.
Большой Проигрыватель
Сказки, в которые мы верим, сильно влияют на наш мир. Хорошо, что я не знал древнегреческой мифологии в пять лет. Медуза Горгона не превратила меня в камень, когда мы встретились в детском саду.
— Привет.
— Привет, — на голове моей собеседницы вместо волос шевелились змеи. — Я Авойд. А тебя как зовут?
— Маша, — надпись над головой, подтверждала, что она говорит правду. Улыбка — то, что ей понравился я. Или мое имя.
Я был необычным ребенком. По медицинским показаниям. Видел больше других. Например то, что в дополненной реальности Машиным родителям нравилось делать из своей дочери маленькую Медузу Горгону. А мне гады на голове помогали отличать подругу от других детей, так же, как имена “Ангелина Партуа” и “Алексей Партуа” помогали отличить маму от папы.
К пяти годам я уже сносно читал. Это легко, когда при любом услышанном слове перед глазами появляются субтитры — система сама сует тебе программы, помогающие распознавать речь. Но лица людей были для маленького Аво закрытой книгой до двух лет.
Что изменилось? Мама потащила сына к врачам, когда он назвал её “папа” в десятый раз.
— Прозопагнозия, — вынес приговор невролог.
— И что делать?! — В панике кричала Ангелина, пока я разглядывал стол. Трубки, ручки, экран монитора, все серого цвета; только халат ярко белый. И пуговицы. — Он что, так и будет путать меня и мужа?!
Мамин отец всегда плохо узнавал людей и заработал много денег, чтобы пореже с ними видеться. А бабушка была очень нервной женщиной. Мама пошла, скорее, в бабушку.
— Ну-ну, сейчас же не 21 век, что вы, право, — врач говорил, будто успокаивая взбешенного тигра. — Поставим имплант по медицинским показаниям. Конечно, не рекомендуется до шестнадцати, но в вашем случае будет полезно. Дополненная реальность пометит всех вокруг бирками, надписями и раскрасит... Вашему сыну даже не придется отличать людей по походке… Ну, что вы… Не плачьте, по последним исследованиям это встречается почти у 2% людей!
Но маме было плевать, сколько детей путает родителей. Ее сыночек не должен страдать подобным. И потому, по врачебным показаниям, мне установили имплант дополненной реальности. Проблему это не решило, но замаскировало.
В четыре года, увидев Вокалоидов на канале “Пой с нами!”, решил, что буду петь. Сказал отцу, он кивнул, а на следующий день — забыл. Я постеснялся напомнить.
К счастью, меня с детства приучили читать стихи. Я сверхъестественно быстро “учил” их: читал из окошка, которое проецировал прямо на лица гостей. На столе тортик со свечкой в форме цифры “5” — настоящий, не проецированный, чтобы даже дети без имплантов могли видеть его.
Под конец любимого маминого стиха, я начал петь, вместо того, чтобы рассказывать.
“… И зачем о любви молчать, если есть слова,
Если есть виртуальный чат или даже два.
Но я вижу, как снова дрожит в белизне окна
Слишком тихий свет.
Слишком громкая тишина.”
Как оказалось, меня даже слушали.
— Хороший голос! Вы просто обязаны его водить в хор! — заголосила подруга семьи. По совместительству — “родитель один” Маши и руководитель местного хора. Ее “родитель два” так и не определился со своим гендером — семье пришлось выкручиваться.
— Да ладно тебе… — по голосу я понял, что мама засмущалась.
На следующей неделе мы с папой поехали в хор. Отличать новых знакомых друг от друга оказалось неожиданно просто: хвосты, уши и имена так и лезли в глаза.
Меня сунули влево, во вторые альты. Рядом с Машей. Я был этому рад, хоть кто-то знакомый, пусть и со змеями на голове.
Петь приходилось как все, выкручивая голос тише. Я все время боялся ошибиться там, где дополненная реальность не подставляла своих костылей.
— Знаешь, — одна из старших девочек подошла ко мне после дубля. Красные радужки с вертикальными зрачками. У ее родителей очень банальные вкусы. — Мог бы и погромче орать. Ничего не слышно.
