падший ангел в кромешном раю.

– что ты здесь делаешь? 

чон спрашивает не то чтобы с опаской, скорее.. ну.. с боязнью того, что радость искрами на тэхена перекинется, обнажит ему если не всё, то многое из того, что априори должно быть сокрыто. ким прикусывает губу, чон засматривается, ким выигрывает время, чтобы выбрать из 'тебя ищу, сладкий' и 'не твоё песье дело'. у гука в глазах искры, и у тэхена как-то само собой получается только правда – горькая и противная, как остывший чай. 

– прячусь. 

юноша не задаёт вопросов. у него на обеих руках двадцать три шрама, шесть ожогов и кровь тех, от кого однажды приходилось прятаться ему. у него в голове – скрипка и свирель, котлы кипяще-свистящие и мириад предположений. они застывают на языке женным сахаром, чем-то прохладно-недосказанным. в церкви всегда всё слышно и ясно куда лучше, чем за её пределами, особенно когда вы оба, запутанно-недостаточные, прячетесь в её сводах от кислотных дождей. 

– от родителей. – зябко ведёт плечом тэ, – экзамены. ну, понимаешь..? 

чонгук не понимает.

ким не хочет защиты. убежище – это другое. 

чонгук думает, что между этими понятиями нет принципиальной разницы и спрыгивает с деревянных балок, чтобы накинуть на плечи друга пиджак. 

– выглядишь глупо. 

тэхен фыркает, как бродячий кот. притворное неудовольствие, честный дождь снаружи и слегка мокрые волосы. 

– не сме-ей! – пытается шипеть угрожающе, но кричит истерически, когда гук ближе подходит и волосы завивает пальцами.

– ты в порядке? 

тэхен думает, что в церкви искать пристанища – глаза отводить, опускать, прятать, как себя. путать взгляд в витражах и иконах, считывать с них отпечатки чьих-то губ, думать, как это глупо, зажигать свечи. на коленях стоять, будто бог может простить тебя вместо тебя самого. 

– ты в порядке, я спрашиваю?

ким кивает. 

– в полном. 

чон ведёт бровью, выдыхает сигаретный дым. фимиам вызывает зависимость, правда ведь? тэ соглашается, тэ курить не любит и не умеет, тэ только дышит – много-много, часто-часто, вишней или ментолом, как повезёт. 

– карты? 

ким молча садится. поправляет чёлку, снимает душащий галстук, кладёт на пол. сверлит взглядом чона, мол, твоя ставка? 

– ладан тебя устроит?

– глупые шутки. 

чонгук предельно спокойно выдвигает вперёд жёлтую баночку и вздыхает. 

– я умею делать из него украшения. хочешь покажу? 

у них за спинами орга́н, заснувший-застывший. чон лыбится широко, из рюкзака достаёт клей и нож, упоенно режет сигареты, склеивает, дабы те на орга́н походили. напоминает флейту пана, но тэ всё равно хохочет, и гук рад, что смог услышать лучшую (не)возможную музыку. у кима козырь идёт, он заносит руку, чтобы динамичнее, чтобы эффектнее, и тем самым её обнажает, когда рукава рубашки с шелестом падают до самых локтей. чон ожидает длинное и красное, видит круглое и синее, звереет.

– родители? – цедит сквозь зубы, боясь лишь кима напугать 

тот кивает. 

чон понимает, почему люди приходят в церковь. чон не понимает, почему его отсюда не гонят. чон не верит в бога и в себя едва ли, но тэ, рядом стоящий, сыпется ладаном и грязью с ботинок, и гуку хочется крылья и огонь – вечный, благодатный, какой угодно, только бы жечь способный, – чтобы защитить. тэхен вертит головой в поиске свечей, находит одну, поджигает и смотрит внимательно. чонгуку хочется сказать 'не наклоняйся близко', хочется пальцами потушить. ким серу в воздухе чувствует, хотя откуда ей взяться? 

