25

Вопрос о том, куда они пойдут шмалить, был решен быстро. Марат без особых усилий уговорил пойти всех в “Эрмитажку” - его любимый парк в центре Казани. Как ни странно, не все про него знали, и народу здесь было немного, особенно днем в будни. Тут, в ста метрах от самого сердца города, вдруг наступала заметная тишина, а высокие деревья росли так густо, что даже в самые жаркие летние дни земля не прогревалась и температура никогда не поднималась выше комфортной. Это потом часть парка откусит олигархия местного разлива, построив многоэтажный дом со стороны ТАИФа, а овраг сбоку заполонит другое “элитное жилье” менее удачливого ворья и чиновников средней руки. Пока же в парке, который официально именовался садом, гуляли время от времени пожилые дамы с собаками, бухали бомжи Вахитовского района и тусили студенты разных альтернативных увлечений — от толкинистов до “мертвых” поэтов. Иногда в густых кустах находили приют совсем отчаявшиеся от любви парочки, оставляя после себя примятую страстью траву и использованные презервативы. Парк жадно питался этими человеческими токами, каждый взобравшийся снизу по высокой лестнице или вошедший сверху, между бюстами Сталина и Ленина и хрущевкой, словно подписывал с коллективом флоры договор о том, что в качестве оплаты за пять минут умиротворенности он должен оставить здесь миллионную частичку своей души. 

Их было четверо — он с Кариной и двое её корешей по группе “Бәттәч”, первой группе в мире, исполнявшей кантри-рок на татарском языке. Впрочем, Табриз, певец и лидер бэнда, всегда спорил с местными (со всеми тремя) музыкальными обозревателями по поводу терминов и говорил, что они играют не кантри, а “рок с этнинским саундом, или Этнә-рок”. Карина лениво возражала ему. Барабанщику Илье, знавшему по-татарски слов десять, было на все насрать, он просто кайфовал от музыки и согласился бы играть и аксубаевский фьюжн, и дрожжановский панк. Он считал, что у музыки национальности нет, и то, что Табриз поет на татарском — просто удачное позиционирование на доморощенном рынке экзотики. Конкуренция среди татар была низкой, любой, кто умел сделать аранжировки лучше Салавата, имел все шансы на успех. Марату была наиболее близка эта позиция, но главное, почему он периодически ходил с этими раздолбаями курить — они были действительно хорошими ребятами, безо всякого двойного дна, креативными и с хорошим чувством юмора. Да и Карина с ними дружила. 

Они забрались в парк поглубже, где начинался склон оврага, и уселись на лежащие буквой “Г” толстые поленья. Между ними ленивые шашлыкофилы уже успели обновить импровизированный мангал из нескольких кирпичей — трава вокруг была подпалена, вокруг валялось несколько бутылок из-под пива. Пахло городской зеленью — достаточной взрослой, чтобы давать плоды, но пока еще не опыленной и свежей, как школьница из девятого класса. 

Сделав раннеиюньский день на один косяк теплее, компания принялась играть в дурацкую игру с отгадайку. Табриз, как всегда, троллил Илью, клея тому на лоб бумажку с героями из татарского фольклора. Барабанщик, оставшись последним, исчерпал все возможные подсказки и никак не мог догадаться, каким убыром его назвали в этот раз.

— Ну, блять, Тобрес, откуда мне знать, как звать всех друганов вашего Шурале?

— А ты че, татарскую литературу в школе не проходил? 

— Ну была она, и фигли? Все в русской группе балду пинали, затем все тройки-четверки получали, кроме дебилов и совсем невъебенных ботанов. Зачем она нужна?

— Ну вот видишь, пригождается. Никто бы не подумал, что в татарской группе будешь играть, да?

— Вот ты заебал. — Илья начал с остервенением забивать еще один паровоз. — Не начинай опять.

— Бәттәч, это же наша философия! — Зрачки Табриза стали уже, но ярче. — За все хорошее, против всего татарофобского!

— Ну какая же это татарофобия, братан? Просто не надо насильно впихивать, а, так сказать, по-любовно решать. Вот мы чем с вами занимаемся? Пока дядьки пилят бабло на народном наследии, мы создаем охуенную татарскую культуру! — Илья зажег самокрутку, затянулся и замолчал секунд на десять. Медленно выдохнул. — Вот представь, что были бы не уроки татарского в школах, а тыща таких групп, как мы, плюс крутые комиксы и мультики на татарском. Да все бы просто за деньги ринулись татарский изучать!