— Ты совсем дура, что ли. Он старается! — Маленькая Горгона зашипела всеми змеями в ее сторону.
— Маша, не ругайся. — Я поблагодарил старшую за критику. Та фыркнула и ушла.
На следующем дубле я орал как бешенный, потому что принял ее сарказм за чистую монету. Преподаватель позвонил родителям. Мама возмущенно извинилась. Пару дней все перешептывались о моем сумасшествии.
— Они звери! — Возбужденно нашептывала Маша мне на ухо, зажав в углу за кулисами. — Мы должны рассказать как было!
Я поразмыслил, пока змеи на голове моей подруги разъяренно шипели.
— Не. Успокойся. Я сам все сделаю.
— Точно? — Маша радостно улыбнулась.
— Да, — я уверенно сжал ее руку,
— А как?
— Ну… Ты же знаешь, что у меня имплант стоит?
— Угу.
— В общем, я вижу как взрослые. И неплохо умею пользоваться дополненной реальностью.
Программы по редактированию внешности были рядом с обучающими чтению — месть оказалась для меня легким делом. Вечером пятницы я забрался в систему дополненной реальности и заразил любительницу сарказма вирусом.
Из туалета она вернулась в виде ходячего трупа, с ободранной кожей. Преподавательница грохнулась в обморок, а я ушел к выходу под вопли взрослых. Легче не стало.
На следующее утро папа повел меня гулять. Детская площадка пустовала. Я копался в песке, отец уселся на скамейку, читать взрослую книжку в мягком переплете. На мою зеленую лопатку село нечто красное, а потом перелезло на мой палец. Я поискал надпись-подсказку, но не нашел.
— Пап, что это?
— О, это божья коровка. Знаешь, что делать?
— Нет…
— Надо загадать желание! Повторяй...
Божья коровка,
улети на небо,
принеси нам...
В этот момент жучок распахнул красно-черные крылья и взлетел с пальца.
— … ну вот, не успели. Ты чего?
Вырвался отчаянно громкий всхлип, и я разревелся.
— Не успел...
— Аво, да ты чего. Это просто жучок…
— Я больше никогда такого не поймаю...
— Да ладно тебе, их много летает, поймаешь.
— Не поймаю! Я случайно это сделал…
— Ну все, дураки приехали. — от отцовского смеха меня повело еще сильнее. Все вокруг поплыло, кроме лезущей в глаза надписи “Алексей Партуа”.
Он минут десять гладил меня по голове, зная, что я все равно не разберу выражения лица.
— Поймаешь ты еще свою коровку, и не одну.
— Нет, — в тот момент меня поглотила бездна депрессии. — хочу умереть.
— Что? — Тон отца потяжелел. — Почему?
— Я в хоре со всеми поругался.
— Сильно?
— Да.
— Это не забудется к следующей неделе?
— Нет.
Отец убрал руку с моей головы.
— Когда я был маленький, мы часто смеялись над вещами, которые казались нам постиро… глупыми. Вроде “Когда не можешь ничего сделать здесь, двигайся в другое место”. А еще говорят, что каждые пять лет надо менять место работы. Может, ну его, этот хор? Если хочешь куда-то ходить, есть художка. У меня там друг работает. Хочешь?
Машина улыбка промелькнула перед глазами. Змеи на ее голове понуро зашипели. Сердце на секунду сжалось, но я вспомнил опостылевшего преподавателя, гнилой “коллектив” и отмахнулся от смутного чувства, сказав:
— Давай.
— Хорошо. — Он вытащил телефон. — И никогда не говори маме, что хочешь умереть. Она очень расстроится. Договорились?
— Договорились. — я пожал протянутую руку.
На следующей неделе мы пошли в художественную школу, а не в хор. Жизнь стала куда тише, но светлее.
***
— Привет. — Меня подташнивало от переливающейся всеми цветами кожи новой знакомой. Даже на фоне других посетителей клуба она смотрелась дико.
— Привет. — Девушка за стойкой оторвалась от своей трубки. Бармен за ее плечом дернулся пеленой помех и ушел в стену. Всем тут было плевать на лаги.
— Ищу место, чтобы повеселиться и заняться делом.
