#####

Снова шел дождь. Как обычно взвыла сирена системы оповещения, призывая тех немногих, что были на улице, зайти в безопасный уют защитных куполов. Первые капли упали на землю, поднимая облачка пыли и, пока еще незаметные, струйки дыма. Капля за каплей, струйка за струйкой и вскоре пустынные бетонные улицы наполнились шипящими испарениями. Непроницаемая для взгляда стена воды скрадывала острые углы зданий и мигающие алым огни системы. По стеклянным шестигранникам купола сбегали к сточным желобам ядовитые ручьи.

Там я впервые увидел ее. Она стояла у самого края купола, неловко сложив руки за спиной. Респиратора на ней не было. Пусть все и верили в надежность дез шлюзов и применяемых препаратов, но все равно носили эти нелепые громоздкие полумаски не снимая. Просто так было проще, привычнее. Но не она. 

Я был настолько удивлен, почти что шокирован, что никак не мог оторвать взгляд от ее лица. Он перескакивал то на греческий нос с легкой горбинкой и россыпью веснушек, то на узкие губы карамельного оттенка, кривящиеся в полуулыбке, то на рыжие непослушные волосы. Но больше всего меня поразили глаза. Глубокого орехового цвета с россыпью медовых блесток, скрытые в глубоких усталых тенях. Она стояла и смотрела в дождь, будто ожидая от него ответа на так и не прозвучавший вопрос. Мне вспомнились редкие рассказы бабушки, оставшиеся от мира до всего, что случилось.

Тогда я так и не подошел к ней, побоялся. Не подошел и на второй, третий, десятый разы. Просто смотрел издалека, не желая тревожить ее мысли. Так я ее и запомнил. Девушка из Дождя. Она то протягивала руку к стеклу, то рисовала тонким пальцем узоры на нем. Иногда она улыбалась, хотя чаще на ее лице была почти что непроглядная печаль. 

Помню как однажды я пришел домой и достал запыленные краски. Я уже успел позабыть то время, когда я держал их в руках, создавая на белой пустоте узор. Она, Девушка из Дождя, стала первым творением вышедшим из-под дрожащей руки. Синим как печальный дождь и корично-золотым как тепло давно исчезнувшего слова "осень". 

Тогда мне не понравилось, я считал, что смогу лучше. Хотел порвать холст, но остановился. В прошлом таких как я называли "художниками", а потому и учили как раньше - красками на листе бумаги или закрепленном куске материи. В действительности же в мои обязанности входило лишь запечатление на микрокамеры состояния городских построек для будущих планов по восстановлению. В любом случае новые краски были редки и стоили немало, как и само полотно. 

Вскоре после случая с холостом я решился. Я хотел рассмотреть ее, узнать как ложатся морщинки, когда она хмурится или улыбается, чтобы следующий холст был достоин сохранения. После очередного дождя она едва не потерялась в толпе идентичных белых защитных костюмов. Я бежал за ней, расталкивая локтями мешающихся впереди людей. Помню, что в какой-то момент я все же упустил ее из виду. Меня захлестнуло отчаяние. Неужели я так и буду вынужден наблюдать за ней издали во время редких встреч по дождями? Так и буду, как ненормальный преследователь на нее пялиться, даже не зная имени. 

Я настолько глубоко ушел в самоуничижение, что не подбирая дороги зашел в ближайшее здание, оказавшееся библиотекой. За шлюзом начинался огромный зал, в котором тянулись казалось бесконечно длинные ряды полок с блок-книгами. У меня внезапно закружилась голова. На безупречно сияющих стенах проскакивали голо-визуализации сюжетов и моментов, голоса с выверенной интонацией зачитывали отрывки. 

Я бродил и бродил, читал названия, пока не остановился у секции со странным названием. “Антиутопия”. Она казалась меньше и будто бы более заброшенной, ни единой визуализации, ни одной голограммы. Только по краю полок бежала дорожка названий. Но именно там была она. Наклонив свою прекрасную голову, она отмечала что-то в своем рабочем планшете. Защитный комбинезон сменился на простой, рабочий, из светлой красновато-коричневой ткани. Рукава она подкатила до локтей, замок был расстегнут почти до пояса.

