17:04

Её будят звуки проезжающих за окном машин и пробирающая до дрожи утренняя прохлада, проникающая в комнату сквозь приоткрытую балконную дверь. Т/И потирает ладонями сонное лицо и склоняет голову набок, выискивая взглядом лежащий где-то рядом телефон, нажимая кнопку разблокировки. Две минуты восьмого. У неё есть пятьдесят восемь минут до звонка будильника и ещё плюс час до момента, когда приедет водитель.

Поспать подольше на выходных, видимо, не в её компетенции.

Т/И накидывает на себя шерстяной плед и проходит на кухню, уже на автомате нажимая кнопку чайника. Находит в холодильнике оставшуюся пиццу, но не находит в себе силы сходить в ближайший магазин и научиться сносно готовить. Учителям некогда.

Из завтрака сегодня – кусок подогретой пиццы, выкуренная сигарета и непривычно большая кружка отменно-крепкого кофе, потому что молока в холодильнике этой квартиры – от ноля миллилитров до пустой коробки, выброшенной позавчера в мусорный пакет.

Время тягуче плывёт, разбавляясь затяжными зевками, переключёнными глупыми видео на ютубе и найденными где-то в шкафу овсяными хлопьями. Правда, молока это не прибавляет ни на грамм.

Когда кухня снова заполняется сигаретным дымом, из спальни звучит пронзительная трель будильника, которая разбудит хоть соседей сверху, хоть Соуна на другом конце города.

Т/И недовольно морщится, зажимает уши, роняя где-то в коридоре плед, и выключает телефон, заваливаясь на постель, чтобы проверить сообщения, которых под утро накопилась целых ноль.

Она плетётся в ванную, разглядывая заспанное лицо, сходясь с собой в мысли, что и так сойдёт. Другого ей всё равно не дано. Только отмахивается и гасит свет, щёлкнув по выключателю.

Забирает сигареты с кухни, выключает ноутбук и проходит снова в спальню, открывая дверь шкафа и критически оценивая его содержимое. Странно, что она вообще заморочилась о том, что бы ей надеть, но половина её гардероба точно не подходит, чтобы показаться в ней ученикам.

Т/И страдальчески мычит сквозь зубы, и выкидывает из шкафа чёрные джинсы и чёрный обтягивающий свитер с высоким воротником.

Бросает в рюкзак зарядку – на всякий случай, – кошелёк и наушники. Снимает яркую бирюзового цвета джинсовку с вешалки и радуется, когда слышит звук входящего вызова, потому что вся её утренняя рутина ограничивается определённым списком, который подошёл к концу. И, честно говоря, девушка даже представить не может, чем вообще люди занимаются по утрам, находясь дома.

– Доброе утро, Т/Ф-сан. Я на месте, – голос мужчины в трубке чётко и строго проговаривает каждое слово, и Т/И на долю секунды теряется.

– Спускаюсь.

Она сбрасывает вызов, откидывая телефон на одеяло, и быстро переодевается, скидывая с себя безразмерную домашнюю одежду. Почти безнадёжно ищет чёрный ремень, и несётся в коридор, по пути накидывая куртку, рюкзак и сунув телефон в карман. Последний раз окидывает взглядом квартиру, подмечая выключенный везде свет, ноутбук, закрытые окна и балконную дверь, задёрнутые шторы, а кота у неё нет, значит, и беспокоиться больше не о чем.

Т/И несколько раз тянет дверную ручку вниз, убеждаясь, что дверь закрыта, и проносится по ступенькам, на ходу забрасывая позвякивающие ключи в рюкзак, и на выходе поворачивает налево, где находится небольшая парковка – прямо под её окнами, – а сейчас там стоит заведённая серая машина, из которой сразу же выходит уже знакомый человек.

– Ещё раз доброе утро, – Като учтиво кивает и обходит машину. – Хотите поехать на переднем сидении или на заднем?

Девушка бросает взгляд на тонированные окна сзади и чуть кивает подбородком, указывая вперёд. Мужчина открывает переднюю дверь, позволяя Т/И усесться на мягкое кожаное сиденье цвета карамели. Она пристёгивается, подмечая, как потрясающе пахнет в салоне – смесью древесных запахов, во главе которых её любимый – хвойный. Т/И жадно тянет аромат леса, дожидаясь, когда Като займёт своё место и, оглядываясь в боковое зеркало, выедет со стоянки.

