2.0

Командующая верхушка, а именно Идэн, Ёсан, Юнхо, Минги и конечно же Хонджун во главе этой процессии быстро оказались рядом, выгнав из кухни остальных матросов, места которых заняли Юнхо и Минги, смыслящие в готовке побольше остальных из названной ранее четверки. Вдвоём с Уёном они продолжили, пока Ёсан пытался осмотреть заживающие раны Сонхва, который всё время отходил назад и не поддавался осмотру. Только через четыре минуты, под команду капитана он сдался, уселся на стул и отвернулся, отказываясь смотреть кому-либо из пиратов в глаза. Он не понимал, почему вокруг так много людей, почему все его рассматривают и что в конце концов происходит.

— Всё заживает даже лучше, чем я думал, — Ёсан возвращает повязку на место, закрепляя её. — Не туго? — спрашивает он, завязывая узел на ноге Сонхва. Тот качает головой. — Некоторое время придётся быть аккуратнее в движениях, ну и пока что без заплывов.

— Я в порядке, — наконец говорит Сонхва. У Хонджуна вновь бегут знакомые мурашки. Тот же голос, точно он. — Спасибо, что спасли меня.

— Наш капитан умеет торговаться, — хмыкнул Идэн, кидая многозначительный взгляд на Хонджуна рядом.

Сонхва поворачивает голову к Киму и долго смотрит в глаза. Глаза русала изменились, стали темнее, не такие яркие, но Хонджун всё ещё тонет в них без возможности на спасение. И он готов почти сдаться и погрузиться на дно, но Сонхва прерывает его мысли.

— Мой капитан, — произносит он, чуть наклоняя голову на бок. — Спасибо.

— Не за что, милый мой, — ухмыляется Хонджун. — И хотя держать на борту русала, так ещё и раненого, я не планировал, — на этих словах Сонхва опускает взгляд в пол, понимая, что ему придётся покинуть пиратскую территорию. — Всё же рад объявить, что у нас пополнение. Сонхва займёт должность помощника капитана, как только будет полностью здоров и готов к работе. Моё решение окончательное и оспорению не подлежит. Возвращайтесь все к работе, и верните сюда команду Уёна. Идэн, проследи за Сонхва.

— Да, капитан.

— Мой капитан, вы не боитесь быть очарованным русалкой? — Сонхва улыбается, под пристальными взглядами поднимается на ноги и смотрит только на одного человека. На Хонджуна. — Вам не страшно быть проклятым? А ваша команда?

Хонджун ухмыляется и неожиданно, словно вдруг устал слушать сказки этого красивого парня, бросает ножны на пол, от громкого звука которых Сонхва едва заметно вздрагивает. Заткнул.

Хонджун бросается к на секунду растерявшемуся Сонхва и грубо припечатывает спиной к стене. Русал прикрывает глаза, замирая и почти не дыша. Не кричит, не вырывается, не угрожает. Страх начинает парализовывать, наконец добравшись до сознания. Играть со смертью опасно и Сонхва как никто другой это знает, но эта смерть ему нравится.

Слишком близко, слишком опасно, глаза в глаза, момент, когда безграничное море сталкивается с безумием и одержимостью. Сонхва чувствует, как чужая ладонь скользит по тяжело вздымающейся груди и останавливается у кромки классических брюк, как Хонджун тянет носом слабый аромат бронзовый кожи. По телу пробегает новая волна колючих мурашек. Рука пирата снова скользит вверх. Сонхва кажется, словно по груди ползет змея, которая вот-вот сожмет собою тонкую шею и сломает с нажимом, дробя кости.

— Мой капитан, не распускайте руки, — скалится, опасную игру ведёт, пытаясь оттолкнуть Хонджуна, но тот, словно скала, которую ничем не сдвинуть, даже не ощущает толчка. Он выше на голову и сильнее в разы. Наверняка способен голыми руками с легкостью свернуть Сонхва шею, если только захотел бы.

Крепкие руки сильнее вдавливают в стену, не позволяя сдвинуться. Сонхва чувствует на губах обжигающее дыхание и отворачивает голову в сторону. Капитан непозволительно близко, он дышит тяжело, жадно вдыхает аромат парня и стискивает в пальцах атласную ткань рубашки.

— My heart is pierced by cupid, — Сонхва произносит эти слова тихо, так, чтобы его слышал только капитан пиратского корабля, шепчет прямо в ухо, взглядом обводит замерших недалеко от них людей, рукой скользит по его шее, притягивает ближе, и улыбается. — I disdain all glittering gold.

