Позови меня с собой

Небесная река разливается по бескрайнему тёмному простору. Расплываются в пустоте облака из пыли, простирающиеся на немыслимое – неизмеримое – расстояние. Тишина здесь ощущается физически; давит почти болезненно. И если опустить глаза, заметно, как плывёт белая туманность, и перемешиваются в ней частицы пыли и лучей, что сияют вспышками в межпланетном пространстве на миллиарды километров вперёд. И расстояние это так же не поддавалось счёту, как и время, проведённое в мучительном ожидании.

Сколько прошло дней? Было ли это важным в бесконечном жизненном цикле мироздания? Лишь капля в необъятных океанах далёких планет.

Но они оба считали каждую секунду.

— Вольф снова вспыхнул*, — он проводит пальцами по его мягким волосам, осознавая, что за этот короткий – бесконечно долгий – год они отросли настолько, что можно заплести косы.

Вольф – ближайшая к Альтаиру звезда; относится к классу вспыхивающих звёзд.

— И это то, что ты хочешь мне сказать по прошествии года? — Сатору заваливается затылком чуть выше его коленей и обращает к нему выразительный взгляд, полный непонимания и недовольства.

Гето сжимает губы в тонкую линию — улыбается, – и касается подушечками пальцев едва тёплой кожи Годжо. Уводит касание к скулам и очерченному подбородку, где – чуть ниже линии челюсти – ощущается отчётливо проступающий продолговатый след. Его не было год назад.

— Что это? — Сугуру хмурится, цепляя юношу за подбородок, чтобы заполучить его взгляд, дающий ответы на все вопросы.

— Проделки межгалактических видов, — Сатору отстраняется от касания, потянувшись и занимая сидячее положение. — Шелиак опять кинула в меня какую-то дрянь*

Яркость молодой звезды Шелиак увеличивается за счёт потери вещества в окружающее пространство и перетока его на другие звёзды.

— Это, кажется, никогда не закончится, — Гето тянет к нему пальцы, но Годжо поднимается с места, чтобы отойти по невесомости на пару шагов. — Не болит?

Сатору чуть жмурится, пока разминает шею, и уходит к краю Реки, опуская ладонь в полупрозрачные воды. А Гето продолжает сидеть, высматривая в знакомых чертах лица произошедшие изменения. Кажется, что ничего и не изменилось, но в отражении прекрасных лазурных глаз ему видится почему-то угасающий блеск. И Годжо, словно замечая изучающий взгляд, снимает с шёлкового шнурка у груди чёрные круглые очки, надевая те на глаза.

– Сатору?!

Гето встаёт вслед за ним, приподнимая мешающийся край серого кимоно, чтобы сделать несколько шагов и аккуратно дотронуться до плеча Годжо, будто боясь, что тот рассыплется прямо в его руках. Сатору, будто не услышав собственного имени, устремляет взгляд в бесконечную темноту, где кроме мрака – ничего более нет.

— Ты слышал когда-нибудь о Солнце? — Сугуру вторит росчеркам линий на его ладони, вырисовывая новые невидимые полосы.

– То, что в Геркулесе или Лебеде?* – Годжо вяло пожимает плечами, не одарив его взглядом, отчего-то полным печали.

В этих ближайших к Лире созвездиях есть звёзды-близнецы нашего Солнца.

– Иное, – он мягко улыбается, прослеживая за взглядом Сатору, чтобы увидеть в безграничной пустоте что-то, что смогло бы ответить на их вопросы. – Поговаривают, далеко от нас есть звезда по имени Солнце, а рядом с ней планеты, на одной из которых есть жизнь.

— И ты веришь?

— Возможно, — Гето аккуратным движением поправляет на плечах зелёно-голубой хаори, а после — укладывается подбородком в изгиб его шеи. — Мне слышалась легенда о живущей там богине-солнце Аматэрасу. Может, и они слышали о нас? Может, даже слагают легенды.

– И упиваются нашим несчастьем, – Сатору подталкивает частицы пыли в Реке, меняя их траекторию, и прячет руки в глубоких рукавах юкаты.

– Ты критичен.

– Ты холоден.