За окном быстро проносятся выстроенные стеклянные мноэтажки и зеркальные бизнес-центры, громоздкие развлекательные площадки, мигающие светофоры и толпы людей, спешащих по своим делам субботним утром. Привычные пейзажи остаются позади, сменяясь на бесконечные аллеи отцветающей сакуры в Сугинами, храмы и дома в японском стиле в Сэтагае и зелёные просторы района Ота. Но всю красоту этой поездки Т/И видит в тот момент, когда машина выезжает к Токийскому заливу, водная гладь которого залита утренним солнцем.

А Т/И всегда питала болезненную слабость ко всему, что связано с водой: озёра, моря, океан... Который она никогда не видела.

Такая забавная глупость. До места, где начинается Тихий океан и простирается сплошным водным простором на десять тысяч километров вперёд, ехать всего три часа, но за всю жизнь девушка так и не сумела себе их выделить, откладывая поездку на многообещающее однажды. Однажды, которое до сих пор не наступило.

Безмолвный путь немного удручает, будто везут её не на отдых, а на заклание, поэтому Т/И пытается что-то выдавить, начиная с самого важного – можно ли здесь курить. Потому что упрямые сомнения не дают ей покоя – если она случайно прожжёт обивку сиденья, хватит ли двадцати четырёх её зарплат, чтобы оплатить хотя бы часть стоимости?

Но Като лишь утвердительно кивает и немного приоткрывает окно, а затем совершает жест непомерной вежливости – достаёт из кармана бензиновую зажигалку. Почти такую же, которую протягивал ей Райто на той вечеринке, больше месяца назад.

– И Райто каждый день так ездит? – Т/И стряхивает сигаретный пепел в приоткрытое окно. – Далековато будет.

– Привык, – отрезает Като и сворачивает с главной дороги, проезжая по усаженной высокими деревьями дороге.

Девушка закусывает губу, не предпринимая больше попыток заговаривать с ожившим камнем, и тушит сигарету в пепельнице, находящейся в подлокотнике двери. Мужчина нажимает на встроенную в панель консоль и по салону прокатывается звук гудков, которые быстро обрываются и слышится знакомый голос Райто:

– Да, Като?

– Мы подъезжаем, господин Райто.

– Хорошо, уже иду.

Т/И вскидывает брови, не отворачиваясь от окна, и рассматривает, как где-то среди деревьев, поверх макушек, виднеются несколько труб, а затем в поле её зрения показываются высокие кованые ворота с таким же забором, решётки которого стоят между колонн из белого кирпича.

Машина плавно останавливается у входа и почти не слышно, как глохнет двигатель. Като нажимает кнопку разблокировки дверей и выходит первым, обходя машину и подходя к Т/И, которая уже успела выйти наружу без посторонней помощи, и всё, что ей остаётся – это неловко улыбнуться за то, что лишила человека его обязанностей. Как бы потом не влетело.

– Т/Ф-сенсей, – зовёт Ген, шагая по ту сторону ворот. – Рад Вас видеть.

— Привет, Райто, – Т/И поправляет спадающий с плеча рюкзак и кивает, приветствуя своего ученика.

– Като, нужно ещё забрать Мориске, Рё и Чикако. Привезёшь их и на сегодня можешь быть свободен, – юноша покачивает головой и прикидывает что-то в уме, вырисовывая линии пальцем в воздухе.

– Хорошо, господин Райто.

– Идёмте, – парень кивает головой в сторону ворот, глядя на Т/И, и прячет руки в карманах бежевого пальто. – Как доехали?

– Я почти никогда здесь не бывала, но могу сказать, что живёшь ты в удивительно красивом месте.

Девушка проходит вперёд, когда Райто останавливается у ворот, позволяя ей пройти, и слышит, как отъезжает машина. Т/И ступает с каменной подъездной дорожки на светлую плитку и поднимает голову, чтобы увидеть дом, для описания которого ей не хватит всех ругательных слов мира.

Т/И размыкает губы, чтобы спросить, пожалуй, самый глупый на свете вопрос, но Ген вклинивается между её слов:

– Хотите спросить, действительно ли я здесь живу?

Девушка адресует неподдельно удивлённый взгляд ученику и утвердительно кивает, на что тот усмехается:

– Это самый часто задаваемый вопрос, – парень пожимает плечами, неловко потирая шею. – Но это и правда мой дом.

