***

Всадники были не так, чтобы совсем без распознавательных знаков — у них были куртки столичной городской охраны. Набирали в охрану людей преимущественно приличных — насколько могла судить Ремеда, в столице бывавшая не так чтобы часто и подолгу: всего-то раз в году на весенних ярмарках.

Просто кроме курток — сшитых по росту и фигуре, прекрасно сидевших на каждом молодом красавце из десятка, что остановился нынче на постой у них на дворе, - кроме этих самых чёрно-желтых курток никаких особых знаков на них не было. И скакуны у них были самые обычные, не дорогие, и не дешёвые. Таких красть, небось, одно удовольствие. Оружие у всех было тоже простым. Украшений было немного — но и особого загара-забрала, что появляется уже к этому месяцу у всех или почти всех стражников, не наблюдалось.

Гости были приветливы, заказали обильный ужин, по комнате на каждого, по стойлу на двух коней — словом, не обидели деньгами. Шутили, смеялись, наблюдали с интересом за самым известным и лучшим блюдом Ремеды, местной трактирщицы: мясо в бобовом соусе, подаваемое прямо в огне, готовящееся тут же, при гостях, маленькими кусочками на тонких вертелах.

Один из стражников — ну, совсем мальчишка ещё, лет восемнадцать, может, - раскраснелся от обильной пищи и, показывая умилительные ямочки на щеках, улыбнулся:

- Очень вкусно, спасибо Вам большое.

Другой, постарше — тот и вовсе поцеловал ей обе руки и сунул в передник несколько серебрянных монет сверх нужды. Ещё приставать будет, подумала Ремеда со смешанными чувствами. Оно, конечно, приятно: стражники — мужики крепкие, видные, здоровья у них — не всякому яку снилось, воду возить можно с горы и обратно! Но ведь и хлопот с ними. Родишь ребёночка, скажем, а отец не признает. Кому там, в столице, где цены до небес и ещё втридорога, нужен лишний рот? Или вот: приедет приличный человек, подарками одарит, в кровати натешит, а ты потом чешись, ищи знахаря и страдай при каждом присаживании на горшок: баб-то у них немеряно, а моются на службе через раз, вот и болеют чем попало.

- А вы, парни, какого бастиона сторожа будете? - Спросила, наконец. Не удержала. Выскользнуло. «Ах, Ремеда, ах ты жирная задница! Всё б тебе языком чесать — зачем спросила? Ану как разбойники это? Молчала бы — целее была бы!»

Тот, что целовал ей руки, усмехнулся в чернявый ус, по моде подкрученный колечком:

- А мы с южной заставы будем. То есть вроде как при городе числимся — а вроде как из вольных земель. Ежели осада будет — мы, конечно, в город уйдём, там люди по такому делу нужнее. А так мы всё больше внутренний кордон бережём, Ремеда.

Трактирщица кивнула: теперь ясно. Вот оно что, вот отчего они скромные такие — не столичные потому как, а из городка под столицей. И Загара на них нет — некогда им прохлаждаться и на солнышко глядеть, даром, что на юге обретаются.

- И что теперь на заставе, спокойно?

Усатый кивнул, блеснул карим глазом — ох, с такими глазами я б пошалила, конечно, подумала Ремеда:

- Ещё бы не было спокойно. Мы ведь всю южную погань ещё в затом году подчистили. А где не мы — там солдатики и солдатки. А где не они — так уж тайный сыск расстарался. До того дошло: волков в округе даже не осталось, и лис. Теперь кролик размножился — всему населению дан был приказ: кролика бить безо всякой жалости!

- Так вот отчего мясо в столице дешевеет! - Кивнула Ремеда. - Теперь понятно.

Повар Глен выглянул из кухни:

- Пироги подавать?

Стражники радостно загалдели: не наелись! Ремеда оставила на время гостей и спустилась в погреб за вином. Когда вернулась — увидела, что изо всей честной компании гостей осталось только двое — те самые, с кем она вела разговор. Остальные, видимо, ушли отдыхать. Оно и понятно: путь из столицы на заставу или назад — неблизкий.

