1/2

.

Нас с детства учили делиться с другими своими конфетами, карандашами в школе и прочими безделушками. Так в нас окрепло это понятие и принцип дележки. Со временем это стало каким-то ритуалом. Признание тебя близким другом, благородный жест, подчеркивающий важность этой связи, даже если она связана с опьяняющим голову и выбивающим из реальности веществом.

Дело было так. Я работала в клубе менеджером. С виду была такой грозной и всегда серьезной дамой, но мало кто мог подумать, что я пьяная, либо под чем-то. Это состояние меня сопровождало на протяжении двух месяцев, и мне было нормально, мне было хорошо, мне было прекрасно. Работа была не особо сложная. Сотрудники знали свои обязанности, я понимала свои, и все мы дружно ладили. Сборище гашеных людей на смене, которые обслуживали таких же. Все было отлично. Каждый получал свое и не задавал никаких вопросов. Сейчас я только понимаю, что это был притон, а тогда мне казалось, что я в топовом заведении работаю.

Так вот, на моей работе всегда приходил мой дружочек Роман, который брал с собой небольшой подарочек. Высокий, сильный парень, улыбчивый. Мне кажется, я даже была в него влюблена. При входе в клуб чаще всего на охране стоял мой человек, и при виде него Рома уже знал, что ему необходимо отдать половину от своего подарочка, а попав в клуб, оставшуюся часть отдать мне. Но я, как умная, хитрая дама, естественно получала и от Ромочки и от охраны. И всем прекрасно жилось, нам казалось, что это будет продолжаться очень долго, всегда. Вот только мой Рома "перегнул палку" так, что умер от передоза, а охранника уничтожил сахарный диабет. Видимо, для системы я осталась пока еще неподвластным персонажем, и это стало сигналом для бегства. Но убежать от этого состояния было тяжело. После работы я возвращалась домой, принимала душ и, как прилежная ученица, шла на пары, затем по возвращении домой готовила ужин, располагалась, приглушала свет и приступала к самому главному ритуалу моего дня. Этот момент всегда был каким-то торжественным, будто мне мама вручила желанный подарок, а на деле я просто готовила фольгу, зажигалку и трубочку. Набор юного путешественника - страна оглушительной фантазии.

Я училась на художника. Это давало возможность проявлять свою личность, выпускать своих демонов. Каждый раз я разглядывала мольберт, краски, мне нравилось, что я такая странная, необычная, но умеющая рисовать красивые произведения, портреты. Я приступала к действиям. Аккуратно разворачивая фольгу и раскладывая свою "прелесть" , рассматривала и начинала процесс. Вдохнув этот запах природы, будто меня головой прямо ткнули в поле, я откидывалась слегка на спинку кресла, закрывала глаза и спустя пару мгновений выпускала легкий дым. Мне необходимо было всего нескольких минут посидеть в таком состоянии, чтобы быть готовой творить. Моя реальность приобретала новые краски. Я думала, что я – есть Бог. Мне было очень легко, словно скинули все мои железные доспехи и я была будто голая. Это состояние позволяло творить, я прислушивалась к звучанию каждого цвета, оттенка, кисточек, и будто вела внутри какой-то диалог. Мой инструмент сливался со мной, с моим внутренним миром, через него я могла передавать все, что происходит в моей голове. Я могла рисовать так полтора часа, и совершенно ничего больше не надо было. Только это ведь всего лишь полтора часа...

