2018

Такая традиция сложилась, может, года три назад – в последний день года, 31 декабря, я публикую 10 моих лучших фотографий. Выбор строго субъективен, в них, возможно, вообще может не быть ни содержания, ни какого либо смысла, но, за ними обычно скрывается личная история и сопутствующие переживания. В этом году я хочу эту традицию трансформировать. Никаких фотографий. На это есть, конечно, ряд причин. Во первых, часть фотографий, которые попали бы в этот список, задействованы в разных проектах, а это значит, что некоторые я показывать не имею юридического права, а другие – их время еще не пришло. Поэтому, сегодня будет список из моих воспоминаний, разных – веселых и не очень, ярких и не примечательных. 

Вообще, наверное это расходится с образом, который у меня сформировался в соц. сетях, но, фотография для меня не на первом месте, отнюдь. Мне, гораздо важнее ощущать себя личностью, без пленки, объектива и всего такого, что присутствует в моей жизни. Личные ощущения и новый опыт первичны, фотография рождается сама по себе. Либо не рождается вовсе. 

1.   Январь. Помню себя, чуть больше года назад, 8-го января 2018 года. За пару дней до этого, я приехал в Рахов снимать празднование Рождества у героев моей истории. Не хочу вдаваться в подробности, но, это была самая короткая, и, самая истощающая поездка в Карпаты. Я очень ждал снежный Рахов – снега не было, но в доме было достаточно холодно. Этот, и несколько других факторов, очень поубавили мое настроение. Мне пришлось не то что уезжать – эвакуироваться в Молдову, домой, где тепло и можно прийти к какому-то душевному равновесию. Так вот, 8 января. Я 7 часов мерзну в ужаснейшей маршрутке «Ужгород – Чернівці», а потом еще 3 часа еду по убитой в хлам украинской трассе «Черновцы – Могилев-Подольский» до села Сокиряны. Там я перехожу границу пешком, и оказываюсь на поле. У молдавского пограничника спрашиваю: «Когда последний автобус в Кишинев?». Мне отвечают, что через час. Смотрю по карте – от границы до автовокзала почти 5 км. Я уже молчу о том, что на карте у меня не было денег, а из налички только гривны, и меня могут не взять. Я просто иду-бегу вдоль трассы. Периодически смотрю на GoogleMaps. Вижу, что по карте справа от меня граница с Украиной. Прям справа. Останавливаюсь, присматриваюсь – и правда, вот она, колючка через деревья, в нескольких метрах от дороги. Странно, но, тогда я вдруг почувствовал, что я уже «Дома», и указатель «Chișinău 236», меня ничуть не смутил. Это чувство, как резкая пощечина, к которой не успел приготовиться. Отрезвляюще. Ободряюще: «еще чуть-чуть, и ты дома». Уже тогда я понял, что этот год будет примерно в таком же ритме.

