...................

Михаил Александрович Врубель отличался редкой многогранностью дарования. Он известен как мастер монументальных росписей, станковых картин, театральных декораций, как график, скульптор и даже архитектор. В какой бы области ни работал художник, он создавал первоклассные произведения. "Врубель, - пишет Головин, - идеально выражал свою мысль. Есть какая-то безошибочность во всем, что он сделал". Даже среди блестящих художников конца XIX - начала XX века Врубель выделяется самобытностью, неповторимостью своего искусства.

В 1889 году Врубель уезжает в Москву, начинается новый и самый плодотворный период его творчества. Переселение было внезапным и чуть ли не случайным. Осенью 1889 года Врубель поехал в Казань навестить заболевшего отца и на обратном пути остановился в Москве — всего на несколько дней, как он предполагал. Но Москва его затянула, закружила и навсегда оторвала от Киева. Ближайшим поводом было знакомство, через посредство В. Серова, с московским «Лоренцо Медичи» — Саввой Ивановичем Мамонтовым.

Имя богатого промышленника Мамонтова от истории русского искусства так же неотделимо, как имя купца Третьякова. Мамонтов — покровитель художников и сам художник-любитель, хозяин знаменитого Абрамцева (бывшего имения Аксаковых), владелец и организатор не менее знаменитого оперного театра, где пел Федор Шаляпин. Даровитый самородок, человек кипучей энергии и размаха, Мамонтов обладал чутьем на таланты и умел их привлекать. Перейдя в его руки, Абрамцево стало центром притяжения лучших художественных сил Москвы. 

На первых порах Мамонтов совершенно пленил Врубеля своей широкой натурой в соединении с даровитостью, а Мамонтов, видимо, сразу оценил по достоинству талант Врубеля: уже через два месяца после первого знакомства Врубель поселился в его гостеприимном доме и стал своим человеком у него в семье.

Абрамцевский художественный кружок состоял из художников разных поколений. К старшему принадлежали Илья Репин, Виктор Васнецов, Василий Поленов, скульптор Марк Антокольский. Младшее поколение было представлено Константином Коровиным, Валентином Серовым, Михаилом Нестеровым, Еленой Поленовой, Марией Якунчиковой. Тон в кружке задавал Савва Иванович Мамонтов, деловая и практическая энергия которого соединялась с романтической преданностью искусству и верой — истина в красоте. Красоте придавалось жизнестроительное значение, ей предписывалась задача нравственного преображения жизни. Художники искали родную русскую красоту, опираясь при этом на идеи славянофильства, словно бы унаследованные непосредственно вместе с Абрамцевым, ранее принадлежавшим славянофилам Аксаковым.

В Абрамцеве предпринимались новаторские поиски в области декоративно-прикладного искусства с изучением и использованием старинных народных ремесел. Задумывались монументальные росписи, мозаики, синтетические ансамбли. В частной опере Мамонтова впервые поднялась до уровня настоящего искусства живопись декорационная. Участники абрамцевского кружка мечтали о такой творческой деятельности, когда художник сам и проектирует здание, и покрывает его стены росписями, и создает его интерьер; когда он, как во времена Ренессанса, способен на любую художественную работу — архитектора, живописца, гончара, костюмера, даже и актера. И это им иногда удавалось. Правда, абрамцевский «ренессанс» был камерный, хрупкий, по-настоящему так и не развернувшийся. Ансамблевые замыслы большей частью повисали в воздухе — не то было время, не те условия. 

Неосуществленность замыслов была также и участью Врубеля. Но потенциями универсализма он обладал больше чем кто-либо. Врубель жил в доме Мамонтова и работал как скульптор, монументалист, театральный декоратор, создав огромное число произведений.