Усач снял фирменную куртку — под ней обнаружилась рубаха тончайшего шитья. Та-ак. Ремеда внутренне ахнула: не бывает у простых стражников таких рубах. Ни к чему им, да и неудобно. Стало быть...

Она ещё раз пригляделась к этим двоим: холёные, чистые лица, здоровые румянцы, причёски — волосок к волоску. А паренёк — что картинка: ладненький, светленький, пружинистый весь, хоть сейчас под венец!

- А вы, ребята, - Ремеда сглотнула. Ну, кто тебя, дуру, снова тянет за язык, а?! - А вы не из Ордена ребята, часом?

Усач гоготнул, а паренёк улыбнулся ещё шире:

- А с чего бы нам быть из Ордена? Мы что, похожи...

- ...на кр-ровожадных убийц, уууу! - Усач расхохотался и скорчил рожу. Ну, чисто дети. Но дети опасные. Трактирщица на всякий случай сделала несколько шагов поближе к стойке.

- Что Вы, Ремеда, - примирительно поднял руки парень. - Мы не из Ордена... Мы просто всадники. Я вот по прихоти старших служу в страже на заставе — так сказать, ощущаю на себе все прелести бытия среди природы и настоящей муштры. А мой друг — ещё и мой попечитель и командир, получил в своё время звание за выслугу, но так и остался на заставе. Там хорошо. Привольно...

- И никакая чиновная сука тебе не указ, - добавил усатый и налил себе ещё вина в кружку. - Не бойтесь нас, Ремеда, мы не враги Вам. Посидим, выпьем ещё маленечко — и на боковую. А с утра уедем — и поминай, как звали. Оставим Вам гостинцев — я ребят предупредил — будет Вам за что праздники в этом году справлять с особой пышностью!

Она, конечно, кивнула и сделала вид, что успокоилась. И ни на миг не поверила больше ни одному их слову.

Потому что на деле эти двое — и вся их банда — могли быть только...

Ремеда никогда не умела молиться — в её семье это не было принято ещё при Старом Герцоге. Но теперь она немо молилась всем силам земли и неба — пожалуйста, пусть они просто меня не тронут, пусть пощадят мне жизнь хотя бы, а с постоялым двором уж вольно им делать что хотят.

Это был Сам и его свита. Царевич и его орденские псы.

Она всегда думала, что у них нечеловеческие, злобные хари — а у него холодное что-то, каменное вместо глаз.

Но было хуже. Обычные живые парни, большинство, устав с дороги, не стало сверх меры пьянствовать и отправилось спать. Их симпатичный видный командир. И очень милый, вежливый юноша, которого так легко представить себе соседкиным зятем. Ох, Ремеда, не в добрый час завела ты с ними разговор!

Слухи ходили разные. Орденцы порой сами, а порой и во главе со своим драконьим выкормышем ездили по городам и весям — собирали особую орденскую дань. Вроде бы Орден Венца должен был защищать население от разгулявшихся после победы, да так и не утихших разбойников и воров — но не тут-то было! Разбоя становилось на дорогах всё больше, на ярмарки собирались чуть ли не половиной села, и ехали почти без передышек: так было безопаснее. Одренцы же преимущественно попугивали знать, собирали с купцов и трактирщиков налоги и порой бесстыдно портили чужих дочерей и жён. Никто не был им указ — поскольку первейшим орденцем был как раз царевич. О нём говорили, что уж скольких он женщин обидел в своей жизни — стольких никто и не видел даже. Глядя на смешливого мальчишку, Ремеда с трудом верила в россказни о нём, а потому надеялась, что всё же обозналась. Но, как ни крути, пару недель назад в пятидесяти милях к югу сгорела таверна, хозяева и постояльцы едва успели выбежать. Говорят, кто-то так и сгорел живьём. А на раздорожье был привязан к дереву зачарованной верёвкой и зверски избит торговец лечебными травами: зачем и кому понадобилось глумиться над безобидным стариком, никто не знал. Но выбор был не велик: либо разбойники — либо те, кто якобы призван с ними бороться. Сам травник ничего не мог сказать, поскольку от страха потерял память о последних сутках своей жизни.