Т/И только одобрительно кивает, не зная, что ответить; рассматривает ровный зелёный газон слева от себя и растущие вдалеке пальмы, а в центре двора – включённый фонтан с замысловатой фигурой посередине и пышным кустом поверх этой мудрёной композиции.

Причуды богатых не понять.

– Ребята сейчас на заднем дворе, – говорит Райто, поднимаясь под лестнице. – Можете пройти в дом, Вам помогут устроиться.

– Нет необходимости, спасибо, – она проводит кончиками пальцев по резным перилам. – Кто уже приехал?

– А они не приезжали, – Ген тепло улыбается и в уголках его глаз собираются морщинки, – они ночевали здесь: Кенджи, Шинигами, Сейичи и его сестра – Рамуда.

– Ну, значит, вы тут не скучали, – Т/И посмеивается и засматривается на небольшие балкончики второго этажа.

– Мы бы могли, но с Рамудой это слишком тяжело сделать. Ещё немного и она нас поубивает.

– Разве в таком доме не должно быть охраны? – Т/И в лёгком недоумении вскидывает брови.

– Даже охране не под силу справиться с трудным подростком, – Ген смеётся, а девушка слышит, как за углом дома кто-то вскрикивает.

Они выходят на усеянную зеленью лужайку с небольшим прудом и деревянным мостиком, с одной стороны которого стоит открытая деревянная беседка, а с другой – полностью застеклённая. Т/И тихонько вздыхает, проводя с самой собой неутешительный монолог на тему «чтоб я так жил».

А на самой лужайке лежит красноволосый парень, в котором Т/И не сразу узнаёт заклятого Президента студсовета, а рядом с ним сидит Сейичи, уложив голову парня на свои колени. А на обратной стороне мостика – по брусчатой дорожке розововолосая девушка разъезжает на инвалидной коляске.

– Ты живёшь последние три секунды, Обмудок, – произносит Сейичи, перебирая волосы Шинигами, сощурившегося от солнца.

– Я на языке старших братьев не разговариваю, – девушка корчит рожицу и показывает парням язык, падая в коляску и замечая Т/И, выкрикивает: – Здравствуйте, тётя.

Т/И останавливается вместе с собственным сердцем, и машет девушке рукой.

– Здравствуйте, Т/Ф-сенсей, – произносят те двое в один голос, а Шинигами поворачивает голову и разводит руками: – Я бы встал Вас поприветствовать, но сами понимаете.

Райто выразительно стонет, цокает и пинает Президента под колено:

– Будешь язвить, пойдёшь отсюда пешком.

– Ну вы там школу пока заканчивайте, а я к выпускному как раз _подойду_ , – Орино заливается смехом, который подхватывает блондин и, наклоняясь, целует того в лоб.

– Т/Ф-сенсей, устраивайтесь, – Райто очерчивает рукой весь задний дворик. – Можете пройти в любую беседку или в дом.

– Сейчас ещё Кенджи придёт, — добавляет Сейичи.

– А где он, кстати?

– Куроки принесла чай, а он сказал, что жарко и пошёл вместе с ней за лимонадом.

– Он не просто пошёл – он пошёл его _делать_ , – Шинигами приглушённо смеётся и прячет лицо в ладонях.

– Помянем кухню, – розововолосая, перебирая ногами по дорожке, подкатывается ближе к ребятам.

– Схожу, – Райто тяжело вздыхает и разводит руками, – отвоюю.

Шинигами, Сейичи и Рамуда вскидывают вверх руки, сжатые в кулак, и в один голос произносят:

– Отдадим свои сердца!

⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀***

Т/И потягивает тёплый имбирный чай, покачивая ногой и поглядывая то на переливающиеся блики солнца, то на учеников, стреляющих друг в друга из водяных пистолетов. Под самый жестокий обстрел попадает, что не удивительно, Шинигами, волосы которого полностью намокли и прилипли к лицу.

Девушка оставляет чашку на стеклянном столике и выходит из беседки, прямо на залитую солнцем лужайку.

– Замёрзли? – Райто обращает на Т/И внимание и опускает разноцветный бластер вниз; ему тут же прилетает струя холодной воды в лицо, и слышен закатывающийся смех Рамуды, катающейся на спине у своего брата.

