01

Осенний вечер только красил это до боли тяжёлое место. Уже начало темнеть ощутимо раньше, чем солнечным летом, но небо все еще было подёрнуто светлым градиентом надежды на лучшее время. Ещё не нужен был свет фонарей, однако они уже были зажжены, а тёплые и щедрые пламени газовых горелок освещали холодные стены поместья, принадлежащего не менее холодным людям. Тёмно-серые поверхности особняка сливались с общим фоном чёрного горизонта, и только свет на улице и в доме давал знать лесным животным и нечастым заблудившмся в этих краях путникам, что здесь кипит жизнь. Редкая птица осмелится свить своё гдездо в крыше особняка. Богатые каменные украшения, извивающиеся на сумрачных колоннах, словно змеи, говорили об аристократичности клана Аксельд. Все его члены были невероятно собранные, дисциплинированные и даже для ребенка было неуместно отличаться от общества, окружающего его, а потому единственная маленькая девочка, делящая дом с многочисленными родственниками, привыкла быть тихой, скромной и незаметной. Это поощрялось.

Как только стрелка часов, во всём поместье их было немало, но каждые обязательно были правильно настроены, с точностью до секунды, и никто даже подумать не смог бы, что б они спешили или отставали, сдвинулась с 17:59 на 18:00, каждый человек, находящийся в этом доме, размеренными шагами подошел к длинному столу, покрытому белоснежной и чистой, без единого пятна, скатертью, а поверх неё, начищенная до блеска, фарфоровая посуда, и после занял свое место. Когда расселись менее значимые слои клана, а по совместительству менее умелые стрелки и чуть менее походящие на аристократию, выражалось это в более низкой активности и поддержке социальных формальностей, таких как балы и ассамблеи, но, впрочем, их всё ещё было сложно не назвать настоящими джентльменами и леди, гордой походкой с исключительно ровной спиной и тянущейся ввысь макушкой, подошли и уселись на удобных стульях с более высокими спинками, как и подобает самым важным особам, Аксельд Геральд — самый что ни на есть высокомерный и внушающий страх врагам мужчина, глава клана в полной степени этого слова. За ним его жена — Аксельд Герда, своим холодом умело заставляя трепетать сердца даже соклановцев, чего уж и говорить о жителях города Скаестада, в пригороде которого расположилось поместье, которые частенько видели не менее величественно восседающую на гордом скакуне, в потрясающих шелковых платьях, миссис Аксельд, чем сам Геральд, и с ним она, как жена, нередко появлялась в городе. И все, как на подбор — зеленоглазые брюнеты. 

Женщины клана, по обыкновению своему, нужны были только для продолжения рода, да развлечения мужчин, но исключением была Герда. Домашний очаг им хранить не нужно было, особняк так и кишил различной прислугой, поэтому девушки выступали в роли украшения клана, сверкая своими румяными личиками и подавая желающим свои мягкие и нежные, нетронутые тяжелой работой ручки, в ответ тихо и кротко смеясь и делаясь ещё более алыми — так воспитывали всех, кто вступал в брак с членом клана, или рождался непосредственно в нём, исключением были женщины, приближённые к главе, им иногда позволялось чувствовать себя личностью более живой, нежели кукла. Но иногда и прочим женщинам выдавалась возможность поболтать с более умной, сильной и лучшей частью общества, чем они сами — в это приходилось свято верить с детства любой девушке, родившейся в более-менее обеспеченной семье, а те, кто происходили из бедняков, и того хуже, не ставили себя совершенно ни во что. Женщины, разумеется, не ездили на охоту, ничего подобного ни разу не практиковав в своей жизни, однако езде на лошади в поместье обучали каждую. Только вот в этой верховой езде для девушек была громадная разница, по сравнению с мужчинами: наездница, будучи, как и подобает женщине, в длинном платье, не могла в нём расставить ноги по по бокам лошади, а потому должна была ездить, свесив ноги в одну только левую сторону. Стоит отдать должное, это, всё же, удобнее, чем выглядит, потому как для дам существовали специальные, отдельные сёдла, отличающиеся от обычных мужских.

