьма талантливый очерк. Этот очерк, опубликованный в передовице «Красной Звезды» произвёл серьёзное впечатление на читателей — на то самое военно-политическое руководство страны. Ортенбергу сообщают, что очерком очень заинтересовался всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин, горько посетовал: «каких людей мы теряем! Каких патриотов, каких чудесных воинов!» — и выразил желание увековечить их память. Сообщили Ортенбергу и об интересе, который проявил к материалу сам Верховный Главнокомандующий Иосиф Виссарионович Сталин. Ортенберг попадает в страшное положение: либо он может признать, что никакими биографическими данными, никакими точными данными о совершившихся боях не располагает, то есть о том, что «Красная Звезда» штампует подвиги, выдумывая их, либо он должен продолжать нахлёстывать коня, заявляя, что имеет всю необходимую информацию и в самое ближайшее время эта информация будет предоставлена.
— Расширить и углубить.
— Расширить и углубить.
21:09
Выбран второй путь — расширение и углубление. В момент затишья наступательных боёв (я говорю о контрнаступлении советских войск под Москвой, когда 8-я гвардейская стрелковая дивизия выводится на доукомплектование), уже после освобождения района боя — сельсовета Нелидово и разъезда Дубосеково — от немцев в последние дни декабря 1941 года Кривицкий выезжает в дивизию, посещает место боёв, говорит с комсоставом, беседует с красноармейцами.
— И по большому счёту, ищет доказательства постфактум.
— По сути дела, да, Кривицкий собирает всё, что может собрать постфактум. В послевоенном расследовании прокуратуры командир полка Капров, а также сам Кривицкий показывают, что ни о каком бое 28 героев против немецких танков в полку никто не знал. Командир полка отдаёт приказ военному комиссару и командиру второго батальона капитану Гундиловичу дать журналисту московской газету список героев, Кривицкий упоминает, что Мухамедьяров и Гундилович дали ему 28 фамилий, списанных с какого-то списка. Гундилович погиб в 1942 году, он уже никогда не расскажет нам, из какого же списка взяты 28 фамилий.
— Если вообще взяты, а не получены Кривицким как-то ещё.
— Однако, по имеющимся у нас данным, это действительно 28 погибших бойцов и командиров 8-й гвардейской стрелковой дивизии, павших в боях примерно в описываемые даты.
— Один принципиальный момент. То есть это просто 28 погибших, а не 28 человек, погибших в одном сражении в одно время?
— Нет, более того — горькая ирония судьбы. Сам Кривицкий в опубликованном 22 января 1942 года в «Красной звезде» обширном очерке о 28 павших героях говорит о том, что все подробности он узнал у умиравшего в госпитале красноармейца Ивана Натарова. По имеющейся информации, Иван Натаров погиб за два дня до 16.11.41, 14 ноября 1941 года, и был похоронен. Таким образом, в последних числах декабря 1941 Кривицкий ни при каких обстоятельствах не мог беседовать с Натаровом.
— Причём в очерке собственно Натаров после боя, смертельно раненый ещё несколько дней блуждает по лесам, прежде чем его находит наша разведка.
— Совершенно точно. Несколько дней блуждает по лесам, прежде чем попадает в госпиталь, в котором в полубреду рассказывает, по крайней мере со слов Кривицкого в очерке, все подробности героического боя. Заранее скажем, больше того: в список фамилий, который привёл Кривицкий в опубликованном очерке, попали и те, кто оказались не погибшими, а пропавшими без вести. В частности, это красноармейцы, попавшие в плен или оказавшиеся на оккупированной территории. Уже в 1942 году некоторые из них начали с рейдирующей советской конницей выходить обратно на большую землю и стали объектом судебного разбирательства. В частности, это один из 28 героев — Даниил Кожебергенов (Кожубергенов). Здесь случилась отдельная интересная история. Именно Даниила Кожебергенова включил в список 28 панфиловцев Кривицкий, более того, его имя упоминается в сложенной советским поэтом Тихоновым поэме о героях-защитниках Москвы. Куплет гласит: «Стоит на страже под Москвою Кожебергенов Даниил. Клянусь своею головою сражаться до последних сил». Вместе с тем, поскольку Даниилу Кожебергенову было выдвинуто очень серьёзное обвинение, а именно обвинение в переходе на сторону противника, в сдаче в плен с оружием в руках, не исчерпав всех возможностей к сопротивлению.
