***

Она стояла у незаправленной постели, о чем-то задумчиво улыбаясь. Солнечный свет, проникая в окно, мягко касался ее кожи. Складки серых брюк, небрежно накинутых на спинку стула, хранили отголоски вчерашних вина и смеха. Прохладный утренний воздух еще таил в себе запахи теплой кожи и мятого белья.

Как он смотрел на нее вчера! Весь вечер не сводил с нее глаз, словно плохой разведчик, и взгляд его был сильным и теплым, как и его объятия в конце.

Объятия вежливые, ведь время пришло расходиться, да еще на кухне с шумом разбился стакан и ребята засновали туда-сюда, сопровождая движения радостными возгласами: «Веник, никто не видел веник?»; «Подайте метлу и совок!»; «Судя по вашим плечам, вы явно Атлант, поэтому подите сюда и поддержите нас».

Но по ту сторону вежливости, а она всегда чувствовала подобные вещи, звучали не то вопрос, не то просьба, не то предложение. Руки, умеющие говорить. Теплый краешек носа, на мгновение тронувший ее волосы. И на это мгновение ей овладело какое-то странное, радостное беспокойство, какого она не испытывала уже очень давно.

Она стояла у незаправленной постели, о чем-то задумчиво улыбаясь. Солнечный свет, проникая в окно, мягко касался ее кожи. Болотного цвета футболка скользнула на пол, обнажив тонкие, слегка сутулые плечи и нежную грудь. Вслед за ней на полу очутились темно-синие трусики. Свет заполнял собой комнату, овевая со всех сторон ее тело, беззаботно ухаживая за ней, словно приглашая на танец. Она закрыла глаза и коснулась себя. По коже пробежала легкая дрожь. Ветер качнул занавеску, и ее обнаженное тело утонуло в утренней чистоте.

Вынырнув спустя некоторое время, она лежала, разметавшись, на постели. Пальцы устало перебирали курчавые черные волосы, как пианист, что забывается легким сном у инструмента, одолев самую сложную часть пьесы. Две капельки пота скользнули по шее вниз. Завершив свое утреннее путешествие, свет примостился у нее в ногах, и приятная дрожь продолжала охватывать их, продлевая недавнее наслаждение. Красота томной ношей вдавливала ее плечи в теплую мякоть постели, не допуская сопротивления, и вся жизнь вдруг представилась ей восхитительным росчерком пера в записной книжке мира.

Как это странно, что он сейчас не здесь — что он не может быть здесь, рядом с ней — что он не может видеть все то, что видит она — не может знать все то, что знает она — всю эту дрожь, и чистоту, и усталость!

Как это странно, что она не может быть сейчас рядом с ним — не может видеть, как свет, что покоится у ее ног, застилает его глаза — как розовеют его небритые щеки — как загорается его взгляд — как набухает желанием его молодое тело.

Как это странно — ведь она встретится с ним сегодня или завтра или когда-нибудь — и они станут говорить обо всем на свете, и смеяться, и спорить, и вежличать — и, глядя в его глаза, она вспомнит это утро, как тайну — и он догадается о ее тайне, и она догадается о его догадке — но оба они скроют свои догадки друг от друга, как два нерадивых сообщника.

Как это странно — но как это, кажется, необходимо! Хотя необходимо ли это вообще?

Она так и не поняла, сколько времени простояла она у незаправленной постели, о чем-то задумчиво улыбаясь. Солнечный свет, проникая в окно, мягко касался ее кожи. Время было позднее. Вечером друзья придут поздравить ее с днем рождения. Столько еще нужно успеть.