Сугуру укладывает руки на талии Годжо, чтобы повернуть его к себе. Снимает очки с его глаз, отталкивая их в невесомость, и упирается лбом в лоб, чтобы хотя бы так поймать потухающий взор. И Сатору, словно прерывая оправдательный монолог, не позволяет Гето сказать и слова:

— Что бы там ни было, всё лучше, чем здесь. Возможно, те божества свободны и не вынуждены всю жизнь нести на себе бремя проклятия, будучи разлучёнными до самой смерти.

— Так если для меня это дар, то ты, выходит, считаешь это проклятием?

— Так если для меня это проклятие, отчего ты называешь это даром?

Это что-то, понятное лишь им двоим. Миг встречи, длящийся лишь секунду, и расставание, тянущееся целую вечность. Ни ближайшим звёздам, ни соседним созвездиям, ни жестоким пульсарам не понять их горести, на которую эти двое обречены. Они будто застыли, подобно пыли в туманности, в одной закономерной цикличности, из которой для каждого был лишь один возможный выход. Но выход этот никого из них не устраивает.

— Разве не высшее благо быть связанным до конца своего существования с одной из пленительных звёзд? — Сугуру мягко оглаживает костяшки пальцев Годжо, желая успокоить того и внушить простую мысль. — Ты одно из прекраснейших творений своего Отца, моя прекрасная Вега. Мне довелось увидеть многие звёзды, но ты прекраснейшая из них, ты – шедевр. Созидательное чудо, способное соткать созвездия в необыкновенные узоры, выплесть квазары алыми нитями, расшить небесные просторы незабываемыми туманностями, по красоте сравнимые лишь с тобой. Тебе под силу создать всё столь же прекрасное, как и ты сам. А я всего лишь...

— Пастушка? — и в голосе Сатору слышатся вызывающие нотки, стремящиеся не задеть, но позабавиться.

Гето посмеивается, зная излюбленное слово своего любимого. Слишком хорошо знает, как легко отобрать у него плохие мысли, оставляя только радость напоказ, и надеяться, что та не наиграна.

— Да, пастушка, – Сугуру заправляет его порядком отросшие волосы за ушко, невзначай — специально — проводя по молочного цвета коже. — Лишь потоками разгоняю материи по звёздным мирам и веду их в планетарные туманности. Толку от меня? Потому для меня и благословение быть с тобой.

— Не говори так, — сдвинув брови к переносице, Сатору заметно сердится, очевидно, не желая слышать подобные слова.

— Не буду, — Гето смиряет его сдержанной улыбкой, будто бы собираясь прислушаться к прозвучавшему наставлению. — Просто что насчёт Арктура или Бетельгейзе?

Ему хочется запомнить это выражение лица Сатору, каким оно бывает крайне редко – если бы они вообще виделись часто. Во вскинутых бровях читается удивление, почти презрение к подобным словам — в прищуренном взгляде, а в поджатых губах угадывается недовольство и возмущение.

— Считаешь, размер имеет значение?*

Арктур и Бетельгейзе входят в число самых больших звёзд во Вселенной.

— Заметь, не я это сказал, — Гето ухмыляется, выпуская из объятий отходящего в сторону Сатору.

Спавшая к его локтю ткань широкого рукава хаори обнажает бледное предплечье, разрисованное сине-зелёными узорами вен, и изящное запястье, вокруг которого повязана длинная шёлковая лента рубинового цвета*

В древней Японии перед свадьбой «жених» должен подарить «невесте» пять, семь или девять обручальных подарков. Здесь шёлковая лента выступает в качестве обручального кольца.

Сатору тут же лениво потягивается, напоказ маяча ленточкой перед глазами:

— Куда мне направиться, чтобы с тобой развестись?

Гето склоняет голову к плечу, смиряя Годжо ласковым взглядом, и хватается за полоску шёлка, притянув его к себе. Не говорит ни слова и лишь аккуратно оборачивает концы ленты вокруг его предплечья, скрывая её под натянутым рукавом хаори. Выражение его лица практически нечитаемо, но от Сатору едва ли можно что-то скрыть.