Гости, тем временем, достали настольную игру: кости, клетчатое поле и два мешочка с булавками, синими и красными. «Точки» были игрой умной. Надлежало, выбросив кости, наметить на поле булавками фигуру со сторонами, равными по количеству точек — точкам на выпавшей грани кубика. Такими фигурами следовало захватить ка можно больше пространства и победить противника. Игра оканчивалась тогда, когда на полотне не оставалось свободного квадрата, в который можно воткнуть булавку. Беда была в том, что заядлые игроки нередко за столом норовили воткнуть булавку не в мягкое клетчатое поле — а в руку сопернику или ни в чём не повинному соседу. Ремеда залюбовалась полем: оно было сшито из нежнейшего голубого бархата, а клетки на нём намечали шёлковые ленты. В одном из углов значилось: «А.А.» в солнцеподобном венце.

Юноша поймал взгляд трактирщицы и с улыбкой кивнул своему спутнику:

- Что ты её путаешь, не видишь, что ли: это умная женщина, она обо всём догадалась.

- Это она зря, конечно, - покачал головой усач. - Меньше знала бы — крепче спала бы.

- Зря, - кивнул юноша. - Но что уж теперь. Надеюсь, она не выкинет ничего эдакого. Вы ведь будете себя хорошо вести, Ремеда?

Она что-то промямлила в ответ, всеми силами стараясь вжаться в стойку, чтобы выглядеть как можно незаметней («Как тут будешь незаметной, с твоими-то формами! А ведь говорила покойная мама: Ремеда, хочешь есть — ешь яблоко! Не хочешь яблока — не хочешь есть!»).

- Ну, мы играть-то будем или нет? - Рявкнул вдруг усач, и ей сделалось темно перед глазами. Услыхала будто издали приятный звонкий голос царевича:

- Всенепременно. Но сперва погляди, что ты сделал. Трактирщица из-за тебя сейчас в обморок свалится, дуболом!..

Её усадили, на неё поплевали водой, и воды дали попить. Ремеда обнаружила, что сидит у столика с игрой — и несколько булавок даже блестят жемчужными головками над голубой тканью.

Некоторое время все молчали, падали на стол с тихим стуком перламутровые кости, появлялись на поле всё новые булавки с оголовьями белого и чёрного жемчуга.

Затем царевич посмотрел на неё и спросил:

- Ремеда, а что Вы нас так боитесь, я не пойму? Неужели обо мне и моих боевых товарищах ходят такие страшные слухи?

Говорил он всё ещё обычно. Как простой человек. Это её немного привело в себя.

- Ну... - Начала она. - Понимаете, Ваша Светлость...

- Понимаю, - перебил он, - можно без светлостей. Просто Ал-Астар.

- Понимаете, Ал-Астар... Люди боятся очень.

- Чего боятся, какие люди?

- Да разные... Вы, говорят, своим людям спуск даёте разные бесчинства творить: постоялые дворы жечь, купцов пугать по-всякому, и к женщинам тоже... Вот.

- Так это не всяких купцов, Ремеда — а только тех, кто налоги не платит. У Вас же, насколько мне известно, - царевич хищно усмехнулся выпавшим двум пятёркам и принялся заполнять поле булавками, - всё в полном и исключительном порядке. И даже кое-что заплачено наперёд, а это вдвойне похвально. Так что кто себя хорошо ведёт — того мы и не трогаем. А кто ведёт плохо — с теми имеем особый разговор. С разбойниками, скажем. Разбойники — они ведь тоже налогов не платят.

- Они не платят, а мы всё равно собираем! - Рассмеялся усач, подмигивая Ремеде. - Ох, пугливый нынче женский пол по деревням пошёл! Не то, что наши, орденские, или из Сестринства — у тех взгляд как кремень, а вместо сердца сталь, ух! Ничто их ни испугать, ни обмануть не может. Вот это бабы, я понимаю... А тут — тьфу, девчонки, ясли какие-то сплошные: слюни, слёзы...