— Стандартная проверка в то время.
— Даниил Кожебергенов ни при каких обстоятельствах не мог рассматриваться в качестве героя, поэтому, со словами, что была допущена ошибка, составляют новый наградной лист. Вместо Даниила Кожебергенова в нём значится Кожебергенов Алиаскар (или Аскар). Он якобы погиб в тех же самых боях ноября 1941 года, однако в это время Алиаскар Кожебергенов даже ещё не прибыл в 8-ю гвардейскую стрелковую дивизию, он прибудет в неё только в январе 1942 года и в январе же 1942 года во время рейда погибнет в одном из боёв. Уже в этот момент возникает очень скользкая и неудобная ситуация.
— Когда герои оказываются живыми, мёртвые герои.
— Во-первых, мёртвый герой оказывается живым красноармейцем, которому предъявлено очень серьёзное обвинение — обвинение в сдаче в плен противнику с оружием в руках, не исчерпав всех возможностей сопротивления. Отмечу, что на страницах очерка Кривицкого, Даниил Кожебергенов, о котором мы говорим, «прямо под дуло вражеского пулемёта идёт, скрестив на груди руки, Кожебергенов и падает замертво». Выясняется, что герой не шёл, скрестив руки, на ствол немецких пулемётов, более того, с точки зрения советской военной правоохранительной системы, в этот момент «герой» с оружием в руках, не исчерпав возможностей к сопротивлению, сдался противнику в плен.
— Но тем не менее, если я правильно помню, потом это обвинение с него будет снято.
— Да, Даниил Кожебергенов находился в плену всего несколько часов из плена он бежал и примкнул к рейдирующей группе конников Доватора. С ними он после этого и прорвётся обратно на советскую территорию для того, чтобы сначала стать объектом проверки, а потом с маршевой ротой отправится обратно на фронт.
— Где честно воевал.
— Где честно воевал.
— То есть к нему претензий у правоохранительной системы после не было?
— Не было. Однако так повезло не всем.
— То есть мы можем сказать, что произошло событие, ну, в виде цепи боевых действий, далее, соответственно, Коротеев пересказал его, пользуясь той информацией, которая была в его распоряжении.
— Причём основная часть его очерка посвящена собственно боям уже гвардейской дивизии, именно дивизии. А дальше, ближе ко второй половине, приводится небольшой пример: вот, как сражалась небольшая группа бойцов этой дивизии.
— После чего, в силу нескольких совпадений, было создано уже литературное произведение очень сильно по мотивам пересказа реальных боевых действий.
— Именно так. Было создано литературное произведение. Надо сразу сказать, что литературные достоинства очерка Кривицкого весьма высоки, даже по современным меркам статья его проникнута пафосом и в состоянии вызвать патриотический порыв в душах читателей.
— Сразу не могу не задать вопрос. Очень часто высказывается мнение, что Бог с ней, с исторической достоверностью, это произведение, как ты совершенно правильно сейчас заметил, оно было хорошо написано, оно воспламеняло сердца людей и оно было из тех соломинок, которые в нужное время помогли отстоять Москву. Можем ли мы с этим согласиться?
— Одновременно и да, и нет. Мы можем сказать, что заметка Кривицкого «Завещание 28 павших героев» действительно могла оказать определённое влияние и вызвать патриотический порыв, но здесь же нам надо упомянуть три значимых момента. Момент первый, заметка о 28 павших героях выходит 28 ноября 1941 года. Момент второй, примерно через неделю после этого, 6 декабря 1941года, начинается контрнаступление советских войск под Москвой. По сути дела, стратегическое наступление на всём протяжении советско-германского фронта. Немцы к тому моменту уже практически выдохлись, вермахт исчерпал свои наступательные возможности.
— А наступление под Ростовым и Тихвином случилось даже раньше.
— И наконец, собственно произведение, в котором впервые упомянуты имена героев («О 28 павших панфиловцах).
— И подробности их героической битвы.