2.   Февраль. Для Татьяны Федоровой мне нужно было напечатать 100 фотографий. У нее был проект, посвященный архивным фотографиям ее отца, которые он снимал в 1988 году. Проявить пленки он успел, а вот отпечатать – нет. Если не ошибаюсь, примерно в апреле должна была открыться выставка в Германии (и она открылась), с этими фотографиям. У меня была неделя, чтобы успеть по срокам. Неделя, после которой я еще несколько дней видел мир в двух цветах – черном и красном. Так совпало, что увеличитель, на котором я печатал, 1988 года. Бумага, старая, советская, давно уже просроченная – тоже 1988 года. Даже специальные щипцы для того, чтобы хватать бумагу из кювета в кювет, и те 1988 года. В общем, почти все в моей домашней лаборатории было из 1988 года, кроме меня и проявителя. Надо сказать честно, по началу я отнесся к этому как к сугубо технической работы – фотографии ведь не мои. Первая партия отпечатков изменила что-то во мне. Все это происходило в Рыбнице, в моей двухкомнатной квартире, в которой, на тот момент, никто не жил. Химию готовил в спальне, глянцевал и раскладывал фотографии в зале, на кухне тоже была химия. В общем, не квартира, а лаборатория. В Ванне перманентно – увеличитель на стиралке, кюветы на специальном столике над ванной, на кафеле – фрагменты тестовых отпечатков. Так я сверял выдержку к каждому кадру. Поскольку дверь закрывалась не плотно, спокойно печатать я мог только с наступлением темноты. Город засыпает, а у меня включается красный фонарь. Пленки и кадры найдены, и я опускаю первый лист уже экспонированной бумаги в проявитель, и через 30 секунд, лист начинает темнеть. Через минуту на меня из кюветы смотрят лица людей давно ушедшей эпохи. Какие-то мальчики, девочки, мужчины и женщины. Кто-то стеснительно прячется за ветками деревьев, а кто-то пафосно позирует на фоне плаката с Лениным. Скорее всего, многие из них еще живы, и сейчас им от 40 до 60. Я не знаю, как сложилась их судьба после этих фотографий. Всего через 2 года не станет той страны и того режима, к которому они так привыкли. Да в общем-то, это и не важно уже. Это люди, и они ждали, на этой пленке, чтобы их кто-то, спустя тридцать лет, напечатал. К концу «смены», ближе к утру, сложно было найти свободное место на кафельной стенке от таких маленьких контролек. Я провел в этом состоянии 7 дней. Я не видел ни выставки, ни книги, которая в последующем была издана. На кнопку фотоаппарата я не нажимал, но, теперь, эти фотографии – и мои тоже. 

3.    Март. Я снова оказываюсь в Украине. После сложного марта (я тогда снимал материал для Oameni și Kilometriпро стомированных людей), я решил сделать передышку, и на пару дней укатил в Карпаты. На обратном пути решил заскочить во Львов к другу, который в тот день покидал этот город, в котором прожил больше полугода. Так вышло, что его поезд на 3 часа раньше моего. Мой прибудет ровно в 02:04. Все вокзалы примерно одинаковы. Если вы были во Львовском, ночью, вы понимаете, о чем я: солдаты, люди с огромными сумками, а так же люди, которые едут куда-то или откуда-то в отпуск или домой. Львов – главная пересадочная точка в Карпаты на карте Украины. Для меня ждать поезд пол ночи не в первый раз. На часах 02:00. До прибытия осталось 4 минуты, и я иду на свою платформу. Как сейчас помню, это была 4 платформа. На ней очень много людей, и все очень разные. Туристы, группы с детьми, парочки, мужчины и женщины с огромными сумками, которые едут куда-то в пригород, не понятно, зачем конкретно на этом поезде. Были и солдаты, а еще, была группа мужчин, по внешнему виду напоминающие ребят из АТО. Взгляд резкий, форма одежды строгая, без излишеств, «безопасного» цвета. Под куртками белые майки. Кто-то из этой компании что-то не поделил, началась перепалка. В конце концов, один из этих мужчин понял, что его никто не поддерживает, и решил уйти. На последок ему крикнули что-то очень обидное, и этот мужчина, уже будучи на лестнице, которая ведет в тоннель между платформами, разворачивается и кричит: «ты понимаешь, что мне уже ничего не страшно? Я тебе сейчас жизнь сломаю!». Параллельно с этим из громкоговорителя пронизывающе доносятся слова: «начетвертому колії видправляєтся швидкий ночний поїзд (номер которого я не запомнил)», и тут же сообщают, что мой поезд, 107, прибывает на 4 платформу. Тоесть, один поезд пребывает, другой поезд отправляется. На платформе пару сотен человек, с обеих сторон движение. АТО-шник на лестнице бросает что-то в человека, который его обидел, и попадает в вагон моего поезда. Из толпы кто-то орет: «Граната!». Сколько секунд? 3, 5? В общем-то, особо не хватает времени сообразить, что сейчас будет. Какие-то женщины стали визжать, кто-то стал убегать, я же понимаю, что особо смысла дергаться нет: «Что, вот так все это закончится? Серьезно?». Аккуратно обошел колонну, и стал ждать. Ни-че-го. Кто-то из толпы крикнул, что учебная. Через пол часа, я смотрел на ночные огни пригорода Львова, и видел, как капли дождя стекают по стеклу. Смерть гораздо ближе, чем принято думать.

