.

Я раньше прямо как Зощенко был. Не в том плане, что знаменитый сатирик (Зощенко, он для всех смешной, а я — для оставшихся), а в том плане, что не люблю баб, которые в шляпках. Они, бабы эти, для нас с классиком навроде гладкого места. Оба мы, правда, через то гладкое место и споткнулись.

Моё звали Женевьева. На самом деле звали её не так, но я говорю так потому, что она была флёровая, как француженка с открытки(у неё и шляпка имеется, такой, знаете, беретик), а настоящее имя для истории значения не имеет. Значение имеет подход. Вот, например, как бывает. Тебе двадцать, вокруг много девушек, а красивая только одна. Ну и ходишь постоянно мимо, но с таким видом будто не ты, а она сама тебе на глаза норовит попасться. Это плохой подход. Вы если этого сами не понимаете, то вас уже никто не научит. Я такое понимал, поэтому отважился на романтику.

Романтика далась легко. Мне вообще многое легко даётся. Везучий я. Даже когда недотушенный окурок в банку бросаю, всегда с первого плевка получается дотушить. А тут ещё так вышло, что мы оба в одном институте учились. В смысле, я и девушка, а не я и окурок.
К романтике прилагался план, простой, как азбука. Купить цветов, написать записку красивым почерком, выведать, где у Женевьевы первая пара, за каким местом она сидит, приехать в институт, взять ключи от аудитории, положить перед началом пары на её стул эти цветы с запиской, аудиторию закрыть и ждать. Хуже всего получалось ждать. Даже накатить пришлось, чтобы время быстрее шло. Время, правда, всё равно медленно шло. Пришлось накатить ещё. И ещё раз перед появлением.

И вот иду, значит, накативши, к аудитории. Ну, думаю, сейчас опера начнется. Женевьева, мол, такая «М-м-м», а я, полуулыбаясь, «А-га-а-а», а она такая «О-о-о-о», а потом еще такая «А-а-а-а-а». Что дальше, подумать не успел. Потому что пара закончилась, а девушки нет. Не пришла девушка на первую пару. Я и сам, знаете ли, на первую пару никогда не ходил. На вторую тоже. Но здесь как-то обидно стало за образование. И за цветы. И за почерк на записке. А обиднее всего за то, что стою, как дурак с перегаром, а меня Женевьевины одногрупницы пираньями обтекают. Утекли уже почти все, одна осталась. Самая подруга. Да не моя, а Женевьевина.

— Чего это ты, — говорит, — такой ошарашенный?

Молчу.

— Цветы, — говорит, — твои там на стуле?

— Мои, — говорю. Говорю, а сам смотрю на неё, на подругу эту. Так если присмотреться, то они даже похожи, Женевьева и подруга её. И глаза у обеих огромные, и вообще. Даже раздражает такая их похожесть.

— Красивые, — говорит, — цветы. Мне нравятся.

Конечно, думаю, красивые. Я ради них в шесть утра встал.

— И записка хорошая, — говорит, — очень милая.

Конечно, думаю, милая. Я её шесть раз переписывал, чтоб не как курица лапой вышло.

— А мне вот, — говорит, — таких приятностей не делают.

Говорит, и улыбается. Лукавенько так, будто секрет какой знает. Женевьева так же улыбается. Я вообще думаю, они все так улыбаются, когда что-то задумали. Эта так точно что-то задумала. Вон уже и цветы схапала и под руку норовит взять.

— Может, — говорит, — сходим куда-нибудь? Тут рядом кафе есть. Ты не голоден? Я вот с утра только кофе выпила.

А я про то кафе и без неё знаю. Оно в моём плане тоже значилось. Только в отношении Женевьевы. И вы чтоб понимали, когда мои планы с ног на голову да ещё и задницей в лицо, я злиться начинаю.

— Можем прямо сейчас пойти. Пойдем? Только пальто и шляпку возьму.

Готовилась ты что ли, думаю? Шляпку и пальто с собой носишь. Шляпку берёт, а я смотрю — один в один как у Женевьевы. Такой, знаете, беретик. Тут меня злость окончательно придавила, как плитой. И на шляпку эту, и на похожесть, и вообще.

— Пошла ты, — говорю, — на хрен со своей шляпкой!

Развернулся и зашагал прочь. И на душе так легко сразу стало. Спокойно. Даже за цветы перестало быть обидно. И за записку. И вообще.

Я через это спокойствие даже с Женевьевой разошёлся. Внутренне, ессно. Думаю теперь, что лучше как Бабель быть. Не в том смысле, чтоб Хэмингуэй моему стилю завидовал, а в том, что у Бабеля целая конармия была. Без баб и шляпок. Без них спокойнее, знаете ли.