— И подробности их героической боя и гибели, появилось только 22 января 1941 года. К тому моменту советское наступление развивается уже полтора месяца. Противник отброшен от Москвы на 100-150-200 км, противник несёт чудовищные, невиданные дотоле потери. Иностранных корреспондентов возят по подмосковным дорогам и показывают кладбища брошенной, разбитой немецкой техники. В газетах появляются фотографии лежащих в снегу, замёрших трупов немецких солдат. В этой обстановке популяризация слов политрука Клочкова «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва» в значительной степени уже теряет какой-либо патриотический порыв и даже не всегда становится уместной.
— Литературные качества истории за авторством Кривицкого подвергать сомнению не следует — хорошая вышла история. Однако количество практических несообразностей в ней привело к существенному вопросу в ходе войны и официальному расследованию после войны, что, насколько я понимаю, явление всё-таки не рядовое.
— Да, явление, разумеется, не рядовое. Но и основание тоже оказалось не рядовым. Уже после войны в поле зрения советских правоохранительных органов попал один из 28 героев-панфиловцев, сержант Иван Евстафьевич Добробабин. В очерке Кривицкого он указан как один из командиров горстки 28 героев. 31:37
На странице очерка Добробабин погибает. Вместе с тем, после войны выяснилось, что Иван Евстафьевич Добробабин не погиб… не просто не погиб. Иван Евстафьевич Добробабин сотрудничал с противником с оружием в руках, Иван Евстафьевич Добробабин служил в полиции своего родного села Перекоп. Более того, после того, как Перекоп был освобождён войсками Красной Армии, Иван Евстафьевич Добробабин не устремился в Красную Армию добровольцем, а остался на этой территории, которая снова была оккупирована немцами.
— И, если мне не изменяет память, уже в тот момент со стороны компетентных органов к Добробабину возникли вопросы, но тут село снова было занято немцами, которые, собственно, и спасли Добробабина от дальнейших расспросов.
— Именно так. После вторичного занятия Перекопа Добробабин снова служил в нём начальником кустовой полиции.
— Второй раз?
— Второй раз.
— И только после того, как Перекоп был освобождён Красной Армией Иван Добробабин был призван в ряды Красной Армии и воевал в ней до самой Победы.
— Призван?
— Призван!
— То есть не пошёл добровольцем, дабы искупить свою вину, дважды оступив.
— Нет, он не пришёл добровольцем. Скажу более того: несколько минут назад я упоминал о судьбе Даниила Кожебергенова, который был в плену несколько часов, бежал из плена и вышел на Большую Землю вместе с конниками Доватора. Иван Добробабин на Большую Землю не вышел, вместо этого он обнаружился в своём родном селе более чем в тысяче км от линии фронта в рядах немецкой вспомогательной полиции.
— То есть, грубо говоря, был полицаем.
— Именно так, если применять не слишком парламентское выражение, Иван Добробабин оказался дважды полицаем. Тот факт, что живой дважды полицай оказался одним из тех, кого считали погибшим героем, вызвало серьёзный интерес главной военной прокуратуры, и в 1948 году состоялось расследование.
— Причём, я добавлю, не просто погибший, а официально бросившийся под танк с гранатой.
— Да, геройски погибший в бою. Материалы расследования 1948 года содержат под собою хлёсткий и нелицеприятный вывод: «Таким образом, материалами расследования установлено, что подвиг 28 героев-панфиловцев, освещённый в печати, является вымыслом корреспондента Коротеева, редактора «Красной Звезды» Ортенберга и в особенности литературного секретаря газеты Кривицкого». Наш пересказ позволяет конкретизировать эти слова и дать следующие ответы на вопрос. Вела ли 316-я стрелковая дивизия 16 ноября 1941 года тяжёлые бои с атакующими превосходящими силами противника? Да, несомненно.
— И не только 16-го.
— И не только 16-го. Принимала ли в этих боях 4-я или 5-я рота? Напоминаем о разночтениях, что у Коротеева — рота 5-я, у Кривицкого в очерке 22 ноября — рота 4-я? Да, несомненно, принимала. Несла ли при этом потери? Да, несла. Можем ли мы доверять многочисленным подробностям, сходным с описаниями очевидцев, событий в очерке Кривицкого? Нет, не можем. Кривицкий признал, что эти события являются его литературным вымыслом.