Т/И прыскает со смеха, прикрывая губы пальцами, и становится поодаль от ребят, опираясь на дерево:

– В тени прохладно.

– Не хотите пострелять? – вдруг спрашивает Шинигами, протягивая подобие водяного автомата, а другой рукой вытирая рукавом кофты мокрое лицо. – Я что-то... наигрался.

Вся компания смеётся и в их смехе теряется другой: робкий, звонкий, совсем детский. Так смеётся Кенджи. Он выходит на задний двор из-за угла дома, неся на шее малыша Рё, который рассматривает всё, выкручивая голову во все стороны, а рыжеволосый держит его за колени и рассказывает мальчику о том, как к нему утром прибежала кошка и укусила за нос.

– Рё-ча-а-ан, – Рамуда машет руками и спрыгивает со спины брата, протягивая руки к ребёнку.

Позади Кенджи вышагивает Яку и Чикако, который что-то увлечённо рассказывает и жестикулирует так, словно Мориске внезапно оглох. Ученик замечает Т/И и приветственно кивает, тут же отводя взгляд в сторону. Он присаживается на диванчик, стоящий у заднего входа в дом, и ставит рядом жестяную банку с каким-то напитком.

Малыш Рё наклоняется к Кенджи, шепча ему что-то на ухо; рыжик кивает и спускает мальчика вниз; он пересекает лужайку и подбегает к Т/И, стоящей у дерева, протягивая ей свою ладонь:

– Здравствуйте, Т/Ф-сенсей.

Девушка широко улыбается и опускается на согнутые ноги, чтобы поравняться с Рё, и аккуратно сжимает маленькую ручку мальчика в своей:

– Привет, Рё. Как твои дела?

– Как обычно, – он прикусывает губу, отводя взгляд к пустующей застеклённой беседке. – А Ваши?

– Неплохо, – Т/И многозначительно играет бровями, умолчав ненужные ребёнку факты. – Как ты себя чувствуешь?

– Как всегда, – Рё касается коры дерева позади девушки, вырисовывая округлые узоры. – Скоро приедет мой друг – Казуки. Райто сказал, что можно будет покататься на лошадках.

Девушка ласково улыбается, поглаживая большим пальцем костяшки руки мальчика, который поджимает губы и заглядывается на просветы солнца между листьев.

Рё сжимает ладонь Т/И, делая несколько шагов назад, заставляя девушку встать, и тянет за собой к компании, облюбовавшей мягкий двухместный диванчик, окружённый вазонами с ярко-синими цветами.

– Райто?! – Рё держится одной рукой за руку Т/И, а второй теребит края пальто парня, который тут же оборачивается и присаживается, опираясь коленом на траву.

– Да, малыш? Идём смотреть лошадок?

Мальчик застенчиво кивает, потупив взгляд на привязанный к стеклянном колокольчику развевающийся листок бумаги, с написанным на нём росчерком: “Бессилен ли разум? Поле глициний или камень могильный?”. Рё хмурится, откидывает светлые прядки со лба и смотрит на Т/И снизу вверх:

– Вы пойдёте со мной?

– Конечно, – девушка кивает, поглаживая ладошку мальчика.

– Пойдёмте тогда, – Райто берёт Рё за вторую руку и встаёт с колена, направляясь в сторону сада. – Познакомлю тебя с Аскеладдом, Торкеллем и остальными. И с Фридрихом, конечно.

Рамуда вскакивает с коленей Шинигами, опираясь на ручки коляски и резким подъёмом откатывая ту в сторону, за что Сейичи шлёпает сестру под зад, а та недовольно шипит и потирает пострадавшее место:

— Я тоже с вами пойду! Посмотрю на родственников своего братца.

– У него и пони есть, – выкрикивает ей вслед Машиба, подпирая голову ладонью. – Так что своих тоже увидишь.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀***

Мориске потирает шероховатую поверхность жестяной банки, отпивая холодный кофе, и заглядывается, как расходятся блики света по поверхности небольшого пруда. Он опирается локтями на колени, смещая вес тела вперёд. Чикако, сидящий справа, перекидывает ноги через деревянные подлокотники и откидывается спиной на плечо друга, болтая ступнями в воздухе. Сеийичи укладывает голову на колени Шинигами, до этого натянув тому на макушку соломенную шляпу – чтобы умную головушку не напекло, – которую где-то откопал Кенджи.