Мужчинам из клана разрешалось брать в жёны только брюнеток, чтобы не испортить «породу» . Было бы крайне хорошо, к тому же, если бы избранница была еще и с зелеными глазами но, в целом, на это для не самых значимых мужчин требования были более мягкие, чем для наследника, а в будущем и главы клана. Им категорически нельзя было брать в жёны девушку, внешностью не подходящую на роль красивой жены. 

Герда считалась достаточно привлекательной девушкой, особенно для клана Аксельд. Более подходящей женщины на роль жены, представительницы Аксельд Геральда, даже представить сложно. Каждый параметр женских стандартов этого клана отражался в ней в усиленном объёме. Чёрные волосы до пояса, которые она считала своим долгом постоянно поправлять и проверять, в порядке ли укладка, казались чистым шёлком для тех, кто смел к ним прикасаться. В том числе и её приопущенные веки, заставляющие уголки глаз расстроенно опускаться вниз, не сумели бы скрыть чарующих насыщенно-зелёных, в некоторых местах даже изумрудных глаз, которые всегда и на всех смотрели с некой неприязнью. Насколько она явна и высока — зависит от человека. Нижние веки тоже немного выделялись. Отчётливая линия нижней челюсти рядом с ушами, среднего размера губы, всегда оборонительно сжатые, из-за чего кажущиеся меньше, слегка густые брови, которые всячески пытались наползти на глаза и спрятать их от лишних наблюдателей. Нос тонкий, как на переносице, так и на кончике, а вот если взглянуть сбоку — можно увидеть аристократическую горбинку, которую все называют изумительной прелестью Герды.

А вот Геральд, хоть его и нельзя назвать уродом, в отличие от жены не выделялся среди соклановцев, разве что манерой речи и одеждой — те более богатые и знатные, какие черты и стоит иметь высшим членам любой группы людей. Острые скулы и впалые щёки — вот, что заметит любой первым делом при встрече с ним. Смоляные, насыщенные цветом волосы, уложенные по направлению к затылку, переходили в чуть заметную щетину — такую же колкую, как и сам мужчина. Его брови, казалось, уже по умолчанию установленные быть собранными к носу, создавали более ярко выраженные морщины межбровья, рассказывая всем и каждому о его вспыльчивом характере. Вот чем-чем, а ростом ввысь природа его не обделила, сразу выделялся среди толпы. Эти зелёные глаза были намного более тусклые, чем у кого-либо, прямо-таки словно гниль его души передалась уже и на радужку.

Горничные аккуратно разносили тарелки с едой, и молчаливый зал с высокими потолками в один момент наполнился бренчанием столовых приборов. Но лишь одно место пустовало, что уже неприемлемо. И не так это было бы серьезно, если бы пустой и холодный стул слева от Геральда принадлежал кому-нибудь, чьё присутствие было бы меньшим кощунством, чем самой его маленькой дочери.

Закончив трапезу, Герда, придерживая подол бархатного тёмно-зеленого платья, поднималась на третий этаж, и лестница под её ногами жалобно поскрипывала. Проходя коридор со всё такими же потолками, она могла слышать своё же одинокое эхо. Её окружали десятки дверей по обе стороны, ведущих в спальные комнаты, а в её эмоциях бурлила смесь из гнева и разочарования, но она сохраняла мнимое спокойствие, и хоть её лицо и так всегда было похоже на раздосадованное и хмурое, даже когда она была в приподнятом настроении, сейчас оно не отличалось особой грозностью, по крайней мере, пока та преодолевала путь до его конечной точки. Широкий коридор, в котором могли бы уместиться и свободно отдыхать большая часть его жителей, был увешан живописными, и очень красиво и профессионально написанными масляными красками, картинами в тонких чёрных рамах. На многих иллюстрациях были изображены существа с длинными ушами, всем своим видом премного напоминающие людей, но являющиеся их главными врагами, и ну очень мужественные черноволосые мужчины, колоритно и величественно пронзающие их стрелами. Окутанный эхом коридор вдруг умолк, когда Герда остановилась. Остановилась она в самом его конце, представ напротив огромной картины, высотой, как она сама в третьекратном количестве — потолки позволяют. Ко всему прочему, все Аксельды ещё и были весьма набожны, и Герда тоже прекрасно знала, кто на портрете. Это изображена Богиня Луны, также известная, как Богиня Ночи, или же как сестра Богини Солнца — Биль. На противоположном конце коридора идентичная обстановка, и на этот раз, в свою очередь, на картине представлена Богиня Солнца, ещё и именуемая в народе Богиней Дня, как вариант, — Соль. 

