***

- Должна ли у воина водиться совесть? Вот вопрос...

Совершеннейший был похож на дремлющую рысь: вроде бы и полностью расслаблен, но стоит неподалёку появиться кому-то, кого он сочтёт своей добычей...

- Я думаю, должна, – подал голос Халден. Не сказать, что он смирился со своей ролью вечного представителя войска за плечом. Скорее — стерпелся. Как можно стерпеться с раной, которая пусть и зажила, но всё же осталась страшным шрамом, полным осколков и разной дряни, и в любой момент может дать знать о себе. Жить с нею можно какое-то время. Пока не представится возможность пойти к толковому лекарю, рассечь шрам и вытащить все осколки. Если — представится. – Иначе какой же он боец? Он расхититель гробниц или лесной грабитель. Трус и последний подонок, который может ударить своих в спину. Ему нет места в войске.

Глядя на тысячника, дракон растянул углы губ ещё шире. Хотя, казалось бы, – куда. Интересно, подумал он. Как подобный пережиток прошлого, каких должны были истребить ещё во времена старого короля, вообще дожил до наших дней?..

- А я считаю иначе. Совесть воину ни к чему. Иначе — какой же он боец? Прикажет повелитель — режь своих, чтоб чужие боялись. А совестливый воин и не станет. И тем, возможно, проиграет битву. А то и целую войну... Нет, Халден. У наших воинов не должно быть совести. Или они, во всяком случае, должны умело её затыкать. Что должно быть у бойца войска нашей сиятельной повелительницы — так это послушание. Лебединая верность. Готовность сдохнуть ради госпожи — и тех, кто говорит от её имени. Готовность сделать что угодно — не размышляя лишний раз и ничего не взвешивая. Вот таким людям на войне самое место. Вот такие побеждают, проходят через сотню боёв, не получив ни царапинки.

Тысячник резким движением ножа разделил напополам спелый гранат. Раньше он мог такое вытворять голыми руками э, но то раньше. Теперь, когда всё срослось, он уже не шипел, делая резкие движения, но подков не гнул, плодов не ломал и старой забаве — выжимать из камня воду — не предавался. А ведь раньше мог. Главное — знать, какой камень сжать в руке.

По ладоням его тёк терпкий и липкий коричневатый сок граната. Халден взял одну половину себе, другую спокойно протянул своему господину, пронаблюдал, как тот в один глоток поглощает гранат вместе с кожурой. Хмыкнул:

- Речь для новобранцев тренируешь?

- И вновь твоя прямолинейность!.. – дракон покачал головой. – Может, ты считаешь себя совестливым человеком, но всё же главное твоё качество — несгибаемая наглость. Это мне в тебе и нравится. Но подобное мне нужно в единицах, а уж никак не в целом полчище... Конечно, такая речь не подойдёт для новобранцев. Поскольку — ты прав — бессовестность есть основным качеством расхитителей могил. И, если молодняк приучить к ней слишком рано — мы получим не непобедимое стаю голодных волков с острыми зубами, идущую за вожаком — а одиноких шакалов-падальщиков, ждущих чужого поражения, нот ничем его не приближающих. Нет, сперва нужно воспитать в людях преданность. Именно она, и только она делает воина воином. Именно то удовольствие, которое он получает, подчиняясь одним и попирая других. Знание, где именно его место в этом слоёном пироге человеческих тел и судеб. И знание того, что, возможно, однажды он взлезет на слой повыше и сможет наступать на большее количество рук, голов и сердец.

Халден посмотрел на совершеннейшего. В его голове до сих пор не укладывалось — как это вообще возможно? Да, люди могут меняться с течением жизни, могут за несколько лет поменять привязанности, сменить бледность на загар, заплешиветь от парши или выздороветь, уверовать во что-то или полностью разувериться... Но это?..

Халден помнил Бунтаря. Помнил, как его поймали. Помнил, каким тогда был сам. Помнил, как думал, что больше никогда не увидит пленника — думал, что тому грозит скорая смерть от невыносимых пыток. Потому что никто не задерживался надолго в застенках Вилема Жестокого, тогда ещё называвшегося Справедливым (как всё же смерть порой сказывается на имени человека!).

Но Бунтарь выжил. Халдена не особенно занимала его судьба после поимки — тысячник продолжал делать своё дело, ловил неугодных и приносил тому, кому служил, без подобострастия и лизоблюдства, а просто потому, что такова была его работа, его дело, его место... В этом, конечно, дракон был прав: знание своего места одновременно давало ощущение крепкого плеча рядом, почвы под ногами и крыльев за спиной.

Бунтарь всё-таки выжил.

Вернее, выжило его тело, оболочка, то, во что умелые дворцовые волшбари и хозяева боли превратили Бунтаря. Что у него было теперь между глаз, что за тварь говорила его устами — об этом Халден думать не хотел, но всякий раз возвращался к мысли: «Как же тебя поломали... Как тебя так поломали — что ты остался жив? И когда ты уже начнёшь мстить своим палачам?»

Этот вопрос занимал. Нося его в памяти, временами возвращаясь к нему, тысячник старался не отходить от своего велителя. Чтобы в нужный момент — что? Защитить других? Присоединиться к мести?.. Этот вопрос оставался открытым.

- Я готовлюсь к разговору с сотниками, – тем временем произнёс совершеннейший. Поднялся с камня, за который был зацеплен один из канатов чьего-то шатра. Извлёк изо рта нетронутый на вид кусок граната. – Отдай кому-нибудь, я в этом не нуждаюсь.

Они пошли к большому костру, где на этой стоянке собирались на совещание сотники и тысячники. Халден нёс в руках две половинки граната, пытаясь сосредоточиться.

- Ты прав, бессовесность, бесчеловечность — это награда, доступная не всем. Сегодня я раздам награду тем, кто её достоин. Помогу оценить её, понять и полюбить. Нам крайне не хватает безжалостных людей среди мелких военачальников. Увы, они, по большей части, в том возрасте, когда уже начинаешь верить басням про закон и справедливость...

Халден, наконец, понял, что хотел сказать. Спросил, проходя под очередными канатами, превращёнными кем-то в бельевые верёвки:

- Откуда ты так хорошо нас знаешь? Ведь до этой войны ты и не был нигде...

- А точнее сказать — меня не было, верно?..

Дракон перешёл на ход на четвереньках, поднял голову на Халдена и так и шёл рядом, глядя снизу вверх, как голодная дикая собака на умирающего: готовая вцепиться в лицо в любой момент.

- Ты удивишься, но я кое-что помню. Основы. То, какими люди бывают и были. До того, как меня не было, кто-то всё же был в этой голове. Почти что я. Только отягощённый совестью. А потом я был коронован страшным правом оставить её позади. И теперь раздаю это право другим. Но я забыл не всё, Халден. Например, я помню тебя. И никак не могу перестать тебе удивляться. Такая мощь, такая верность... И такая временами непроходимая тупость и забывчивость в мелочах. Порою мне кажется, что из своего прошлого я помню больше, нежели ты.