___

Банк России , создавая в 2018 г. банк непрофильных активов «Траст» , решил ограничить срок жизни своего детища пятью годами. Но уже сейчас очевидно, что банк – или, правильнее сказать, фонд – не успеет разобраться со всеми сбежавшими за границу должниками и продать все активы к этому сроку. По ряду кейсов, особенно судебных, работа продлится как минимум до 2026 г., говорит предправления «Траста» Александр Соколов . Хотя к тому времени это уже будет официально не банк – лицензия особых преимуществ не приносит, наоборот, лишь обременяет.

Правда, задачу вернуть 480 млрд руб. к 2024 г. с «Траста» никто не снимает. Распутав наконец схемы банков из «московского кольца», Соколов рассказал, в чем была главная ошибка их бывших владельцев, как «Траст» считает recovery, сколько стоят судебные разборки за рубежом и что делать бизнесмену, который не может рассчитаться по долгам (спойлер – отдавать бизнес).

– Предположу, что изначально это была история про построение бизнеса. Очень агрессивная бизнес-стратегия, слабые процедуры риск-менеджмента, быстрое принятие решений без стресс-тестирований. То есть на старте это могло быть так: давайте быстро набирать объемы и кроме классического банковского бизнеса попробуем другие индустрии.

– В экосистеме есть сопряженность твоего ключевого бизнеса с другими. Если ты, будучи владельцем банка, инвестируешь во все, что сложно увязать с банковским бизнесом, например в сельскохозяйственные компании, – это не про экосистему, а про создание финансово-промышленной группы. Чем фактически и были банки из «московского кольца» .

Но сложно быть профессионалом во всем. Все эти истории – про желание быстро построить бизнес-империи без просчета рисков. И когда появились проблемы – как в банках, так и в смежных отраслях, – с ними просто не смогли справиться. Началось создание схем. Сначала рисовали нормативы, чтобы не лишиться лицензии. Потом, когда люди уже понимали, что крах неизбежен и империя рухнет в любом случае, стали прибегать к откровенно противоправным действиям и выводить активы. Мы же видим, что значительная часть сомнительных сделок совершалась как раз незадолго до санации. Собственники, убегая, пытались с собой прихватить остатки былых благ.

– Мне не нравится это клеймо. Бывшие собственники – умные и профессиональные люди. Я точно не считаю их дилетантами или неумелыми бизнесменами. Я бы скорее сказал, что это люди со сбитым фокусом риск-аппетита. Они где-то вели себя как игроки: не просчитывая риски, ставили на зеро. Пока экономика росла, делали рискованные инвестиции, не формировали резервы. Когда случались кризисы, риски реализовывались и выйти из этих инвестиций уже не получалось. В то же время у нас есть много предпринимателей с большим риск-аппетитом, которые сейчас продолжают вести успешный бизнес.

– Например, бизнес, связанный со сферой высоких технологий, – достаточно рисковый. Далеко не всегда есть гарантии, что тот или иной проект взлетит. Но тем не менее в отрасли появляются новые заметные имена. То же самое можно сказать про венчурных инвесторов: они делают высокорискованные вложения, не имея гарантий прибыли.

– Вопрос не в том, можно или нельзя кредитовать деньгами своего банка собственные бизнесы. А в том, можно ли подходить к кредитованию своих предприятий иначе, чем к чужим. Ты бы стороннему заемщику денег с такими бизнес-моделями и залогами не дал, а своим, которые не соответствовали критериям финансовой стабильности, – пожалуйста! Свой бизнес надо кредитовать на тех же условиях, на которых ты кредитуешь чужой. Важны требования и к самой структуре сделки, и к обеспечению. Даже если в банке сотрудники риск-подразделения говорили, что конкретный бизнес не соответствует политике кредитования, собственник затыкал рот рисковикам и давал команду выдавать деньги. По сути, это были истории про неработающие риск-процедуры.