4.    Апрель. Зачем идти ночью в заброшенный корпус психиатрической лечебницы? Я не знаю. Но, меня позвала одна моя хорошая знакомая (если ты сейчас это читаешь, я надеюсь, что ты сейчас в Азии, и у тебя все хорошо), и я решил, что почему бы и нет? Было часов 9 вечера, и уже стемнело. Мы прошли мимо действующего корпуса. На самом деле, это открытая территория, и там гуляет много местных, кто живет неподалеку. Мы идем не спеша. Я вижу здание, в которое нам нужно проникнуть. Это не сложно – там есть лаз через окно, и судя по всему, это достаточно банальное место. Чуть позади нас, у главного корпуса, тусовалась компания подростков. Вообще, сначала я подумал, что это персонал больницы, или, на худой конец, сами пациенты – мало ли. Но нет, это были подростки, и они были в стельку пьяные. Слушали русский рэп, громко говорили, скорее кричали. Были настроены очень агрессивно. От главного корпуса они направились в нашу сторону. Их интересовали не мы, они просто шли в свой район по этой дороге. Я понимаю, что дело плохо – залезть в здание так быстро и без шума мы не сможем. Сталкиваться с ними это вообще очень плохая идея, и выбора нет. Мы просто замерли неподвижно на газоне, а они проходили в 8-10 метрах от нас. Я слышал свое сердцебиение. Основная группа, человек 15, уже прошла, и мы остались незамеченными, как вдруг, один из них посмотрел в нашу сторону, и крикнул другому: 

– Смотри, там люди! Ты видишь, парень и девушка!

– Где?

– Да прямо смотри – включает фонарь на телефоне, светит прям на нас. И я понимаю, что сейчас будет слово, которое тут нужно запикивать.

– Кого ты там уже увидел? Там же нет никого!

– Как нет? Смотри внимательней!

– Да нет там никого, идем уже, мэй, оставь в меня в покое.

Они ушли. Тот парень, который нас заметил, почувствовал себя дураком, а я себя – призраком. Черт возьми, порой очень хорошо быть невидимым.

5.    Май. Самая бессмысленная поездка в этом году. Во всем, конечно, можно найти смысл, но, конкретно тогда его действительно не было. Я оказался в Москве на 9 мая, Не из-за 9-го мая, конечно же, просто так получилось. 5 или 6 дней в столице России, лично для меня, это суровое испытание. 13-го мая я возвращался в Кишинев через Киев, поездом «Київ – Одеса»(148). Мне попался очень забавный попутчик. Этом мужчина лет 45-50, со своей женой. Я с ним сидели на боковом месте, а его жена и еще две пассажирки напротив. Он стал пить пиво, и ехидно посмеивался, что успел купить его в Таврии В, и там оно в два раза дешевле, чем у женщины, которая продавала всякие напитки и еду по вагонам. Кто ездил на этом поезде, знает, что у него очень длинный маршрут, и, на станции «Гребенка», поезд заезжает, на платформу, и дальше не продолжает движение, а разворачивается. Понятно, что там просто стрелка, и едем мы все же вниз по карте, но, кажется, что мы возвращаемся в Киев. Мой попутчик шутил про это раз 10: «Ха! Снова в Киев катим!». После шестой шутки, я не выдержал, достал наушники. Провалился в музыку, смотрел на деревья. Скоро закат, небо темно-синее, ночью пойдет дождь. Точно помню, что заиграла песня «Спасибо» Антохи МС. Я почти все время смотрел только в свое окно, но, что-то меня одернуло, и я повернулся, и увидел, что слева много воды. Озеро, как мне тога показалось. Потом воды становилось еще больше, и я не выдержал, вышел в Тамбур. Пока до него дошел. Мы заехали на дамбу. Это – Кременчугское водохранилище, и, с обеих сторон воды до самого горизонта. Днепр действительно великая река. Сама дамба, по которой стелилась железная дорога, тоже приличная – где-то 10км. На середине, ощущение, что поезд едет через море. И синий закат утонул сейчас в этом Днепре. Сколько это длилось? Наверное, минут 10, может и меньше. Все – и Москва, холодная и неприветливая, и дождливый усталый Киев, все это смылось водами Днепра. Это стоило того.

