___

Поклонники творчества Александра Иличевского будут рады обнаружить в «Исландии» фактически сиквел его предыдущего романа «Чертеж Ньютона», отмеченного премией «Большая книга» . Новая книга написана в том же самом жанре «своеобразного травелога в местах, незримых еще человеком». «Незримых» тут надо понимать, как и многое у Иличевского , в переносном смысле: многие видят те или иные ландшафты, но мало кто способен «узреть» их сакральный смысл, прочитать их как своего рода шифровки от Создателя. Критик Лидия Маслова погрузилась в глубины герметизма и представляет книгу недели — специально для «Известий».

М.: Альпина нон-фикшн, 2021. — 310 с.

В «Чертеже Ньютона» герой занимался физикой высоких энергий и искал «темную материю», имеющую непосредственное отношение к закону тяготения, в «Исландии» он геодезист. Однако чем бы ни зарабатывал любой из героев Иличевского , его подлинный, метафизический job description всегда один — «приоткрыть завесу тайны устройства Вселенной». Кстати, именно по таким нагромождениям нескольких родительных падежей подряд, не всегда прозрачным для понимания, вроде «плоть воображения мира», можно быстро опознать почерк Иличевского .

Подспорьем в приоткрывании завесы пытливому герою в прошлый раз служил чертеж храма Соломона , выполненный Ньютоном . Теперь ключевым артефактом становятся прадедовы часы, стрелки которых герой иногда двигает рукой, чтобы ближе к концу разъяснить магический смысл предмета. Это, оказывается, и не часы вовсе, а «некий особенный прибор, обучающий человека вечности». Значительная часть философских афоризмов в «Исландии», которыми сопровождаются путешествия героя, вертится вокруг тем вечности, времени и забвения: «Смысл жизни, точнее, его отсутствие, в том и состоит, чтобы научиться сосуществовать с забвением». «Время — это левиафан: ибо забвение самый могучий зверь на свете. Кто справится с забвением?»

Одна из сюжетных линий «Чертежа Ньютона » была связана с оцифровкой данных о природе сверхэнергетических частиц на заброшенной научной станции, в «Исландии» тоже есть такой побочный сюжет. Герой сдает в аренду часть мощностей своего мозга (немного самонадеянно решив, что у него их с избытком), для чего в голове у него размещен какой-то чип, который «в обмен на вычислительные силы» транслирует ему какие-то видения. До внятного разъяснения, как и зачем эта аренда происходит и почему никак нельзя было без этой вычурной линии обойтись, Иличевский не опускается. В конце концов, он не какой-то вульгарный фантаст, а исследователь тайны устройства Вселенной, равняющийся как минимум на Еноха , любимого библейского персонажа Ньютона . « Енох был первым ученым-пророком, он обладал таинственной для ветхозаветных времен страстью к познанию устройства мироздания», — объяснял в «Чертеже Ньютона» Иличевский . В новом романе он развивает любимую тему поиска тайных знаков, которые могут не только пророку, но и обычному геодезисту дать какой-то намек на тайные пружины мироздания:

Тема старости, собственного неизбежного старения постепенно выплывает у разменявшего шестой десяток Иличевского на первый план, когда он щедро рассыпает комплименты молодости как самому приятному психологическому состоянию или ударяется в ностальгические воспоминания. Однако зарисовки молодежных пьянок на московских бульварах не идут ни в какое сравнение с величественными образами нынешнего места жительства героя — Иерусалима . Этот город никогда не сможет надоесть и быть вычерпан до дна для писателя столь библейского размаха, как Иличевский . Иерусалим — бесконечный кладезь культурологических и теософских наблюдений, или, как тонко было подмечено в «Чертеже Ньютона» , «некая разновидность вертикального лабиринта, породненного с лабиринтом горизонтальным».

Кроме Иерусалима (где есть улица Исландии, названная в честь первой страны, признавшей Израиль), действие романа происходит в пустыне, которую автор тоже воспевает на все лады как место самых захватывающих духовных опытов, в том числе и в приложенных к роману белых стихах:

Метафора «писатель как промывочный лоток» не единственный образ в «Исландии», с помощью которого передается специфика литературной работы. При попытке описать процесс писательского труда Иличевский дважды, в начале и в конце книги, использует пословицу про дрова в лесу. Сначала он скромно замечает: «...нет никакого приобретаемого навсегда «мастерства», есть только труд, в котором чем дальше в лес, тем больше дров, и есть удача. Причем без труда нет удачи и удачи нет без труда». А потом на всякий случай закрепляет понравившуюся мысль, немного поменяв слова местами: «Разумеется, мастерство — это процесс, в котором чем дальше в лес, тем больше дров». Хотя тут же недвусмысленно намекает, что «дров» (если понимать под ними, допустим, проявленные на бумаге метафизические открытия) лично у него стало, наоборот, поменьше: «...мне кажется, мой мозг в какой-то момент стал бунтовать против самих писательских способностей».

Однако не всё так печально, и несмотря на нависший над лирическим героем призрак старости, писательский механизм Иличевского по-прежнему работает, как беспрестанно исторгающий густую образную кашу горшочек, которому иногда хочется сказать: «Не вари, пожалуйста, хоть пару страниц, дай перевести дух». В «Исландии», впрочем, метафорический горшочек иногда останавливается, например, в главах, сделанных в форме пьес, когда герой и его подруга жизни оказываются свидетелями по загадочному делу об украденной одним монахом древней рукописи. Но именно эти главы, где, казалось бы, можно было развлечься живыми человеческим диалогами, оказываются самыми скучными и пресными. От них хочется поскорей вернуться или в Иерусалим, где «все немного сумасшедшие», или на простор цветущей весенней пустыни, где глаз беззаботно отдыхает на ботанических описаниях, вместо того, чтобы напряженно добывать между строк сухие дрова метафизических смыслов.