— Почему ты так смотришь? — Годжо заставляет его взглянуть себе в глаза, где Сугуру видит отчего-то угасающий блеск ярко-голубого взора.

— Как? — голос Гето опускается почти до шёпота, что в оглушающей тишине звучит до боли громко.

— Будто видишь меня в последний раз, — и слова его в этот момент звучат надломленно и разбито.

— Не могу сказать, — Сугуру ступает за ним, повторяя шаги и движения рук, не то дразня, не то уходя от ответа, – мысль расщепилась.

Он посмеивается, получив слабый удар в плечо, и притягивает к себе Годжо, заранее зная, что этих прикосновений ему не хватит на год вперёд. Не хватит даже на день. Но отчаянно льнёт к нему, чтобы ярче запомнить мягкость непокорных волос, сладковатый запах кожи и контуры тела под своими ладонями.

— Ведёшь себя как полный... Сугуру, — Сатору роняет лицо в изгиб его плеча и, словно чувствуя все терзающие Гето мысли, прижимается сильнее, не оставляя ни частицы пространства между ними. — Хочу тебе кое-что показать.

Юноша чуть отстраняется, запуская руку под полу юкаты, расписанную чёрными стрекозами, вынимая оттуда крошечное, уместившееся на его ладони, созвездие всего из двух звёзд — оранжевой и красной.

— Твоя новая работа? — Гето наклоняется к ладони, заведя руки за спину, и заинтересованно рассматривает созвездие, едва сияющее почти у кончика носа. — Почему такое маленькое, мерклое и неприметное? Точно сам выпрял? Может, подобрал где беднягу?

Когда он поднимает голову, встречаясь с глазами Сатору, то расценивает его взгляд не меньше, чем прожигающий насквозь, и чуть больше, чем всего лишь убийственный.

— Оно и должно быть таким блёклым, — Сатору подталкивает созвездие вверх, позволяя тому замереть в пространстве на уровне его плеча. — Я спрячу его в чёрных облаках и с таким тусклым блеском его не будет заметно. За миллионы лет я спряду из него прекрасное созвездие Райской Птицы, которая...

— Сатору... — Гето проводит большим пальцем по его щеке, безмоловно успокаивая и прося о том, чтобы тот продолжил говорить.

— Которая перекинет свои крылья через Молочную реку и станет нашим мостом, — Годжо уводит взгляд к едва заметному блеску двух крохотный звёзд, что больше похожи на блестящие точки. — Тогда не придётся ждать целый год и тогда не придётся довольствоваться лишь одним днём.

За сотни, кажется, тысячи лет нахождения по разные стороны Млечного пути, Гето никогда не приходилось видеть, как Сатору ткёт созвездия. Лишь иногда, рассматривая в новом полусне туманный горизонт, обнаруживал там новые сверкающие звёзды. И всегда они складывались в замысловатые фигуры, значение которых он научился узнавать у других, зная, что созвездия эти говорят о тоске души того, кто их выпрял.

Замелькавшие однажды на юге звезды вырисовывались в павлина, который означал вечный цикл происходящего; растянувшееся огромное созвездие, соединявшееся по звёздам в журавля, символизировало преданность; а где-то совсем рядом с самим Альтаиром, так близко, что можно было дотянуться рукой, засияли звёзды, рисуя собой дельфина – символа любви.

Но сейчас ему впервые предстало только сотканное созвездие: совсем юное, совсем крохотное, такое тусклое, что казалось вот-вот погаснет. И он не решился касаться зарождающегося блеска, боясь, что всё только испортит. Протянул свою ладонь к Годжо, ухватившись за его руку, и поднёс её к мерцающим красным отливом двум звёздочкам. Только Сатору может касаться великих созвездий — он их создатель и разрушитель. Гето же всего-навсего звёздный ветер, не способный прикоснуться к чему-то поистине прекрасному. Только Годжо стал его особенным исключением.

— Спрячь, чтобы Отец не увидел.

Сугуру накрывает ладонь Годжо своими руками, словно согревая, и чувствует едва осязаемое тепло спрятанного созвездия. Гето склоняется и оставляет на пальцах Сатору даже не поцелуй — лишь мягкое касание губ; а затем прижимает его же сжатую ладонь к его груди, укрывая крохотное созвездие в самом сердце прекраснейшей из звёзд.