Царевич Ал-Астар, как бы подтверждая слова всадника, закончил за него:

- Так что, Ремеда, не стоит бояться наших вояк. Они, вопреки слухам, на чужих женщин не зарятся — слышали ведь, что мой друг сказал. Им каменных подавай, железных. Обычные им и с доплатой не нужны.

Ремеда сглотнула. Ну, хоть так...

За окном что-то вспыхнуло. Она сорвалась, было, со стула — но резкое движение усача посадило её на место:

- Куд-да...

- Я тебя сейчас всухую сделаю, - прошелестел царевич. И неясно было, кому это он: своему сопернику или ей.

Усач, тем временем, обошёл зал, поглядел в окно, пригладил усы и вернулся к игральному столу и Ремеде:

- В общем, так. Налоги Вы платите исправно, как и сказал Ал-Астар. Тут к Вам вопросов, Ремеда, нет. Но к нам поступил слушок, что на Вашем постоялом дворе останавливался некий известный в округе грабитель по кличке Чёрный Кот. Слыхали о таком?

Конечно, слыхала. Кто не слыхал.

- Во-от. Теперь остался вопрос: останавливался он у Вас действительно или нет. Если нет — так на нет и суда нет. А вот если было... Разбойники, как уже было сказано, не платят налоги, тем самым лишая казну возможной материальной поддержки в нужный час. И с этим уж точно нужно что-то делать. Потому, Ремеда, рассказывайте всё лучше сами, а мы будем Вас слушать и партию заканчивать потихоньку, договорились?..

Говорить ей было нечего. Никогда человек по прозвищу Чёрный Кот не был здесь. Она знала его приметы. Она точно бы его запомнила. Ни он, ни кто-либо говоривший о нём, кроме как на рыночной площади после объявлений глашатая, в стены этого постоялого двора на её памяти не входил.

За окном вспыхнуло что-то ещё. Тревожно зашумели куры: огонь пока не добрался до них. Но дым они уже точно почуяли.

- Я больше ничего не знаю.

- А кто на Вас донести мог, знаете?

Она не знала.

- Ничего-то Вы не знаете, - теперь улыбка царевича выглядела издевательски. - О чём с Вами такой говорить — мне совершенно непонятно. Кстати, поле за чёрными.

Он встал из-за стола: почти всё голубое поле было усеяно булавками с чёрным жемчугом.

- Опросишь повара? Я страх как спать хочу... - С этими словами он зевнул, по-детски потянулся, и, сладко пробормотав «Доброй ночи», отправился наверх, в одну из комнат.

Нет, это всё игра, подумала она. Никуда он не пойдёт, он играет с ней зачем-то. Снаружи уже полыхает пожар, он может добраться и сюда...

- С бабой-то что делать?

- Да прибей, чтоб не мучилась, ясное дело...

Царевич Ал-Астар засмеялся счастливо и легко. Теперь Ремеда верила почти во всё, что о нём говорят.

- Ладно. Шучу. Пускай живёт — кто иначе расскажет всем о том, на что мы готовы ради поимки Чёрного Кота. Если кто утаит сведения о нём — дом его будет сожжён, и в других домах селиться ему будет строго, под страхом смертной казни запрещено. Кто же доставит сведения о том, где может находиться разбойник, - получит большую награду серебром!.. Ну так что, Ремеда, ничего не вспомнили?

Она не могла. Она бы и хотела вспомнить — но нечего было. Её заведение было пристойным, сюда не хаживали отбросы общества.

Она тихонько плакала, понимая, что как только царевич уйдёт...

- Ал-Астар, - начал усач, - а можно, я её потом, ну... - и зашептал царевичу что-то прямо на ухо. Но тот прервал всадника и ответил:

- Не в этот раз, сотник. Выведите её вон, подальше от здания, чтоб не зашиблась и не обожглась.