6.    Июнь. Я очень давно мечтал оказаться на полонине (горная ферма с коровами). Не стану сейчас описывать, как именно, но, мечта сбылась. И не просто сбылась, а самым лучшим образом, как говорится. Об этом еще будет история, со всеми подробностями. Сейчас акцент на другом – это было самое опасное и безбашенное приключение в этом году. Начну с того, что на гору и с горы я ехал с дядей Димой – местным конюхом из села Квасы. С тех пор, как водитель «66-го» заболел, он спускает молоко на долину. Это июнь, ярко-зеленая карпатская трава, просто море черники на горах, и множество людей ее собирающих. Это было прям перед самым сильным штормом на Закарпатье этим летом, и, не смотря на середину июня, температура воздуха была примерно +12. Пронизывающий ветер, моросящий дождь, полное отсутствие дороги, две лошади впереди телеги – Люся и Циган. До сих пор помню, как дядя Дима произносил имя Цигана. С такой очень долгой «И». Если на гору мы поднялись более менее нормально, то спускаться, после ночного дождя, во время легкого дождя, было по настоящему стремно. Во первых, у телеги нет тормоза как такового. Блокируется одно колесо, но этого недостаточно. Во вторых, мало того, что телега, я и Дима это уже суммарно достаточно большой вес, в добавок к этому, у нас в телеге была тонна молока. В третьих, мне накануне сообщили, что в местных лесах есть и волки, и медведи, а вчерашним вечером за нами гналось стадо кабанов. Да, мы застряли в этом лесу. После получасовой попытки как-то освободить телегу от дерева меж колес, Дима мне сказал:

– Давай-ка ты иди пешком, а я спущусь сам.

Самое яркое воспоминание: Дядя Дима стоя на телеге спускает ее вниз по очень крутому участку. В длину это метров 100. Я, держа пленочный Никон, пытаюсь быстро спускаться по грязи, попутно делая какие-то кадры. Телега разогналась до такой скорости. Я ждал, что она сейчас в щепки разлетится. Грохот эхом разлетается по лесу и по соседнему хребту. И через пару мгновений, телега останавливается, дядя Дима оборачивается, и мы едем дальше. Через пару минут он скажет, что две недели назад, у него на этом участке отвалилось колесо, и он спускался на трех.

7.    Июль. Совершенно незаслуженно я игнорировал и игнорирую до сих пор соседнюю Румынию. Не знаю, почему так, но до июля 2018-го, в Румынии я не был ни разу. Еще в начале года я поставил себе цель, хотя бы раз туда сгонять. Одним летним вечером ко мне приходит сообщение: «Ты свободен такого-то числа? Не хочешь с ребятами поехать в Констанцу, поснимать концерт?». Это был концерт MoldoCrescendo. Констанца – классный город, но, если вы смотрели фильм Хичкока «Птицы», вам будет не по себе от поведения местных чаек. Вечером второго дня, после концерта, мне нужно было возвращаться в Кишинев, но, билетов не было, а автостопом я не хотел. Ребятам из BMWRomânia дали три авто, на которых они должны были объехать всю Румынию. Следующий концерт у них был в Яссах, поэтому, мы договорились, что до Ясс я с ними, а дальше уже на первом рейсе в Кишинев. Нет смысла говорить, что вся эта поездка на трех люксовых авто напоминала сюжет из TopGear, потому что это нужно было почувствовать лично. На подъезде к Яссам с южной стороны, достаточно резкий спуск в виде серпантинов. Это лес, и ночью там нулевой трафик. Я не помню, что тогда играло в машине. То ли Рахманинов, то ли Шостакович. Фары прорезали деревья, скорость не запредельная, но, достаточно высокая. В салоне все молчат. Звук двигателя аккомпанирует музыке, и мы очень скоро оказываемся на пустых улицах Ясс. Время ближе к 3, или чуть позже. Меня сломя голову везут на ЖД вокзал. Мы опоздали на минуту – поезд в Кишинев ушел. Через пару минут, я оказался совершенно один в Яссах, ночью, дожидаясь первого автобуса в Молдову. Я понимаю румынский. Частично, но понимаю. А еще, я достаточно часто бываю в Украине. Не так часто, но бываю в России, и все это гораздо дальше от Кишинева, чем Яссы, но, именно в Яссах я впервые почувствовал, что я заграницей, и, не смотря на похожие вывески, это совсем не мой дом.