– почему ты здесь? 

– по той же причине, что и ты. 

– ты ведь не от дождя прячешься, да? – риторический.

ким замечает в углу, прямо под витражами, скомканное одеяло, бутылку воды и внушительных размеров батон. тэ голодный. чон видит. поднимает хлеб, отрывает ровно половину и протягивает, кланяясь слегка: 

– для меня будет честью преломить с тобой хлеб. 

ким глаза сужает, чтобы осуждающе, чтобы только гука видеть. 

– паясничаешь. 

– не без этого.

у гука чувства, как те голуби, которые символ мира. беспокойные, глупые, мечутся бесполезно, взлетают, теряют перья, путаются, ломают крылья о зубы бродячих псов и стальную хватку болезни, падают. у него – всегда война. резкая, наступательная, в каждом жесте и взгляде. шутка – артиллерийский залп. нежность – перемирие.

перед тэхеном хочется капитулировать. 

– как ты сюда попал? 

– спрашиваешь об этом только сейчас? – усмехается криво, обнажая клыки.

у кима нет вариантов, если честно. происходящее пеленает его каким-то сном, неясным и мутным, в котором есть только действие и ощущение, без внятного объяснения почему и зачем. толкнуть случайную дверь случайной церкви на случайной улице и очутиться в убежище того, от кого так же отчаянно прячешься, это.. странно, как минимум. 

судьбоносно – как максимум. 

– я ходил в воскресную школу. потом надоело, но несколько молитв и спизженные ключи остались. я распорядок здешний хорошо знаю, так что не волнуйся. 

– и я не волновался. 

– славно. 

иногда слова с губ льются, как дым из заженного благовония. иногда – падают, как капли воска. нелепо, произвольно и обжигает. 

– чем займёмся? 

ким спрашивает так, будто они сейчас не болтают, не играют в карты, не плетут хрусталь взаимопонимания, попеременно его ломая. спрашивает так, будто в этом действительно есть необходимость. 

чон озвучивает варианты с таким же выражением, с каким обычно бросает на пол выиграшную покерную комбинацию. 

– можем играть в карты, лечь спать, залезть к колоколам, можешь сесть смирно и слушать о том, что я помню из библии.. 

– последний вариант. – улыбается ослепительно ким.

и действительно слушает. в сводах готической-величественной церкви расцветают стёртые остатки религиозных учений, цепляются друг за друга; почему так? а этак? ким задаёт вопросы, чон отвечает со всем артистизмом, на который способен. он способен на многое, насмешливо балансируя между лекторским тоном и шутовскими замечаниями. тэхену интересно. он знает, что напишет по услышанных здесь фразам стихи. он знает, что вернувшись домой набросает несколько страниц о священнике, который учится курить и любит алый цвет. 

чон как раз рассказывает о неемии, когда чувствует, что ким уже не слушает так внимательно. 

он? засыпает? 

чон прячет смешок в сжатую ладошку. в его представлениях тэ никогда не спит, скованный своей бесконечной учёбой, потому видеть его сонным-сонным, устало-разнеженным..

– ложись уже. 

ким встряхивает мятыми волосами. соглашаться не хочется, но на препирательства нет сил; давит зевок, спрашивает едко: 

– а колыбельная? 

вздрагивает, когда слышит внезапно-спокойное: 

– будет тебе колыбельная. речитативом. 

...гук серьёзен. тэхен снимает пиджак и рубашку, оставаясь в тонкой белой майке. чон чувствует, что он обнажен куда большее, даже продолжая кутаться в безразмерный свитер. с приходом тэхена ему не так холодно, но снимать..? тяжело и неоправданно. прячет пальцы в объемных рукавах, понижает голос до клекочущего хрипа и щебечет – птица со сломанной шеей, – не то исход, не то второзаконие, путая смысл и порядок.

ким слушает, слушает, слушает.

далбше должно быть лютейше робкое нц но не сегодня 🛵🧘🏻‍♀️💋