Песнь сирен воистину прекрасна, но смертельно опасна, Хонджун прекрасно это знает, не хочет, чтобы тот останавливался, но в то же время не понимает, почему русал начал петь именно сейчас, прижатый к стене, обездвиженный, поверженный. Это его спасение?

— There is nothing can console me, — Сонхва смотрит в зачарованные глаза любимого капитана и тонет в глубине его взгляда, тянется руками к волосам, играется, — But my jolly sailor bold.

— Ты безумен, мальчик мой, — зачарованно выдыхает, любуясь пугающей и одновременно притягивающей картиной, на которой один раненый русал очаровывает его своим голосом, да так, что остальные не двигаются с места. На миг их взгляды пересекаются, интерес сталкивается с игрой, Хонджуна ударной волной чуть с ног не сбивает.

Капитан завороженного взгляда от него оторвать не в силах. Почему он такой интересный, почему море в глубине его глаз спокойно, почему нет шторма, а такой штиль, что хочется быть ближе, почему он игрой своей самому Королю Пиратов не уступает, почему он на равных с самим морским Дьяволом, почему этот парень так любит играть со смертью. Слишком много почему, и Хонджун знает ответ на каждый. Потому что жизни в этих глазах, даже сейчас, казалось бы, на самой грани — океан, Хонджун слишком влюблён в океан, а эти глаза и есть частью океана. Потому что он не слабый, даже будь он разбитым, поверженным, в собственной крови на земле размазанным, тогда, когда пытается подняться на ноги и поражает своей стойкостью, буквально на ниточке, то ли от обморока, то ли уже от смерти висит, но эти потрескавшиеся, уже покрывающиеся корочкой губы не размыкаются, ни единого слова, ни единой мольбы. Потому что тогда, когда клинок насквозь его ногу проходит, он не проявляет ни единой эмоции. Русалкам запрещено плакать попусту, а Хонджун хочет, чтобы он плакал в его плечо тогда, когда ему захочется. Потому что знает, больно бывает каждому.

— His hair is the color of the brightest sun, — продолжает Сонхва и целует его в висок, целует волосы, показывает русалочью преданность сквозь эту опасную игру о которой осведомлён только он один, — His eyes as black as coal, — целует в уголок губ и смотрит прямо в глаза, боится, что его оттолкнут, ударят, запрут, выгонят, он хочет оставаться здесь, рядом со своим капитаном, — My happiness attend him, — какое-то время молчит и добавляет: — Wherever he may go.

Оказалось, Хонджуна всё-таки может очаровать русалка. Он дышит тихо, стоит в полушаге от хитрого парня, вжимает его своим телом в стену, рассматривает, откровенно тонкими чертами любуется. Его кристально чистая и светящаяся кожа соблазняет прикоснуться, хитрый взгляд из-под пушистых ресниц только манит. Хонджун толком то к нему не касался, для себя отмечает, как кожа его светится так же, как и лезвие его любимой, сделанной лучшими мастерами сабли, и Хонджун думает, что если об этого парня тоже можно было бы порезаться, то было бы очень интересно.

— Ты разговаривал со мной той ночью? — легонько бьёт ногой по его ступне, привлекая внимание, пират.

— Я, мой капитан, — подтверждает.

— Тогда почему буквально через двое суток мы находим тебя всего израненого на берегу острова Карс? — Хонджун своим дыханием опаляет шею Сонхва, который под давлением готов расплавиться прямо в пиратских руках.

— Вам известен ответ, мой капитан.

— Расскажешь всё во время обеда, Идэн проследит за тобой, — цедит сквозь зубы Хонджун, не оставляя меж их губ расстояния. Не хочет заканчивать эту опасную пытку.

Хонджун больше ничего не говорит, выпадает из реальности на добрые четыре минуты, внаглую с неприкрытым интересом рассматривает красивое лицо, а когда вновь ловит его взгляд, Сонхва кажется, что их двоих только что накрыло прозрачным куполом, отрезало от всего что за ним. Сонхва видит, как мрак высшей концентрации, нашедший покой в глазах напротив, за пределы переливается, как темнота, от которой он сломя голову прочь бросался, в этот раз веревками вокруг его запястий обвивается, а руки он сам протягивает. Для Хонджуна в этих глазах напротив потонувшие давным-давно в его любимом море звёзды на поверхность всплывают, в воде плескаются, переливаются, а где-то меж ребер просыпается яростный шторм. Он поднимает морду в самых глубинах души, потягивается и, обнажив клыки, разрывается между желанием защитить или укусить. В этой проклятой, забытой богом дыре, над которой вечность висит черное облако человеческих грехов, он находит в русалке то, что последние десять лет искал по всему миру.

***