– Ты грузишься из-за чего-то? – блондин подозрительно прищуривается, пощипывая траву под своими ногами, и метает на Мориске недоверчивый взгляд.

– Не выспался, – парень усмехается, щёлкая Чикако по затылку, отчего тот ойкает и пихает друга под рёбра, сопровождая всё ёмким: «злобный гном».

Сеийичи прикрывает глаза и глубоко вдыхает – видно, как вздымается его грудь, – а затем он довольно мычит, словно ощущает запах чего-то приятного:

– Чувствуете этот терпкий аромат пиздежа?

Шинигами принюхивается, забавно морща нос, и потирает его кончик, приходя к окончательному вердикту:

– Ещё и с нотками самобичевания. Моё любимое.

Парни усмехаются, а Чикако толкает Мориске в бок со спины, так, чтобы ребята не видели, и Яку прекрасно знает значение этого жеста.

Они-твои-друзья-поделись-расскажи-станет-легче-не-чужие-люди-кончай-себя-гнобить.

Яку допивает кофе и отрывает ушко банки, лишь бы чем-нибудь занять руки.

Ребята обсуждают, как ночью накрылся механизм работы фонтана и тот внезапно включился, отчего не спавшего тогда Кенджи хватил инфаркт и он сломя голову понёсся в комнату Райто, говоря о том, что в этом громадном замке точно есть привидения.

– Если Райто меня немедленно не покормит, я отгрызу ему ногу, – жалуется Сейичи, дёргая тесёмки на шляпе своего парня, отчего тот сверлит его выразительным взглядом с вежливым – пока что – посылом перестать. – Яку? С Хару что-то?

Это имя моментально отрезвляет Мориске, и парень чувствует, как внутри с новой силой разрастается тревожное чувство.

– Ты был примерно таким же и в прошлый раз, – дополняет Машиба и направляет взгляд прямо в глаза Яку. – А прошлый раз был связан с Хару. Элементарно, Ватсон.

Юноша поправляет воображаемые очки на переносице и вытягивает ноги, скрещивая их в щиколотках:

– Мы твои друзья или херы с горы? Сидишь такой тихушник, а сам...

– Я ударил Хару, – Мориске буквально выплёвывает эти слова, будто они обжигают рот.

Это удушливое чувство неизменного заполоняет внутренности, разъедает желчью грудную клетку, разливается кислотой по лёгким, сжигая до остатка. Без возможности разумно мыслить, отвлечься, расслабиться, и всё, что остаётся – питаться ненавистью к самому себе, которая нещадно становится сильнее.

– Какая у этого была причина? – Шинигами складывает руки на коленях, сцепив их в замок, а остальные трое уже знают – это жест приходящей кары небесной.

– Не было причины, – Мориске резко проговаривает эти слова.

– Такого не может быть, Яку, – Президент проницательно смотрит на парня напротив, постукивая пальцами по нечувствующим ногам. – Не с тобой, в любом случае. Ты, может, и вспыльчив, но не до такой степени, чтобы поднять на девушку руку.

– Значит, до такой.

– Мориске, послушай. Последние выходки Хару заставляют задуматься о её, извини, конечно, адекватности. То, что она говорила Сейичи и пыталась его шантажировать ради каких-то жалких дополнительных по истории – не поступок уравновешенного человека. Извини, если я оскорбляю твои чувства или саму Хару, но я и так пытаюсь держать себя в рамках.

– А ты не держи, – Сейичи хитро улыбается и прикусывает парня за палец. – Давай, солнце, скажи это.

– Я не могу рушить всё субъективным мнением.

– А ты разочек.

Шинигами тяжело вздыхает, сдаваясь перед даже слабым натиском своего парня:

– Она... перегнула палку.

Блондин знаментально хлопает в ладоши за неудавшуюся попытку и саркастически преклоняет голову, за что по ней и получает.

– Если ты это сделал, значит, у того была причина, – Орино стягивает с себя шляпу и бросает её в Мориске, чтобы тот, наконец-таки, оторвал свои глаза от травы и обратил на него своё внимание. – Да, это тебя не оправдывает, но даёт повод для того решения, которого ты принял по отношению к ней.

– Шини хочет сказать, что ёбнул – значит, было за что, – Сейичи бросает в Мориске горстку сощипанной травы. – Что она сделала?