— Ил, я с этим согласен. — Табриз принял, словно микрофон, косяк от друга. — Только я не пойму — почему вместо? Все должно быть параллельно. Если в школах не будут учить татарский, кто же потом тексты будет писать, например? Ты слышал этих “Чаллы чүлләре”? Это же бред бредовский! Белые стихи, ананың кара батинкасы. Они тупо татарский не знают, поэтому пишут такие вот “белые стихи”. Никто на кухне или по песням не сможет татарский выучить, если его не будет в школе, тем более по такому винегрету слов.

— А че его не будет-то? Пусть вот татары и учат, и тексты пишут. А я буду на ударных херачить.

— Ты не понимаешь. — Табриз вдохнул едкий дым и закашлялся. — Татары — народ очень прагматичный, сегодня ты сделаешь добровольным, завтра там половины татар не останется, послезавтра — только каждый десятый, а потом… Ну короче, эти же суки наверху ничего не сделали, чтобы от татарского была практическая польза, нет ни институтов татарских, ни экзаменов при приеме на работу. Вот татары сразу после русских, еще до евреев, и откажутся от родного. Скажем, ты, Марат, — он махнул в сторону сидевшей справа от него парочки и передал шмаль Карине, — ты бы отказался, если бы был выбор?

— Да хэ-зэ. В школе за меня родители бы решали. Мама в РОНО по национальному образованию замом работает, вряд ли бы отказалась. — Карина ласково прижала ладонь к щеке Марата, повернула его голову к себе, поцеловала и выдула весь дым из себя ему в легкие, будто надувая шарик. Он едва успевал вдыхать горячую и пропахшую испарениями Карины дурь. 

— Оп-па, вот это я понимаю травяная баня по-татарски! — Воскликнул Илья, закуривая “Кент”. — Это тебе не с сингармонизмом тюркским трахаться и бесконечными суффиксами. Вот будет у нас лигалайз, прикинь, и разрешат только на уроках татарского дуть. Заходит такая завуч в класс и говорит — всем, кто в татарской группе, на уроке разрешается покупать у учительницы марихуану, прайс смотрите на сайте. И с девочками целоваться можно. В кабинете татарского оборудуют вентиляцию и отдельные кабинки. Да блин, сразу сто процентов русских запишутся в татары, я те зуб даю. Лигалайз и секс спасут татар!

— Илья, — медленно произнес Табриз, — не неси наркоманскую хуйню. Какой лигалайз, мы пока бухаем как русские, а не наоборот. Хотя в каком смысле наоборот, татары не то чтобы курят больше, в общем-то. Главное, власти нихера не делают, известных татарских брендов практически нет, наши с тобой бренчания нужны от силы пяти тысячам людей, из которых свои жопы до концерта донесут максимум двести. От попсы мозги только атрофируются, и попса — это всегда следствие наличия аудитории, она ее не создает. Нельзя построить нацию на всем этом сабантуе… Только обязательное образование, вузы, интеграция в профессиональную деятельность, госслужбу, бизнес.

— Табриз, в принципе, говорит верно, — Марат с усилием оторвался от второго подряд дымового поцелуя Карины и от ее пряных, мягких, влажных губ, настраивавших тело совсем на другую волну, неуместную сейчас в компании, — только Москве это не надо, да и Казани тоже. Поэтому лет через десять все отменят, и татарский будут изучать одни энтузиасты, эдакие маленькие Табризики. А еще лет через тридцать то же самое с русским будет. Поэтому все элиты отдают детей в английские школы здесь или за рубеж. Я бы тоже самое сделал, только у меня детей никогда не будет, слишком уж я их не люблю. А еще позже чипы-переводчики вживят и вообще все проблемы отпадут. Так что учите пока инглиш, брос, итс иканами, стьюпид, так сказать… Какую проблему мы там в начале поднимали? 

Все безмолвно уставились на бычок, который Марат забрал у Карины. Травы хватило еще на две небольшие затяжки. Ленивый ветер тихо рассеял последний дымок по укутавшейся в зелень земле. Между деревьев показалась небольшая смешная собачка, долго смотрела на спины ребят, склонив голову набок, затем грозно тявкнула и убежала обратно. Стали немного слышны гудки клаксонов и гул моторов с улицы Татарстан. На Некрасова большой кран поворачивался по оси, перенося очередную кладку кирпичей в будущее жилье несуществующего среднего класса. Со лба Ильи отклеилась бумажка с надписью “Уряк” и упала ему в руки. “Уряк-хуяк”, – тихо пробормотал барабанщик и, скатав стикер в шарик, щелчком запульнул его в овраг. Карина положила голову на плечо Марата и неожиданно сильно, даже больно сжала его руку чуть выше локтя. В Марате оборвалась какая-то очень тонкая, незаметная струна, но он подумал, что это просто обычная дурная тоска ткнула булавкой сердце со стороны Карины.