В повседневной жизни я часто испытывала страх перед сном и в момент пробуждения. Мне казалось, что я усну и больше не проснусь, ну либо кто-то воспользуется этим, оглушит меня и заберет. Утром я просыпалась с мыслью "почему я снова здесь?", я просто дико желала проснуться и оказаться в любом другом месте, но только не здесь. Меня одолевала грусть, я плохо ела, в голове постоянно крутились какие-то мысли, и я все время ждала своей смены на работе. Я готова была уже в выходные бежать к Ромочке, но все не удавалось. Я чувствовала себя одинокой. В моем окружении не было людей, которым я могла бы что-то рассказать, было стыдно поведать о своей жизни, и с каждым днем я обрастала броней. В итоге я создала футляр, внутри которого могла прятаться. Я молчала и внутри моя агрессия росла и приобретала немыслимые краски. Я не верила никому, и мой взгляд становился более суровым. Все, что внутри меня разъедало, стало выходить наружу. Люди вокруг стали сторониться меня, я стала больше времени проводить в полном одиночестве и не знала, что вообще с этим делать. Что мне делать? Мой футляр становился больше и уже так основательно прирос ко мне, что вопросов становилось меньше, а злости больше. Я помню это состояние, полное опустошение, отсутствие каких-либо желаний и интересов, и так я стала больше ввязываться в не очень хорошие дела, стала агрессивно отвечать людям, лезть в драки, унижать слабых, позволять себе посылать всех, даже учителей. Мне было побоку все, что-то ужасное перекрыло все настоящее мое внутри и устанавливало новые правила, а я послушно следовала им. Самое страшное было умереть глупой смертью, быть изнасилованной, зараженной чем-то и это был слабым сигналом где-то внутри меня, территории, которая не поддавалась новым правилам. Маленький красный огонек, который не дал мне уйти полностью на дно. Это было сравнимо с маяком во время шторма. Это то, что спасло впоследствии мою жизнь. Может это была какая-то открытая рана, которая всегда болела внутри, может что-то еще живое подавало мне сигналы, чтобы я одумалась. Это Живое пыталось вытолкнуть меня из этого проклятого футляра и разбить его.

Во мне боролись двое: маленький аллигатор, который доблестно рвался вперед и пытался сломать все и бесформенное существо с дьявольскими красными глазками, которому было абсолютно по барабану, лишь бы быть еще пьянее и угашеннее. Несмотря на эти забавы, я все равно испытывала ощущения какой-то фальшивости. Внутри боролась сама с собой, разделилась на две части, которые вели постоянную войну и не давали мне покоя. Война внутри меня велась 24/7, и внешне это сказывалось очень сильно. Я могла себя спокойно вести, но быть накуренной или нести полный бред в трезвом состоянии, настроение сменялось просто по щелчку, и я могла блистательно выступать на каких-то маленьких мероприятиях, а затем убегать в уборную и долго плакать. В момент полной подавленности и одиночества больше всего хотелось заплакать, положить голову на колени мамы и сказать "я так больше не могу".

Я начала осознавать, что побег от самой себя не может продолжаться долго и что однажды мне придется столкнуться с реальностью. Я пыталась закрыться, игнорировать все сигналы, молчать, разговаривать самой с собой. Внутри себя ощущала и начинала четко видеть, что со мной произошло что-то плохое, но мозг всячески блокировал, а чувство псевдо эйфории еще больше затуманивал и не давал возможности разобраться. Почему я так делаю? Разве мне чего-то не хватает в жизни? Разве я так плохо живу, или мне так необходимо это состояние? От чего я вечно пытаюсь скрыться, и почему я не могу смириться и начать спать спокойно?

Время шло, картинки жизни сменялись так быстро, что я переставала понимать, в каком порядке были события. Я старалась не выпадать из стандартных процессов наподобие встреч с родственниками, поездок домой и учебы. Я чувствовала, что где-то постоянно рядом что-то меня преследует, флешбеки то и дело сменялись, и я каждый раз видела две вещи. Детская улыбка и прищуренный детский взгляд. Я пыталась уловить эти моменты, чтобы понять, что в них такого могло быть... Чем чаще я сталкивалась с этим, тем четче это было. Со временем я начала вспоминать какие-то вещи из детства, с возрастом моя чувствительность и ранимость росла, как черная дыра, и так было, пока я не признала в этом своего брата. Мой брат, мой дорогой брат. И моменты ухода от мира благодаря веществу стали не такими привлекательными и приятными, я уже не писала произведения, а просто неподвижно сидела за инструментом и уносилась в мыслях далеко, где я и он. Я и тот, кто сломал меня. Еще один подарок, возможность четко выстроить в голове картину идеального диалога с братом и нашей встречи, откровенность и одержимость целью уничтожения. Только пока я уничтожала себя. Так я стала переживать новый период своей жизни, из стадии отрицания в стадию принятия проблемы. И я разделилась на четкие половины, где одна хотела полного уничтожения брата и исцеления себя, а вторая считала, что я уже никогда не смогу стать прежней.И остается только смириться. Но война имеет всегда очень интересный ход, тут либо один подчиняется другому, либо идут на мировую. Моя война пока была на стадии жестокого кровопролития, и в ней я заняла сторону секунданта и пыталась понять, а где же в этой войне мой брат?