Сглотнув колючий комок волнения, застрявший в горле, я попытался сделать хоть шаг. И не смог. Как только она подняла на меня глаза, я развернулся и позорно сбежал, чуть ли не прикрывая пунцовое лицо ладонями. Отдышаться я смог только в шлюзе, пока автоматика старательно обрабатывала меня дез раствором. Впервые я почувствовал себя настолько нелепо. Мне даже вспомнились подростковые годы и первая попытка наладить отношения с предложенной системой девушкой. Это не было обязательством, но для первого опыта, как они это называли, система всегда выбирала наиболее подходящего, на ее взгляд, партнера.

Она была даже по-своему милой с этими черными волнистыми волосами и большим ртом. Больше я и вспомнить то ничего не мог, только волосы и рот. Кажется, она еще любила древнее искусство и хотела стать актрисой в голо-фильмах. Но каждый раз, когда мы встречались, я чувствовал, нет, даже не отвращение. Безразличие. Она меня раздражала. Она была слишком участливой и активной, пыталась оправдать выбор системы. Даже не жаловалась на меня, когда я не сказав ни слова вставал и уходил, бросая ее посреди встречи с такими же безликими подругами или же инспектором. В конце концов мы разошлись. И я впервые вздохнул свободно.

Возвращался домой я как в тумане. В голове все еще стоял тот недоуменный вопросительный взгляд моей рыжеволосой музы. Должно быть, теперь она меня возненавидела. Я привалился к стене у входа в собственную квартиру и медленно сполз на пол. Каким же жалким я был. Неспособный банально заговорить с женщиной. Сбегающий как нервозный подросток. И все еще смакующий в голове ее черты, вплоть до капельки пота, скатывающейся по шее к ямочке между ключиц.

Потом снова были краски. Я терзал и насиловал холст кистью, чтобы хоть как-то избавиться от ее глаз в своей голове, взглянуть на нее прямо, а не из-под век. Брызги красок оседали на всем, до чего дотягивалась моя беспокойная рука в порыве гнева к самому себе. Потом я сидел на кровати и рассматривал свое творение. Отвратительно. Снова не получилось

Я был унижен и зол. Но именно эти эмоции заставляли меня каждый день приходить в эту чертову библиотеку и брать книгу, любую, просто чтобы хоть краем глаза заметить ее, медленно вальсирующую меж шкафов. Спустя месяц ко мне пришел вкус. Я вспомнил позабытое чувство любопытства и перестал механически листать страницы. С радостью ребенка я проглатывал все новые и новые произведения, а по ночам представлял ее, привычного оккупанта мох фантазий, в ролях их героинь. Иногда принцессой, иногда ведьмой, богиней или отчаянной пираткой. Мой дом обрастал картинами. Я ловил каждую ее эмоцию и сохранял на холстах. Так мне казалось, что мы становимся ближе. 

И все же я старательно обходил ту самую секцию библиотеки, где она меня так нелепо поймала. До того самого дня, пока я не решился исследовать ее сам. Описания оказались пугающе разочаровывающими. Одни критика и страдания. Только одна действительно зацепила мое внимание. Книга про пересечение судеб таких разных людей, или же про одного и того же человека, и его дороги в истории, такие же четкие, как след от облаков на небе. А потом кто-то тронул меня за плечо. 

Она улыбнулась мне, поднимая выпавшую из моих дернувшихся рук блок-книгу. Ее губы зачаровывающе двигались, пока она говорила, как сильно ей нравится эта книга, и что она могла бы назвать ее своей любимой. А я с раскрытым ртом и колотящимся сердцем не мог оторвать от нее взгляд и просто хлопал глазами, пока не сообразил скомканно и нелепо поблагодарить ее за помощь. 

Ее звали Авалон. И она согласилась помочь мне с выбором. Даже сейчас я не вспомню ни единого слова, из того, что она мне рассказывала. Мой ум был слишком отвлечен ее близостью, худобой прекрасных ловких рук, запахом пота и корицы от ее кожи. Но точно помню, что уходил будто окрыленным, просто зная, что она со мной заговорила.

