101

Осенью сорок первого года перед Йозефом Геббельсом встала задача поднять боевой дух солдат и уничтожить в них остатки человеческой жалости к врагу. Для этого была придумана особая Доктрина, превозносящая арийскую расу над всеми остальными, как единственную полноценную. Все остальные объявлялись унтерменшами и ограничивались в правах, как домашний скот.

Для доктора Геббельса все средства были хороши. Интеллектуальность - первый враг пропаганды, чем проще, тем лучше. Чем примитивнее, тем быстрее достучаться до чувств и эмоций. Великий пропагандист не особо доверял своей арийской расе, готовил для нее подгоревшие пирожки со скудной начинкой, - проще, тупее, грубее. 

В сорок первом наши войска несли тяжелые потери, в плен попало около четырех миллионов военнослужащих. Их этой массы Геббельс поручил отобрать несколько десятков человек, атропологически противоположных белой масти немцев. Они должны быть черными, низкорослыми, смуглыми.

Когда пропагандисты увидели роту узбекистанцев, радости их не было предела. Невысокого роста, с раскосыми глазами, смуглые и оборванные, заросшие и жалкие - это было то, что надо. 

Сто один узбекистанец, это все что осталось от Самаркандского эшелона в тысячу человек. Узбеки бились под Смоленском до последнего, до последней гранаты и патрона, и когда уже даже костяшек на кулаках не осталось, приняли решение отступать к своим. Измученные незнакомым и недружелюбным лесом, холодом и голодом, они попали в окружение.

Узник концлагеря, Алекс де Леу, благодаря чьему дневнику мы знаем об этих странных событиях, недоумевал: казалось, более презираемого народа, чем евреи, для немцев не существует. Но оказалось, что есть еще один, восточный народ, который фашисты ненавидели больше их. 

Для узбекистанцев даже крыши не нашлось, они жили в загоне для скота, оплетенном колючей проволокой. По замыслу пропагандистов их нужно было довести до скотского состояния, сломить и уничтожить дух голодом, холодом и непосильной работой. 

Все, что они добились, - молчания. Узбеки молча терпели все издевательства, поддерживая и подбадривая друг друга. Конечно, кто-то не выдержал, сломался, погиб. 

Кульминацией этой мерзкой идеи должна была стать булка хлеба, брошенная в загон под кинокамеры. Это должен быть великий фильм Рейха, как полуживотные бросаются на хлеб, грызя себе подобных зубами. Для солдат это должен быть очень поучительный материал: "У вас не должно остаться места для жалости к этому отребью. Это не люди."

Но все пошло не так. Брошенная булка хлеба упала в середину загона, к ней подошел самый младший мальчишка. Бережно ее поднял, поднеся ко лбу, как святыню. А потом передал самому старшему. Узбеки уселись в круг, и стали передавать по цепочке крошечные кусочки хлеба, словно плов на Самаркандской свадьбе. Каждый получил кусочек, грел об него руки, а потом неторопливо, закрыв глаза, съедал. И в конце этой странной трапезы провучало: "Худога шукур". 

Они были обречены в любом случае. Но взбешенные таким провалом, фашисты ворвались в загон и стали убивать. Животные молотили дубинками и прикладами настоящих людей. Кого не добили, вывезли в лес и расстреляли.  

Этот провал был настолько позорен, что не осталось никаких свидетельств в документах Рейха. Немцы, которые записывали каждый выломанный еврейский зуб, уничтожили все упоминания об этом случае. Остались только скудные свидетельства, которые восстановил голландский журналист, а Анвар Иргашев и Юлия Медведовская по этому расследованию написали книгу "101".