Практически каждый человек, не только в этом особняке — во всём королевстве Риес, и отнюдь не только в нём, благоговейно относился к двум этим божествам, однако уважение к ним совсем не означало уважение мужчин к смертным женщинам, окружающим их. Лии́кра — священная книга, в которой сыщутся все религиозные писания и молитвы для последователей амолири́зма, как религии поклонения правдивым богиням мира сего, — запрещает всем человеческим женщинам быть и вполовину такими же неописуемо дивными, как две высшие богини. Ни в своей внешней красоте, ни в умственных способностях, ни в физической силе. Даже те, кто идёт против всемирно принятых правил, награждаются порицанием общества. Нет, девушка вполне может быть недурна, но слишком многого для своего внешнего и внутреннего мира ей делать не стоило бы. По крайней мере, так исторически сложилось. Может быть, что-то и изменится. 

Справа от взора Герды была их с Геральдом спальня, а слева — спальня их малолетней дочери. Всё так же выдержанны в том же стиле, что и все остальные двери в особняке, эти две отличались размером. Плотные и двустворчатые, в два раза шире, чем прочие, ведущие в спальни. Герда направлялась отнюдь не в свои покои. 

Без стука и малейших колебаний, она распахнула дверь левой комнаты.

— Дрянная девчонка! Как ты могла не явиться на ужин?! — выкрикнула она, как только оказалась на пороге, не успев даже уловить ту самую негодницу взглядом.

Комната погрязла в вечерней тьме, и прикрыты были шторы, которые по-хорошему не должны были пропускать свет, но на деле он просачивался и через них, ведь окна комнаты, одно выходящее на передний двор поместья, а второе высилось над близким забором, под которыми сияли фонари, только и наделяли помещение маломальским освещением, но зато справа, за углом двери, где комната продолжалась, и была не просто четырехугольником, а г-образной, стояла кровать, силуэт которой, и даже бугорка под одеялом на ней, вырисовывался и при при таком скудном освещении. 

Девочка лет шести, совершенно не похожая ни на одного из своих родителей по чертам лица, но всё ещё остающаяся черноволосой зеленоглазкой, мирно спавшая на своей постели, под слоем тяжёлого одеяла, чтобы хоть что-то согревало её в этом доме, резко проснулась от крика и была полностью обезоружена. Тогда она жутко перепугалась, и ей показалось, что на секунду у неё остановилось сердце от испуга.

— Отвечай! — сурово настаивала женщина, будто и не видела то, что та ещё даже не пришла в себя. — Изволь пояснить, что у тебя может быть такого важного, что в твоих глазах даже значимее семейного ужина?! Неужели я неясно объясняю? Неужели сложно запомнить, что ты обязана являться туда каждый день?

Едва успев прийти в себя после крепкого сна, обусловленного тяжёлым днём, малышка протараторила: 

— Я... я заснула, простите меня! 

— Ты не имеешь права засыпать перед ужином! — всё ещё общаясь криком, продолжала отчитывать её Герда. — Чтоб завтра с утра к завтраку была вовремя, но имей ввиду, еды ты не получишь.

— Зачем мне тогда приходить? — слегка повысив голос, хотя он, скорее, дрогнул, спросила девочка, поднимаясь с кровати.

— Не смей грубить матери! — с этими словами Герда направилась к письменному столу в углу комнаты, интуитивно, даже в полумраке, да и зная, что дочь не станет оставлять этот предмет в непривычном месте, женщина, как обычно, по уже выстроенной методике, схватила деревянную измерительную линейку, какими пользовался любой человек, как-либо задевающий черчение, и направила строгий взгляд на девочку.