– Сказала, что Рё – мелкий выродок, – молчавший до этого Чикако решает присоединиться к разговору.

Мориске вертит в руках оторванную открывашку, проводя пальцем по острому краю. Сеийчи вырывает ушко у него из рук и со всей силы сжимает в кулаке.

– Это ты называешь не было причины? – Машиба, очевидно, злится, и чтобы занять руки, надевает колечко открывашки на палец Шинигами. – В край охуела, мелкая сука.

– Успокойся, – Орино кладёт ладонь парню на плечо.

– Успокойся... Если бы кто-то своё ебало открыл на мою семью, я бы снёс ему челюсть.

– А если бы это был я? – юноша поворачивает лицо блондина к себе, ухватившись пальцами за его подбородок. – Если бы ты вышел из себя и ударил меня, что бы после этого чувствовал?

– Ты бы никогда такого не сказал, а я никогда бы тебя не ударил, – Сейичи шипит на полученный подзатыльник и обречённо вздыхает. – Ладно-ладно. Я... я бы ненавидел себя за то, что причинил тебе боль. За то, что не смог себя сдержать. Чувствовал бы, что я моральный урод, но я бы всю жизнь ползал на коленях перед твоими прелестными частями тела и дважды... Нет! Трижды в день тебе отса...

Сейичи громко вскрикивает, когда красноволосый снова ударяет его по макушке, но теперь, очевидно, гораздо сильнее. Он потирает ушибленное место, а Мориске усмехается и перекидывает руку через спинку дивана.

– Понятно, что тебя грызёт совесть, Яку. Но если существуют ошибки, то всегда есть способы их исправить, – произносит Шинигами и слабо улыбается, поправляя жестяное колечко на своём пальце.

– А Вам идёт, Шинигами Машиба, – подмечает Чикако и прищуривается, замечая среди деревьев ярко-красное пятно и спрыгивает с дивана, чтобы разглядеть то поближе.

Яку не становится значительно легче и весь груз вины, с каждой минутой обретающей всё больший вес, не падает с его плеч, становясь чем-то незначительным и пустяковым. Всё также тошно. От всей ситуации, от воспоминаний, от самого себя.

Пока ребята подстёбывают друг друга, называют выросший кроваво-красный цветок сорняком и пытаются поймать бабочку, Мориске всматривается в силуэты своих друзей, поймав себя на мысли, что никто из них его не осуждает. Осуждает только он сам себя.

Нет. Ему не становится существенно легче до такой степени, чтобы можно было чувствовать себя проще и обратить внимание на что-то кроме внутреннего самоуничтожения.

Ему не становится значительно легче.

Но совсем немного – только самую малость – да.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀***

Два мальчика – Рё и Казуки – вырисовывают на огромном стекле, усыпанном песком, замысловатые фигуры, а Кенджи, сидящий между ними, подсыпает песок игрушечной лопаткой из большого ведра.

Рядом со стеклянной беседкой расположился угольный гриль, на котором уже что-то жарится. По запаху – съедобное и вкусное, а этого было достаточно. Т/И, несмотря на поданный тут завтрак, хотелось есть уже около часа, но остальные были заняты своими делами и ей некуда была втиснуться, чтобы сказать, чтобы её покормили. Да и неудобно.

Но словно неизвестный бог услышал её молитвы и на заднем дворе появились главы семейств – и не только: Юзуру – отец братьев Яку, Хицугая – отец Райто и святой отец всея Некомы – Кацураги Бьякуя. И то, что они принесли кучу пакетов с бесчисленным количеством еды, уже не волновало девушку. Единственным, что действительно её заботило было присутствие школьного завуча, потому что без него, честно, гораздо спокойнее. Даже тогда, когда Бьякуя на неё не смотрит, ей кажется, что... смотрит, ни на секунду не отводя взгляд.

Но десятью минутами позже Райто объясняет, что его отец и Кацураги-сан – друзья детства, поэтому он и тут. Но Т/И от этого ничуть не легче, вот она и держится подальше от мужчины, который располагается прямо сейчас рядом с заветными жарящимися сосисками, аромат которых чувствуется во всех возможных плокостях, только усиливая аппетит.