— Что за дело?
— Рисую.
— Вау. А меня сможешь?
— По отдельному прайсу. Двойная цена. — Она еще и приоритет на свою кожу выставила, фиг скроешь. Только если не смотреть на нее. Или взламывать. Лень.
— Оценишь полностью… — Похоже, решила, что с ней заигрывают. Один из немногих плюсов художественного образования, но я тут не за этим.
— Слушай, я загружен полностью. Все есть. Может, подскажешь, где тут можно повеселиться?
— Ах… Прямо по вон тому коридору, — она разочарованно ткнула тонким радужным пальцем.
Меня не интересовал секс на ночь или возможности “повеселиться”. Между размахивающими тентаклями, крыльями, хвостами и прочими финтифлюшками только окунувшихся в дополненную реальность подростков, я искал своего единственного настоящего друга.
После того, как мне пришлось уйти из хора, мы с Машей официально встречались дважды в год — летом, на моем дне рождения, а зимой — на её. Нас связывала тайна.
"а зачем тебе установили имплант так рано?"
"я не различаю лица. болезнь такая"
"вау"
“но мне кажется, я иногда вижу твою улыбку.”
“хахаха”
С каждым годом Маша становилась чуть серьезней, а я — чуть заботливее. Хотелось увидеть улыбку.
"Мне кажется, родители за мной следят"
"Что? Почему?"
"Они знают все о моих передвижениях. С кем я была, куда ходила. Мне страшно."
Когда ей исполнилось шестнадцать, с ее головы пропали змеи, а из глаз — остатки радости. На семнадцать лет она не пришла. Я пошел искать свою подругу, а нашел только статус на дверях ее комнаты в виртуальной реальности:
“Самые прирученные звери — человеческие дети. Спасибо, что приручили меня…”
Звонок родителям закончился ничем. Зато, я узнал что она нашла и удалила вирус-жучок из импланта. Или ей помогли. Мама с папой не знали, что она поет в этом клубе. Им бы не понравилось. Они считали, что хорошо ее приручили. Спустившись по темной лестнице, я наткнулся на тяжелую дверь. Она нехотя сдвинулась, открыв мне путь в кислотный подвал и бьющую в нутро музыку.
На полу, диванах, в неглубоком бассейне с джакузи сидели, лежали, зависали, сосались и стонали звери. Погруженные в не так давно открывшийся им вирт, безвольные и скованные. Из книг я знал, что на их “лицах” должно было быть “что-то”. Но мне было достаточно положения тела, пыльных столов перед ними и данных из взломанной реальности.
— Привет. А приглашение у тебя есть? — Ко мне подошел местный “охранник”. Статус подтверждали: рога, копыта, пентограмма на лбу и надпись
“Ад пуст, все демоны уже тут.”
— Нет. Но я полный.
— Вау. Ну братан, без приглашения все равно…
Я просто ударил светом по его глазам. Он заорал как резанный. Потом запел я, так громко, как мог в этой реальности и дополненной. Пел, пока не обратил на себя внимание всех местных наркоманов. А потом все смолкло, и с моего импланта в их потекли образы удивительных, сотканных из света зверей.
Один за другим посетители клуба закрывали глаза и вопили от боли. Несколько мгновений, и все было кончено. Я пошел через зал к лежащему на краю бассейна телу. Над ней висела надпись “Мария”.
Ее лицо напоминало безжизненную маску.
— Аво?
— Да.
— Хорошо, что ты пришел…
— Ты совсем идиотка? Зачем сюда спустилась?
— Хотелось… Отдохнуть.
— Сейчас мы отдохнем.
Я запустил еще один вирус в местную систему. Один за другим модули начали отрубаться, надписи над людьми, ядовитый свет, жесткая музыка, модификации местных завсегдатаев.
Маша моргнула. Улыбнулась. Дрогнула волной помех и пропала. Последний виртуальный костыль отключился. Я остался в темно-сером подвале, совершенно один в окружении зверей из крови и плоти.
Наедине с пониманием: единственный друг, улыбку которого маленький Аво мог различить оказался иллюзией, сотканой собственными родителями из тишины и света.