Та, безмолвно склонив голову, уже смирившаяся с условиями, в которых существует, спрыгнула с кровати и кротко подошла прямо к матери, понуро вытянув руки вперёд и боязливо зажмурив глаза, отвернувшись куда-то в сторону. Не заставило себя долго ждать и чувство жгущей боли — миссис Аксельд со всей силы ударила маленькие руки девочки той самой линейкой, которая уже не раз использовалась для всё тех же целей. Руки её затряслись и раскраснелись, но она не имела никакого права рефлекторно одёрнуть их, а потому стояла так ещё несколько секунд, пока Герда мерила её взглядом. Наконец, та решила, что одного удара в этот раз достаточно, и, развернувшись, вернула линейку на своё место. С этим и её дочери стало дозволено опустить руки. 

Женщина, снова направив глаза к ней, безэмоционально и свысока, последний раз в этот день, взглянула на дочь. Теперь она смотрела более опечаленно, нежели разгневанно. Ничего более не сказав, Герда направилась на выход, оставляя маленькую девочку наедине со своими угнетающими мыслями. 

Прямо противоположно конечной точке коридора, на которой расположились спальни наиболее приближённых людей к главе клана, коридор продолжался обратно, и был он дальше, чем до лестницы, ведущей на эту часть второго этажа. С другой стороны её находился схожий коридор, отличный лишь в том, что на самом его конце не было двух таких же спален, а только одна дверь левой стороны, такая же, преувеличенная по размеру, как и в их с дочерью спальные комнаты. Туда-то она и пошла. В этой своей части он почти не был осветлён, что придавало ещё большей накалённости происходящему. 

Наконец потянув слегка приоткрытую большую дверь, она вошла внутрь, сопровождаемая скрипом, и очутилась в кабинете Аксельд Геральда. Мужчина согнулся над письменным столом, на краю которого, как статуэтка, ужасающе стояло эльфийское ухо, как трофей, на металлической подставке, защищённое стеклянным куполом, поблёскивающим под светом лампы, неподалёку от него. У главы клана оно всегда вызывало очень противоречивые чувства. Правее лежали бумаги. Не так много, чтобы похвастаться бумажной высоченной колонной, но достаточно, чтобы озадачить человека некоторыми вопросами. За окном уже стемнело. На другом конце г-образной комнаты можно было видеть удобный чёрный диван. На его край присела женщина, элегантно пригнув заднюю сторону длинного платья. 

— Геральд, мне жаль Гертруду... Она ведь всего лишь ребенок, — с легким чувством вины, откликающемся в голосе, сказала вдруг она, пропустив минуту, в которую неприметный, тихий звук исходил от одного только пера, наматывающего на листе бумаги, под руками мужчины, пируэты.

— Через десять лет ей предстоит заменить меня, уже сейчас она должна делать всё идеально, — сухо ответил её муж, сосредоточенный на своём деле. 

Герда горько вздохнула, давно успев свыкнуться с этими правилами.

— Да.

Несколько миль в сторону леса разделяли такие разные жизни таких разных, но одинаковых существ. 

Здесь, в углублении гор, в долине, где сегодня царила прохладная и уединенная весна, а круглогодичный снег на совсем уж высоких горах и не подозревал, что где-то такой же, как он, каждый год уступает перед весенними тёплыми лучами света, сменяясь на постепенно красочно зеленевшую листву буквально повсюду. Куда ни глянь — каждое местечко пронизано уютной атмосферой спокойного и тихого счастья. Издали, да даже на склонах противоположных друг другу гор, высокие, стройные деревья, заполняющие подавляющее множество территории, казались кучерявым покровом, и только подходя ближе начинаешь осознавать, как же по-настоящему просторна и огромна эта долина. Там же, совсем неподалёку, виднелись и резкие склоны, открывающие чужому взору свою прочную, крепкую каменную сущность. На них зелёного покрова не было, зато были водопады: один большой, по окончании своего пути, на земле, переходящий в целое озеро, а другой был совсем мал, и под ним любили резвиться маленькие дети. Предгорье всё также заполняла древесная крона, но не обошлось и без свободных от неё полян, с одной лишь травой. На другом склоне, более пологом, находилось большее скопление жилых одно- двухэтажных домиков, чем где-либо ещё в эльфийском поселении. 