Т/И опирается на перила беседки, склоняя голову набок, и усиленно делает вид, что наблюдает за чем-то интересным, когда троица прекрасных мужчин, кажется, решает окончательно испытать её терпение, разом закуривая.

А ей так и остаётся стоять у беседки и втягивать носом едкий запах, представляя, как сигаретный дым заполняет её лёгкие. Но не сейчас и не здесь, потому что здесь – трое взрослых, один из которых её прямой начальник не самых добрых правил; два ребёнка, при которых точно не покурить; два подростка и шесть юношей, пять из которых её ученики и трое из них же не знают, что она курит, а в числе этих троих, конечно же, любимые Президент и его Зам.

Девушка болтает жестяной банкой в руках с каким-то соком внутри, когда слышит размеренные, но уверенно направляющиеся в её сторону шаги. И больше, чем сами шаги, Т/И удивляет раздающийся вскоре голос:

– Вы бросили курить? – Мориске останавливается у ступенек, прислоняясь к деревянной опоре беседки.

– Странный вопрос, не находите? – она не поворачивается к парню полностью, только вполборота разглядывает его силуэт, стоящий позади.

– Не находил бы – не спрашивал. Вы ни разу не курили, пока мы тут находимся.

– Вы очень наблюдательны, когда дело касается меня, – Т/И ставит полупустую банку на перила, чуть сминая её пальцами.

– Вообще, я хотел вернуть Вам сигарету, которую попросил, и показать место, где можно курить без постороннего присутствия.

– А Вы умеете заводить диалог в нужное русло, Мориске, – Т/И одобрительно покачивает головой и разворачивается на сто восемьдесят, отталкиваясь от перил.

Они минуют мостик через пруд и полностью обходят дом, спускаясь по ступеням и двигаясь куда-то в сторону ворот. Первая мысль Т/И, зная характер Мориске – он хочет её отсюда выпроводить, но это убеждение не успевает стать реальным, потому что парень поворачивает направо, не доходя до ворот, и только тогда Т/И видит, что-то похожее на деревянную будку. А потом до неё доходит – пост охраны. Точнее, пустующий пост охраны.

Яку останавливается, пропуская девушку вперёд, а та ошеломлённо вскидывает брови такой вежливости, но проходит первая, продолжая пилить парня взглядом, за что её и настигает скоропостижная карма.

Юноша перехватывает Т/И чуть выше запястья, когда та запинается о ступеньку на входе и летит вниз. Мориске тяжело вздыхает, помогая ей вернуться в равновесие:

– Глаза нужны, чтобы смотреть по сторонам, нет?

– А я что делаю, по-Вашему?

Они оба замирают, не сразу понимая, что только что произошло. Т/И таращится на пыльное стекло, и чувствует прожигающий её спину взгляд Мориске.

И вдвоём они начинают смеяться.

Так просто и искренне, удивляясь собственной простоте и глупости, одновременно вспоминая тот будто прописанный момент, случившийся почти два месяца назад. Прошло только шесть недель, но изменилось уже всё и в тот же момент – совсем ничего.

Т/И стряхивает пепел в уже стоящую тут пепельницу, где лежит пара старых окурков. Видимо, она тут не единственная такая, желающая покурить без лишних глаз.

– Как Рё покатался? – спрашивает Яку, держа сигарету между пальцев, так ни разу и не затянувшись, только разглядывая, как медленно тлеет табак в тонкой бумаге.

– Там была женщина – Хельга, он катался сначала с ней, – Т/И проводит языком по пересохшим губам. – Там около семи лошадей, если я правильно запомнила. Всех погладил, всех покормил, потом вычесал специальной щёткой.

– Он обожает лошадей и коров, – Мориске оставляет дотлевать сигарету в пепельнице, потирая пропахшие пальцы.

– Могу я поинтересоваться?

– Смотря чем.

– Это какая-то Ваша забава – поджигать сигареты и не курить их?

– Сам не знаю. Так немного спокойнее становится.

Т/И закатывает глаза и гасит тлеющий фильтр о пепельницу, потушив сигарету:

– Только добро переводите.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀***

Т/И не любит оставаться на ночь в чужих домах. С непривычки каждый раз не может уснуть, ворочаясь до момента, пока небо не окрашивается в предрассветные краски, а комната затеняется приглушённым светом. Но здесь, сегодня, почему-то осталась. Как и все остальные.