— И насколько мне известно, ни один из доживших до расследования собственно участников тех событий, а именно обороны Москвы, никак не мог подтвердить слова Кривицкого, а совсем даже наоборот.
— Можно даже сказать более того, что в деле того же самого Даниила Кожебергенова содержатся указания на то, что Даниил Кожебергенов описал своё участие в бою 16-го ноября именно на основании очерка Кривицкого и лишь потом сообщил, что был отправлен связным и ни в каком бою 16-го ноября фактически участия не принимал, находился отдельно от своего подразделения и именно ввиду этого попал в плен.
— Давайте попробуем тогда подвести итог. То есть вполне конкретная история журналиста Кривицкого о вполне конкретных 28 панфиловцах — это не пересказ не совсем осведомлённого человека, это не пересказ по мотивам некоего реального эпизода. Мы можем вполне чётко и определённо сказать, что это фантазия.
— Грубо говоря, это выдумка конкретного журналиста на основе пересказа им статьи другого журналиста, которая тоже имеет к реальности очень далёкое отношение, поскольку Коротеев не встречался ни с одним очевидцем описанного им боя.
— Тогда у меня, Евгений, к тебе уже вопрос. Всё-таки по большому счёту, мы ведь судим сейчас события более чем полувековой давности, то есть это вообще-то оказывает какое-то влияние на наше современное восприятие действительности. Скажи, пожалуйста, может быть по тем временам это было вполне адекватное и нормальное явление. Ведь в конце концов, как уже говорилось выше, чисто литературно история хорошая, так или иначе она, скорей всего, кого-то, возможно, действительно вдохновляла. Может быть в те времена это было нормально?
— Тут можно вспомнить такого писателя как Константин Симонов. Я полагаю, его труды даже и сейчас хорошо известны, а тем более они хорошо были известны в советское время. Так вот Константин Симонов не поленился среди прочих боевых эпизодов сходить в боевой поход на подводной лодке, которая высаживала диверсантов. Вместе с фотографом Трошкиным он добрался до Буйничского поля под Могилевом. И там Трошкин, позднее погибший во время войны фотографировал подбитые немецкие танки, на основе чего в «Известиях» была опубликована знаменитая панорама — полё, на нём подбитые немецкие танки, там их даже можно пересчитать. Борис Полевой, автор «Повести о настоящем человеке» и других замечательных произведений, с точки зрения литературы — совершенно прекрасна, не поленился зимой 41-42-го года вылететь воздушным стрелком на Ил-2. Сейчас мы можем себе представить, что такое в то время лететь не просто на штурмовике, но воздушным стрелком. К счастью, Борис Полевой из этого вылета вернулся и написал подробный очерк.
— Галлай опять же да?
— Не только. Сергей Базедко (неразб.), тоже журналист, участвовал в высадке десанта в Крым. Так вышло, что он оказался старшим по званию, он возглавил группу десантников и навоевал на Героя Советского Союза. Были выдающиеся корреспонденты и за рубежом. Например, Роберт Каппа, который прошёл от войны в Испании до войны во Вьетнаме. Он участвовал в высадке в Нормандии на том самом Омаха-бич. Он летел вместе с десантниками на Сицилию и всячески участвовал во множестве других боевых эпизодах. Был также такой уважаемый журналист Эрни Пауэелл (Павел). Позднее о нём будет тоже отдельный рассказ. То есть, если во время Великой Отечественной и Второй мировой войны журналист хотел получить правдивый очерк, он шёл непосредственно в первых рядах, часто рисковал жизнью, нередко погибал, для того чтобы своим трудом, своей, нередко, кровью подтвердить свои слова.
— То есть, даже если мы будем смотреть, пока что (пока не берём начальство) на коллег по перу Кривицкого, ну и не только по перу: корреспонденты, фотокорреспонденты, то работа Кривицкого — низкий класс, нечистая работа?
— Совершенно верно. Были гораздо более значимые, гораздо более выдающиеся эпизоды.
— Нет, Жень, сейчас речь не об эпизодах, а именно об их освещении.