— Когда оно станет нашим мостом, я приду к тебе, не прождав больше ни единого дня, — Годжо запахивает полы юкаты и накрепко перевязывает шнурок хаори, запахнув то на груди.

— Вега из Лиры сбежит в Аквилу? — Гето улыбается, прижимая к себе юношу, глядя, как густеет Млечная туманность, возвещая о конце их времени. — Вселенная схлопнется, Сатору*

Сугуру имеет в виду, что Вселенная – отец Сатору – умрёт.

— Я только этого и жду, — Годжо обхватывает его руками, уже точно заметив, какими плотными становятся облака розовато-белой пыли. — И тогда в бескрайнем просторе появится новое созвездие лишь из двух звёзд.

Сугуру всё сильнее прижимается к Годжо, умоляя время остановить безжалостный ход. Ему хочется не вытягивать из памяти воспоминания о том, как льётся под пальцами тонкий шёлк цвета чистой воды, или как слышится у уха мерное глубокое дыхание — ему хочется это ощущать. Каждый день до конца своей жизни, пока не иссякнет энергия и умирающий свет его не станет горизонтом событий. Гето всего-то желает после их расставания сохранить живыми ощущения его присутствия – хотя бы ненадолго. Чтобы, пусть даже и ложно, чувствовать фантомные касания Сатору, а вместе с ними его запах, его дыхание, его тепло.

И когда с противоположного берега необъятной Реки падает крыло, покрывая собой половину пути, Гето обращает к нему свой взгляд, слушая возмущённые слова Сатору, льющиеся недовольным потоком.

— И зачем ты пришёл? — Годжо глядит на раскинутое белое крыло Орла, покрывающее реку, где на самом краю золотистых перьев стоит Махито, насмешливо улыбаясь. — А что здесь твоё? Здесь всё моё.

Сугуру натянуто улыбается пришедшему другу и уклончиво кивает, без слов умоляя дать ещё хотя бы минуту.

— Любовь моя, — Сатору негодующе поджимает губы, перебирая пальцами края серой юкаты Гето, — ты видел? Этот блудоумный Махито пришёл.

— Вообще-то, — Махито хмурится и сводит брови к переносице, вперив взгляд в прощающуся пару, — я здесь стою.

— Так я специально, чтоб ты слышал! — Сатору вскидывает руки в разные стороны и глаза его в этот момент буквально светятся от воодушевления и счастья. — Я убью тебя!

Годжо прикрывает глаза, весело напевая мелодию невпопад, пока Махито, с натянутой на лицо улыбкой, смиряет того прожигающим до нутра взглядом. Сугуру остаётся лишь запомнить этот небольшой спектакль, который будет лучше, чем всё прожитое до следующей встречи время. Запомнить эту улыбку, мелодичный голос и радостное выражение лица — будет о чём грезить.

— Сатору, — Сугуру обхватывает подбородок Годжо пальцами, чтобы обратить его взгляд на себя, — мне пора.

— Позови меня с собой, — лицо Сатору тут же меняется, приобретая видимые оттенки горечи и боли.

— Не сегодня, любовь моя, — Гето упирается лбом в его лоб, чтобы чувствовать тепло дыхания и шептать в самые губы. — Но однажды нам больше никогда не придётся расставаться: ни на год, ни даже на день. Твоя Райская птица перенесёт нас через Небесную Реку, и мы будем вместе до скончания нашего света. Когда бы это ни случилось, я приду туда, где ты нарисуешь в небе Солнце.

— Сугуру! – Махито окликивает его, стоя посреди становящихся густыми облаков, которые заполняют Небесную Реку, преграждая путь на противоположную сторону.

Гето, даже не одарив его взглядом, лишь вскидывает ладонь в сторону Млечного Пути, умоляя дать лишь пару секунд:

— Знаешь, свет мой, это ведь такая глупость, что Вега находится в Лире, — он мягко улыбается и нежным касанием прикладывает ладонь Сатору к своей груди. — Она находится здесь — в самом сердце Альтаира.