8.    Август. Пятый или шестой день в Карпатах. Мы решили подняться на Лысую гору ближе к вечеру. Оттуда хороший вид на соследние перевалы, и в целом на Рахов. И было вино, Rose DORот Боставан. И все было замечательно, и пора была спускаться. На Лысую ведет очень извилистая дорога, которая плавно вытекает из улицы Буркут. По обеим сторонам дороги то тут, но там, маленькие частные домики, типично Карпатские. На одном из поворотов мы услышали рычание, а через пару минут, выскочила собака, потом еще одна. Ну да, у меня патологическая боязнь собак, это не секрет, но, тогда реально были поводы бояться. Эти собаки охраняют свои участки, и им плевать, что мы идем по дороге. Для них – это всех их участок. Вообще, на Лысую я достаточно часто поднимался и раньше, и я знаю много срезов, где можно обойти, но, все они либо выше, либо ниже нас. Этих собак обойти не вариант. Мы, не долго думая, возвращаемся обратно наверх. Срезаем путь и идем через лесную рощу. Боковым зрением я вижу заброшенный дачный участок, огороженный проволочным забором – идеально. Перелазаем через забор, падаем, поднимаемся. Обходим дом по кругу, чтобы удостовериться, что он заброшен. Эту ночь мы прождали на скамейке у входа в домик. Ночь. Звуки, запахи. Какие-то громкие шаги, похожие на человеческие, прошли по участку в 10-15 метрах от нас. Это существо осталось невидимым, и на нас не обратило внимания. Я до сих пор не знаю, что это было. Мы пробыли на этом участке с часу ночи до шести утра, и, я знаю точно, что если я захочу, я закрою сейчас глаза, и услышу звук рождения расы. Когда исчезла луна, и на город внизу опустилось облако, а деревья засверкали контровым светом от восходящего солнца, мы ушли. Собак больше не встречали.

9.    Сентябрь. Уже традиционно, сентябрь это Кагул, это Молдокс, жаркие дни и первые холодные ночи; множество самых интересных людей из Молдовы и Европы за одним костром, с вином и домашней мамалыгой. Это бесконечные (лично для меня) съемки на протяжении шести суток, когда заваливаешься спать далеко за полночь, а утром просыпаешься, и снова работать. На моих глазах рождались будущие документалисты, и их фильмы, которые они делали в рамках воркшопа. И мне очень приятно, что хотя бы частично, я становлюсь частью этого. Вообще, Кагул в эти сентябрьские дни, превращается в одну большую съемочную площадку документальных фильмов. С этим городом я познакомился еще в 2016, но, после первого и второго Молдокса (второго и третьего по счету вообще), для меня Кагул перестал быть просто городом. Кагул – это уже что-то личное. И это не из-за какого-то отдельного случая, а из-за совокупности случаев.