— Это я и имел в виду. То есть журналисты действительно старались, если они хотели написать точный, правдивый репортаж, никто им не мешал действительно получить репортаж что называется из первых рук, из первых глаз.
— Ну если мы смотрим на цитату того же Галлая, то в общем-то мы можем сказать, что ветераны не шибко уважали такие фантазии.
— Тут надо сказать пару слов о том, кто собственно Марк Галлай. Это лётчик-испытатель, ещё до войны, он оборонял небо Москвы, позднее был сбит, воевал у партизан, добрался до своих и потом участвовал в подготовке наших первых космонавтов. Получил за войну Героя Советского Союза, испытывал больше ста наших летательных аппаратов, то есть человек заслуженный, он знал, о чём говорит. И там, в своих мемуарах, он как раз описывает, как лётчики относились к «геройским» в кавычках репортажам: трое против восемнадцати, семеро против двадцати пяти и тому подобное: «По существу всё в этих очерках было правильно — раздражал тон, такой, будто нашим богатырям воздуха прямое наслаждение идти всемером против двадцати пяти, двадцати четырёх им уже мало». 42:30
— То есть, с точки зрения Галлая, даже в общем-то с фактической точки зрения правильное описание, но тем не менее поданное в таком ура-победительном стиле — это уже не особо правильно?
— Причём это мнение не только Галлая, это мнение и других лётчиков, которые с ним воевали. Также есть мнение нашего трижды Героя Покрышкина, когда он опять же в своих мемуарах опрашивал лётчика, который только что совершил таран.
— Скажи, почему пошёл на таран? — спросил я у него.
— Да я и не хотел таранить, просто столкнулся. — ответил он, заметно краснея.
Все засмеялись.
— Как же так? — удивился я.
— Так вышло, товарищ командир. Жаль, что самолет потерял.
Продолжает Дмитрий Шеин:
— Вот оказывается бывает и так. Человек совершил подвиг, остался при этом в живых, а сам подвигом это даже не считал. Причём сам Покрышкин в комментариях к этому эпизоду как раз и отмечает, что в своё время, да, таран был подвигом, а теперь он, как говорится, вышел из моды, лётчики не считали его главным оружием, к нему можно прибегнуть лишь в исключительных случаях, когда сложилось безвыходное положение и не осталось других средств для уничтожения противника. Также, я думаю, стоит привести цитату из художественной литературы, но эта книга была написана непосредственно в ходе войны, причём написана о бойцах той самой панфиловской дивизии.
На столе лежал номер журнала, где был напечатан очерк о панфиловцах, о бойцах того самого полка, которым командовал Баурджан Момыш-Улы. Это абсолютно реальный человек, он прошёл с боями всю войну. В 41-м командовал батальоном, причём командовал очень грамотно, очень умело, не раз был тяжело ранен. Потом командовал полком, а потом и дивизией. О его боях уже в ходе войны была написана художественная книга «Волоколамское шоссе» и ещё несколько рассказов, а после войны он сам написал замечательные мемуары «За нами Москва». Так вот, как же он относился к таким очеркам?
«Он резко придвинул журнал к лампе — все его движения были резкими, даже когда он бросал спичку, закурив, — перелистал, склонился над раскрытой страницей и отбросил.
— Не могу читать! — произнес он. — На войне я прочел книгу, написанную не чернилами, а кровью. После такой книги мне невыносимы сочинения. А что можете написать вы?
Я пытался спорить, но Баурджан Момыш-Улы был непреклонен.
— Нет! — отрезал он. — Мне ненавистна ложь, а вы не напишете правды».
Вот тут стоит задуматься, почему Момыш-Улы, реальный герой панфиловской дивизии настолько резко относился к очеркам про свою дивизию, какие очерки он мог иметь в виду во время войны?
— Это мы говорили о ветеранах, сослуживцах, корреспондентах. А что думали по этому поводу в целом руководящие звенья?