Это заставляет Годжо вымученно улыбнуться и коснуться — будто для того, чтобы убедиться — шёлковой ленты на запястье Гето. Сугуру никогда её не снимает, ежесекундно вспоминая о том, что они связаны — на столетия, галактики и вселенные вперёд. Он сам тянется к запястью Сатору, оглаживая нежный шёлк. Ещё бы секунду, миллион лет, целую жизнь...

Но их единственный день, словно волей судьбы — или же велением Вселенной — всегда длится только доли секунд, которых едва ли хватает, чтобы сказать всё то, что кроется где-то глубоко внутри.

Махито снова окликивает Сугуру, но теперь серьёзным, почти приказным тоном. Небесная Река не терпит своевольных, погружая их в свои безжизненные глубины, заполоняя густыми облаками все возможности выжить. Гето вынужден отстраниться, но касание рук сохраняет до последнего, пока расстояние между ним и Сатору не становится непреодолимым.

– Сугуру! — Годжо не двигается с места, провожая взглядом уходящую к берегу Реки фигуру. — Пять лет! Оно будет называться Пять Летних Месяцев!*

Первые кандзи имён Годжо/Гето — 五夏 — образуют словосочетание и переводятся как Пять лет или же Пять летних месяцев.

Гето улыбается, не сводя с него взгляда, и очерчивет ладонью берег реки, глядя, как простирается над бездонными водами второе белое крыло, на которое он тут же взбирается, на периферии замечая густеющие облака, лишённые просветов. Он ступает на другую половину моста и оборачивается, чтобы последний раз взглянуть на Сатору, в котором теперь угадывается лишь силуэт, скрываемый завесой густых облаков. Но сколько бы он ни пытался налюбоваться очертаниями любимой Веги — пусть даже целую вечность — никогда не будет достаточно.

У них не заведены прощания. И потому ни один не сказал ни трогательного, ни последнего слова. Ведь они снова встретятся. Что какой-то год в масштабах Вселенной?

Сугуру сходит с моста и Махито скрывает своё крыло в темноте бескрайнего космоса, медленно шагая где-то поодаль; он вытягивает руки наверх, чтобы потянуться, и сонно зевает, догоняя Гето:

— Знаешь, Сугуру, это так неловко было, — нараспев, почти язвительно, произносит Махито, сцепив руки за спиной, и склоняясь вниз, чтобы оттуда, играючи, заглянуть Гето в лицо. — Я будто подсматривал за чужой любовью. Что за горькая участь мне досталась?

— Разве была для тебя необходимость взбираться на мост? — Сугуру глядит куда-то в бесконечное пространство, а перед глазами его всё так же чётко, как и несколько часов назад, стоит исчезающий за вереницей облаков силуэт Сатору.

— Прощание молодых то ещё зрелище. Как такое пропустить? Да и знаешь, Сугуру. Даже небытие не так страшно в сравнении с этим, — Махито вприпрыжку огибает Альбирео, сияющего ярким оранжевым. — Любовь — самое извращённое из проклятий.

Сатору считает их судьбу карой, а себя проклятым, так, может, и Гето проклят вместе с ним? Предназначено ли ему до конца своего существования иметь лишь один день настоящей жизни? Возможно, однажды он не найдёт Сатору на берегу Небесной Реки, лишь спустя сотни лет узнав, что тот устал ждать? Или же Отец его лишит их даже этого единственного дня?

Как зарождаются звёзды, освещая всё вокруг вспышками и взрывами, как разлетаются их поверхности на миллионы частиц, разносясь по просторам космоса, так и рождение любых чувств сопровождается болью. И боль эта способна утихнуть лишь в седьмой день седьмой луны, когда есть только мимолётная секунда встречи, за которой неизбежно следует разлука, что их обоих рассеет светом в пустоте космоса.

— Быть может, — Сугуру сжимает в руках концы шёлковой ленты, напоминая себе о том, что остался всего год – и они снова будут вместе. — Но тогда — я проклят до конца своей жизни.

Так любить тебя до скончания Вселенной мне даровано или обречено?

________________________________

cr: cricetidae