10.    Октябрь.  Однажды утром ехал на троллейбусе к комсомольскому озеру. Песня Утесова была слишком убедительна, особенно строчка «Но с каждой весною так тенят меня, в Одессу, в мой солнечный город», что я не выдержал, пересел на другой троллейбус, и умчал в Одессу к водичке автостопом. В этом не было смысла, не было логики. Сам себе я объясняю это так: когда человек чувствует, что у него немеет душа, ему нужны ощущения, чтобы ее реанимировать. Конечно, это не помогает в сущности ничем, но, хотя бы создается иллюзия. А еще, у местных я такое часто вижу. Люди о море говорят с придыханием, словно это так далеко, недоступно, и вообще – праздник, счастье. Нет, это всего 3.5-4 часа на машине, и вот вы уже стоите на берегу моря, на железобетоном пирсе, и смотрите, как кто-то вылавливает водоросли сочком. Ну и бонусом будет тот самый проигрыш песни «У черного моря», который повторяется трижды, когда на Одесский ЖД вокзал прибывают, или отправляются поезда дальнего следования (именно это делает, лично для меня, Одесский вокзал особенным).

11.     Ноябрь. Этот месяц я встретил под грузовиком. В прямом смысле. Я снимал историю для Oameni și Kilometri(ждите ее в ближайшее время), и, мне нужно было проехать от точки «А» в точку «Б», т.е. из Кишинева куда-то в Россию. Не суть как важно. Вся история выйдет в свет достаточно скоро. Мы подъехали к Белой Церкви, это город в 100км от Киева. Там стихийная стоянка грузовиков, а так же кафе и заправка. Наш рефрежиратор не хотел запускаться, а в прицепе скоропортящийся продукт. У нас было буквально пару часов, чтобы исправить ситуацию. И вот, я, на коленях, пытаюсь под огромным прицепом нащупать фонарем аккумулятор, чтобы с помощью него попробовать завести Реф. Сверху меня 20 тонн, сбоку – главная автострада Украины «Одесса – Киев», и по ней на огромной скорости проносятся машины. Был вечер и достаточно темно, и за пару минут до этого, герой моей истории сказал, что на этом участке достаточно часто совершают нападения на дальнобойщиков. Больше никаких подробностей. Просто, в тот момент я осознал, что у меня чертовски странная работа. Вообще, быть документалистом, это проживать жизнь своих героев. Не важно, это съемка на один-два дня, или на год. Если ты снимаешь шахтера – ты сам становишься шахтером. Если ты рассказываешь историю беженцев – ты сам беженец. А, если вдруг угораздило снимать историю дальнобойщика, будь добр, ищи фонариком аккумулятор в этом чертовом грузовике, и не думай лишнего. В противном случае, если не проживать чужую жизнь, получится слишком поверхностный материал. Даже если не удалось снять хороший фоторяд, то, проживание истории, это, как минимум, на еще один опыт больше в личной копилке опыта. 

12.     Декабрь. Пожалуй, это единственный месяц в 2018, в котором не было ничего такого, о чем хотелось бы рассказать, и, как минимум, об этом уже хочется рассказать, потому что это скорее исключение. Жизнь прекрасна своим разнообразием, но, когда постоянно что-то происходит, пусть даже это «что-то» очень разноплановое и всегда другое, оно приедается, становится пресным. Со временем теряется чувствительность. То, каким образом жизнь за последние полтора года изменилась – мне нравится. Потому что за эти полтора года произошло больше событий, чем за 5-6 лет до этого, но, порой не хватает паузы, перезагрузки. Столько всего, что память не успевает освободить буфер. 

Я стараюсь не строить ожиданий. Каким будет 2019? Время покажет. Во многом, наша жизнь и события в ней, зависят от нас самих. Есть внешние обстоятельства, которые тоже влияют, но и внешние обстоятельства зависят от нас. А, если эти внешние обстоятельства ни коим образом нельзя изменить, можно изменить к ним отношения. Я очень сомневаюсь, друзья, что вы дошли до этого момента. Скорее всего, вы бросили читать еще в «апреле», но, если дошли, знайте – я желаю всем такого Нового Года, какой вы сами себе загадаете. 2018 был неоднозначным, так пусть и 2019 будет таким же. Однозначность скучна. А скука, как и апатия, достаточно вредное явление. Однако, чего я точно могу пожелать всем, вне зависимости от вашего места проживания, гражданства, языка, на котором говорите, религиозных и политических взглядов – так это мира. Над головой и в сердце.