— Здесь можно обратиться непосредственно к товарищу Мехлису, одному из главных специалистов и ответственных в Красной Армии по пропаганде, например, ещё по боям на Халхин-Голе. Уже тогда товарищ Мехлис вполне чётко проявил свою позицию. А именно: «Освещение героики боёв всегда было и должно быть главным в газете, однако здесь необходимо избежать двух ошибок. В первых номерах «Героической Красноармейской» была как-то напечатана под заголовком «Японцы удирали как испуганные зайцы». Товарищ Мехлис, внимательно следивший за работой газеты, указал нам на неправильной тон этой статьи. Верно, что по стойкости и героизму с Красной Армией не может сравниться ни одна армия в мире, но нельзя было закрывать глаза и на то, что неграмотный, забитый и обманутый японский солдат, терроризируемый офицерами, проявлял большое упорство, особенно в обороне, даже раненые отстреливались, а в плен не сдавались. Вот почему нельзя было печатать этой заметки под таким крикливым заголовком — она неправильно ориентирует, размагничивает бойцов. С другой стороны, 47:29 рассказывая об успехах и победах красноармейцев, нельзя допускать никаких преувеличений, нужно тщательно проверять материал. У нас достаточное количество действительно чудесных подвигов, героических эпизодов, чтобы не сочинять и не преувеличивать».
— А это чьи слова были?
— Это прямая цитата из книги «Бои на Халхин-Голе». То есть ещё до начала Великой Отечественной позиция нашей пропаганды, верхов, которые собственно линию партии в данном вопросе определяли, была совершенно однозначной. Не сочинять и не преувеличивать.
— Скажи, а чем это было определенно, ведь по большому счёту — пиши супостатов больше, чего жалеть?
— Собственно даже в этом отрывке чётко показано: неправильно ориентирует, размагничивает бойцов. Бойцы пойдут в следующую атаку — да они сами разбегутся — и внезапно нарвутся на вполне себе организованное отчаянное сопротивление, когда даже раненые отбиваются до последнего, соответственно наши потери вырастут. Но может быть, книжка про Халхин-Гол тоже неправильная, тогда обратимся непосредственно к документам именно Великой Отечественной войны. В своё время, не так давно, мне довелось быть на выставке федеральных архивов и там был выставлен один очень любопытный документ начала войны. Вот этот документ, и сейчас я из него кое-что зачитаю.
«За последнее время участились случаи писания в газетах и фотографирования так называемых героических подвигов под видом лётчиков, техников и других лиц по непроверенным материалам. В результате гастролёрской спешки репортёров, фотокорреспондентов и взятия ими непроверенных материалов популяризировались ничем себя в борьбе не проявившие с фашистскими захватчиками люди, а подлинные герои Отечественной войны оставались в тени, их боевой опыт не передаётся в части. Категорически запрещаю без моей визы или визы моего заместителя по авиации — бригадного комиссара товарища Алексеева, допускать корреспондентов в части ВВС и требую тщательно проверять обработанные ими материалы. Требую лично от военкомов и начальников политотделов систематического правдивого освещения в нашей прессе подлинных героических подвигов и выдающихся людей, прославляющих наши Военно-Воздушные силы в борьбе с фашистскими стервятниками, в борьбе за торжество нашего правого дела в этой Великой Отечественной войне».
И тут очень интересна подпись. Вот она — Л. Брежнев. То есть Леонид Брежнев, этот тот самый Леонид Ильич Брежнев. Дата 11 ноября 1941 года. То есть уже тогда лично Леонид Ильич Брежнев своим авторитетом и как офицер и просто как советский человек, в том числе отвечающий за пропаганду подробно объяснил, почему на войне не стоит врать. А следует, наоборот, тщательно проверять все материалы и рассказывать о настоящих, а не выдуманных героях.
— Ну что ж, казалось бы, здесь и сказочке конец. Легенда оказалась не слишком хорошо придуманной, достаточно быстро подверглась квалифицированному и официальному разоблачению. Тем не менее в силу множества причин, для описания которых нужно выделять отдельную лекцию, эта история продолжила своё существование в прежнем, замшелом виде на целые десятилетия, в каковом она и дожила до нынешнего времени, когда была аккуратно извлечена на свет божий, косметически отряхнута от пыли и экранизирована. Давайте теперь перейдём непосредственно к вопросу о том, почему мы считаем эту идею, то есть экранизацию, и, по большому счёту, тиражирование мифа именно о 28 конкретных панфиловцах затеей не только бессмысленной, но и откровенно не полезной и вредной.