Лишённые роскоши и затейливых декораций, эльфы жили в приятных и простых стенах, которые зачастую были расписаны удивительными художествами их ребят. Каменные дорожки с ограждениями, позволяющие безопасно передвигаться по горным рельефам, загоны с овцами и коровами — они были любимицами эльфов, и никто не смел использовать их ради еды, бродячие свободные кошки, каждую из которых любой был бы не прочь подкормить, а дети их обожали, многочисленные сады с вишнями, яблонями, сливами, персиками, грушами и прочими природными достояниями, как фруктами, так и ягодами, с цветами, которыми только любовались, эльфы и эльфийки, по утрам выносящие из домов чистую, только что застиранную одежду, и закрепляющие её на прочных веревках, но не чтобы дожидаться, пока она высохнет под солнцем, а высушить самостоятельно, с помощью своей магии — всё это, и даже больше, вместе образовывало собой прелестное и сполна любимое, его жителями, поселение. Здесь эльфов, в отличие от людей, никто не сдерживал бы, и не создавал вокруг них рамки, если бы на это могли влиять они сами. 

Сейчас же, вокруг одного из домов, находящегося, ни много ни мало, в середине горного склона, играючи бегали друг за другом, норовя осалить того, за ком гнались, четыре ребёнка разных возрастов, с явно выделяющимся удлинёнными ушами, по сравнению с людьми. Взрослая девушка ласково кричала из окна дома, размахивая руками подзывая их:

— Лилу, Йенк, Ария, Эрия! Милые, время ужинать!

Её звали Нейна, и была она крайне хороша собой. Завораживали любого её большие светло-голубые глаза, подобные небу, с длинными ресничками, как верхними, так и нижними, тонкий и ровный, чуть вздёрнутый носик, пухлые румяные губы, и всё лицо усыпано веснушками, словно золотые пылинки окутали её личико. Взгляд её всегда был ясен и воздушен, ненависшие верхние веки шли одним ровным полукругом, глаза распахнуты, так и излучая позитивную энергию. Её лёгкая улыбка не исчезала почти никогда, а мыслила эльфийка всегда позитивно, веря в лучшее, и не важно, насколько плохо всё на самом деле — Нейна умела подбодрить любого, и все её за это любили. На лицо падала челка, в особенности на нос, за уши часто были заправлены длинные пряди более светлых, чем блонд густых и волнистых волос, а остальная длина уходила чуть ли не до пола. 

Все в эльфийском поселении, без исключения, считали Нейну примером для подражания, и каждый, у кого ни спроси — каждый в один голос расскажет, какая она замечательная. Нейна и мудра, и добра, и красива, и сильна, и честна, и свою цену тоже знает. Та девушка, у которой, казалось, в жизни всё удалось. Но главными последователями эльфийки являлись её дети — во всём они её всецело любили и хотели быть похожими. 

Обеденный стол, покрытый белой скатертью в бордовый горошек, хотя, подождите-ка... Нет, вовсе не горошек: маленькие-маленькие сердечки! Излюбленная скатерть каждого члена этой семьи, между прочим. Стол находился на заднем дворе дома, внутри деревянной террасы. Вокруг ютились как стулья, так и мягкие кресла, парящие в футе от пола, небольшой ковёр под столом и подушки, раскиданные по всему полу в ходе одной из игр. С крыши свисали светильники, а с её верхушки просачивались листья окружающих дом деревьев. Растительность вокруг веранды не ограничивалась не совсем зваными гостями: то витали в воздухе полусферы с самыми разными, но гармонично смотрящимися вместе цветами внутри, то свисали откуда-нибудь, и, конечно, подобные клубмы процветали на земле тоже. На столе, в качестве угощений, лежали тарелки с салатом из овощей, грибами, орехами и фруктами.

Когда семья расселась, самая младшая дочь жалобно протянула:

— Меня опять позвали последней...

— Эрия, солнышко, ты же знаешь, я зову от старшего к младшей и это не показатель моей любви. Я люблю вас всех одинаково! — ласково отвечала мама, как это обычно и бывало, когда она общалась со своими маленькими копиями.