Её комната на первом этаже размером со всю квартиру, где она живёт сейчас и раза в полтора больше предыдущей. Светлые стены, постель с прозрачным белым балдахином и золотистого цвета люстра со свечами. Все ощущения от пребывания здесь двоятся: с одной стороны, словно в сказке, а с другой, будто пришла в королевский дворец из какого-то там своего отстойника. Остаётся только тяжело вздыхать и попивать чай, наливая его из стеклянного чайничка с подонном, внутри которого небольшая свечка – чтобы оставался тёплым.

Рё и Казуки заснули самыми первыми, играя весь день на заднем дворе, катаясь на лошадях, на шеях остальных ребят, рисуя песочные картины, а потом созвав к себе в комнату всех пятерых кошек Райто, которых, как оказалось, ему отдал Кенджи, который, как оказалось, работает в приюте для животных.

Кацураги-сан, оказывается, очень приятный в общении мужчина, а Шинигами и Сейичи – не такие уж и му.. упрямцы. И из подобных “оказывается”, насобиравшихся за весь день, складывается совершенно иная картинка, нежели раньше. И она куда приятнее для глаз, чем та, что была раньше.

Т/И хотелось бы, чтобы этот день не заканчивался. Она и правда не помнит, когда ей было так искренне весело и легко, особенно – в чьей-то компании. Прекрасная принцесса, конечно же, не в счёт.

Но на несколько часов позабыться и отпустить гнетущие мысли о матери, Микки и всё из этого вытекающее – невероятно приятно. Словно скидываешь с плеч мешок дерьма, убивая двух зайцев разом: сбрасывая тяжесть и избавляясь от мерзкого запаха.

Но хорошее, так, кажется, говорят, не длится вечно.

Так и этот день заканчивается. Точнее, начинается новый, в котором уже не будет этой непринуждённости. Это совсем не к лучшему.

Т/И накидывает на себя выделенный ей тёплый тёмно-синий халат, берёт с собой чашку с тёплым чаем и подходит к окну, где далеко на горизонте расцветает восход, раскрашивая ночное небо в бледно-жёлтые оттенки.

Гирлянды, включённые, как только стемнело, обвивающие ветви деревьев и крыши беседок, всё ещё горят, освещая темноту уходящей ночи маленькими огоньками. Т/И чувствует слабый ветер, развевающий прозрачные шторы. Точно такой же, из-за которого она замёрзла утром, но сейчас это ощущается иначе – хорошо.

Это было так странно – проводить время с собственными учениками, узнавая их с совершенно новой – удивительно-прелестной – стороны. Знать, что они не высокомерные, тупоголовые придурки, а самые обычные люди. Со своей манерой речи, смехом, шутками, улыбками и желаниями. И если ещё неделю назад Т/И хотелось потравить их всех, как тараканов, то сейчас – хочет продлить это мгновение на целую вечность, чтобы остаться в этом состоянии до конца жизни, не быть выдернутой из шаткого равновесия в материнский дом и чужие мольбы о прощении.

Чтобы всё это осталось где-то _там_ . Чтобы всё это пошло к чёртвовой матери и горело в аду.

Нет. Дважды, трижды, много раз нет. Т/И не стало кардинально лучше, ведь как бы она ни пыталась – отпустить сжимающие сердце чувства не так просто, как того хочется. Ей всё ещё не всегда просто засыпать и легко просыпаться; порой сложно выбросить из памяти воспоминания и досаждающие мысли; цепочка случайных умозаключений приводит её к одному и тому же моменту, к одному и тому же человеку. Раз за разом.

И даже этот восход, который в другой части света уже вечер или только начинающийся день, тянет девушку в те рассветы, которые она встречала не в одиночестве. И сейчас, когда что-то так болезненно сжимает сердце, сцепляя призрачные пальцы на горле, кажется, что так будет всегда.

Но для Т/И существует одна наизусть заученная фраза, в которую она искренне верит , просыпаясь каждое утро в надежде ощутить это самое чувство – однажды всё пройдёт.

Потому что всегда и всё заканчивается: логическим концом, очевидным финалом, непредвиденным событием или же – смертью. Но у всего есть свой конец – и только это помогает Т/И жить, ведя девушку к неминуемому концу страданий.

Нет. Дважды, трижды, много раз нет.

Ей не становится значительно легче.

Но совсем немного – только самую малость – да.