А дома… дома я постыдно изливал похоть на холст, рисуя ее чувственные изгибы, кусая губы от ненависти к самому себе. И правда, как мог кто-то вроде меня даже надеяться на хоть какое-то чувство от нее кроме банальной вежливости?! Она, мой огненный идеал, заслуживала намного лучшего!

Я отбросил кисть в сторону и в ужасе рухнул на колени перед холстом. Одной своей мыслью я осквернял ее образ. По щекам катились слезы, пока глаза скользили по тому уродству, что вышло из под моей руки. По приоткрытому рту и закрытым в экстазе глазам, раздвинутым бедрам и мелким капелькам влаги на них. Она была моей лишь здесь. И как же я хотел, чтобы она была тут хоть на мгновение дольше.

Вечером следующего дня я все же пришел вернуть книгу. Авалон с усмешкой спросила моего мнения. Пришлось, переминаясь с ноги на ногу и теребя рукав комбинезона, рассказывать сюжет и те детали, что мне понравились. Не мог же я в самом деле сказать, что прочитал ее всего за пару часов, а еще ночь провел удовлетворяя себя грязной фантазией того, как эту книгу читает мне она? Но она лишь удивленно подняла брови и сказала, что еще никто из посетителей библиотеки не замечал подобных мелочей. Настал мой черед удивляться, ведь я смог ее хоть чем-то поразить. Она протянула руку к другой полке и вручила мне еще одну книгу, попросив рассказать свое мнение, когда я ее закончу. Тогда я почувствовал надежду.

С каждой возвращенной мной книгой мы становились ближе. Выяснилось, что у нас не так уж мало общего, если те скромные знания в моей голове и вовсе можно так назвать. Ее интересовало прошлое и всякую свободную минуту она проводила изучая историю. В моей голове начал зреть план. Пусть я и не смогу к ней приблизиться в реальности, но я хочу подарить ей пару приятных мгновений. И я, хоть и не без труда, пригласил ее в музей. 

Она с готовностью согласилась. В день встречи я был весь как на иголках. Как и бессонную ночь до этого. Я рисовал ее богиней прошлого, матерью всего мира, под стопами которой вода превращалась в чистое золото. И как же приятно и освежающе было после всех этих эмоций столкнутся с ее вежливым и незыблемым спокойствием. Мы вместе прошли через шлюз и я краем глаза смотрел, как она снимает шлем, облегченно вздыхает и приглаживает взъерошенные волосы. Меня охватил приступ нежности, хотелось самому, едва касаясь бархатистой кожи, убрать непослушные пряди. Я сдержался. И мы вошли внутрь.

 Признаюсь, никогда прежде, даже ребенком, не заходил в музей. Не представлялось возможности. Так что этот шанс я использовал на полную, приглашая все предлагаемые знания. Она шла немного позади, останавливаясь у голостендов с изображениями мира до катастрофы. Могу поклясться, один раз я даже заметил на ее лице печаль, быстро скрывшуюся за маской равнодушия. Хотя, не думаю, что мне было до этого дело. За нашими спинами уже остались залы истории, воен, литературы, кино. Мы подобрались к залу реконструкций, где силами историков был воссоздан кусочек старого мира. На питательном синтетическом грунте масла трава, под искусственным ветром шелестели листья деревьев, светило желтыми лучами солнце в две сотни ват. На табличке было сказано, что там даже шли искусственные дожди, для тех, кто хотел безопасно ощутить на своей коже падение капель воды. Мы пришли как раз к началу такого. 

Я выставил ладонь с растопыреными пальцами и с трудом подавил рефлекс, чтобы не одернуть ее, когда первая капля разместилась на кожу. Авалон же без страха подняла лицо к куполу зала и позволила дождю намочить ее. Казалось, она стояла в каком-то трансе, лишь изредка размыкая веки и с глубокой печатью смотрела в пустоту. Я спросил ее, вдруг что-то случилось. Она лишь пожала плечами и сказала, что там не пахло дождем.