Приподнялась малышка по имени Ария, сестра-близняшка Эрии. Волосы сестёр схожи с волосами матери, ровно так же, как и цвет глаз, а Ария так и вовсе казалась её точной копией. 

Та родилась на целую минуту раньше, чем Эрия, с огромным интересом рассматривая большими распахнутыми глазами мир. Нейна ясно помнила это, будто девочки родились не шесть лет назад, а буквально вчера: как только Эрия появилась на свет, она начала сильно и громко плакать, но увидев уже успокоившуюся сестру, лежащую справа, тотчас успокоилась, будто она была самым лучшим гарантом её безопасности.

— Мам, а давай в следующий раз ты будешь звать от младшей к старшему? — предложила тогда Ария, привстав со своего стула.

— Ох, это отличная идея! — Нейна широко улыбнулась, и её ямочки на щеках стали только явнее. — Эрия, теперь ты довольна?

Девочка, сквозь надутые детские губки и прикрытые глаза, наконец, спустя несколько секунд смятения, снисходительно ответила:

— Я подумаю...

Лилу хихикнула, с трудом сдерживая улыбку. Она была тринадцатилетней девочкой с яркими прямыми волосами глубокого розового цвета, что были у неё уже до пояса, с добрейшей улыбкой и блестящими карими глазами, на свету которые заливались мёдом, и она очень тепло относилась к брату и сестрам. 

К ней присоединился Йенк, сидящий спрва — одиннадцатилетний блондин с такими же, как у старшей сестры глазами, любящий пофантазировать о будущем вместе с ней и дурачиться с младшими. Он, вне всякого сомнения, обожал животных гораздо больше, чем любой член этой семьи. 

Вскоре в один голос засмеялись и близняшки, а эти счастливые моменты эхом разносились по всему поселению, и они были не единственной семьёй, счастливо проживающей здесь свои века. 

Время идти спать. Чаще всего эльфы отдыхали, развернув мягкие толстые ткани на полу, особенно это касалось детей. Человек, возможно пришедший к ним в гости подумал бы, что это дикость, ведь все люди спят на привычных им деревянных кроватях. На деле эта своеобразная традиция эльфов очень удобна. Они могли свободно распоряжаться местом ночлега — иногда складывали свой матрас рядом друг с другом, иногда могли забиться в угол комнаты, отгородившись от сестер и братьев. «Дети непостоянны, не стоит загонять их в рамки даже в таком вопросе» — именно так мыслило эльфийское общество. Сегодня Ария и Эрия снова спали вместе, в обнимку, пока мама читала сказку на ночь.

— ... Вот так и закончилась эта история. — эльфийка мягко закрыла книгу, обойдя взглядом своих почти сопящих ребят. 

— Мам, завтра мой день рождения! — напомнил Йенк, как только Нейна окончила рассказ. — Ты обещала показать, что за барьером! — с воодушевлением говорил он. 

— Конечно, Йенк, я всегда держу своё слово! Завтра же мы отправимся туда.

— Ма-ам, а почему на мой день рождения ты нас не водила? — расстроенно спрашивала Лилу, поднявшись на локти. 

— Ты просто не просила, вот я и не знала, что тебе тоже хочется.

— А если я попрошу сходить и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра?

— Нет, малыш, так, к сожалению, не получится. Там очень опасно, я ведь говорила... Охотники часто ходят в этом месте, да и к тому же, ничего особенного за барьером нет, но я понимаю, что если вы не побываете там со мной — отправитесь без меня, а я уж точно не хочу, чтобы с вами что-то случилось!

— Мы не будем ходить туда одни, честно-честно! — пообещал единственный мальчик. Остальные этого сделать не могли — уже закрыли глаза, постепенно проваливаясь в сон.

— Рада это слышать! Ну всё, вам пора спать. Потерпите до завтра. Спокойной ночи, — каждое её слово было пронизано нежностью и лаской, как если бы эта девушка и была этими двумя словами.

Одним велением руки она выключила все несколько светильников, кои были в детской спальне, и тихо вышла из комнаты, бесшумно закрыв дверь.