Здесь мастер пишет лучшие свои картины, занимается майоликой и декоративным дизайном (керамические печи, вазы, скамьи — музей в Абрамцеве). Тонкое декоративное чутье Врубеля проявилось также в его сценографических работах для частной оперы С.И. Мамонтова (участие в оформлении «Рогнеды» А.Н. Серова (1896), а также «Садко» (1897) и «Сказки о царе Салтане» (1900) Н.А. Римского-Корсакова, композитора, особенно близкого ему по духу). Тяга художника к монументальному искусству, выходящему за рамки станковой картины, с годами усиливается; мощным выплеском этой тяги явились гигантские панно «Микула Селянинович» и «Принцесса Греза» (1896), заказанные Мамонтовым для специального павильона Нижегородской ярмарки. 

Микула Селянинович и Вольга. Камин, майолика, 1898-1899. Третьяковская Галерея, Москва, Россия.

Никакого систематического обучения искусству скульптуры Врубель не получил и, еще живя в Киеве, на свой страх и риск совершил первые опыты в этом роде. Его постигла неудача - так, огромная голова Демона, вылепленная Врубелем, рассыпалась по причине неправильно подготовленной глины. В Абрамцеве у Врубеля появилась возможность пополнить свои знания в этой области. Обитатели имения, увлеченные идеями универсального искусства, вознамерились возродить искусство майолики в собственной керамической мастерской. Майоликой называются керамические изделия из цветной обожженной глины, покрытые глазурью (особенно знаменита итальянская майолика эпохи Возрождения). Были приглашены мастера-профессионалы, к работе подключились Врубель, В. Васнецов, Серов и др. 

Михаил Врубель. Голова Демона.  

1890. Раскрашенный гипс.

Государственный Русский Музей, Санкт Петербург, Россия. 

К поэме М.Ю. Лермонтова Демон. 

Успехи Врубеля в новом деле оказались столь впечатляющи, что он в скором времени возглавил абрамцевскую керамическую мастерскую, создав в ней немало прекрасных произведений - таких, как "Египтянка" и "Весна", серию своеобразный скульптур-майолик на сказочные темы: "Лель", "Волхова", "Купава". 

“Египтянка” окутана тайной, словно сквозь тысячелетия смотрит на нас вечная молодость, вечная женственность (считается, что в “Египтянке” изображена дочь мецената Вера Мамонтова, служившая в свое время моделью для “Девочки с персиками” Серова). “Царь Берендей”, в котором, как полагают, нетрудно узнать самого Н.А. Римского-Корсакова, “примиряет” царские одежды и человеческую простоту, мудрость и наивность. “Садко (играющий на гуслях)” в узорчатом наряде простодушно олицетворяет собой народного любимца. “Волхова”, наконец “Морской царь”, голова которого усеяна чешуйчатыми рыбками, ракушками; завитками волос… Все они исполнены юмора, хорошо сообразуются с той ролью, которая отведена каждому из них сказочным прототипом, действительно являют собой живой кусок народной мифологии.

Врубель умело строит форму — на плавном перетекании частей, на сдержанном контрасте, на способности майоликовой поверхности, покрытой глазурью, отражать свет, рождать живую игру теней, на сложной ритмике силуэтов. Эта форма целиком вписывается в формальную систему стиля модерн. В скульптуре этот стиль, пожалуй, наиболее последовательно выявился в этих работах Врубеля, что было связано как с общей стилевой установкой живописца, постаравшегося извлечь “свою выгоду” из скульптуры, так и с теми мотивами, которым он посвятил свои работы, с декоративным характером самой задачи. Поливная поверхность скульптур Врубеля -это своего рода живописная аналогия колористическим и фактурным эффектам оркестровки в музыке Римского-Корсакова. 

Еще одна работа М.А.Врубеля, на этот раз тесно связанная с “ансамблево-декоративными” задачами, была им создана почти в то же самое время, что и описанные выше керамические произведения. Речь идет о скульптурной группе 1896 года “Роберт и монахини”, украшающей подножие лестницы, в интерьере московского особняка З.Г.Морозовой, построенного Ф.О. Шехтелем. Здесь доминируют “готические” интересы великого живописца, что сильно отличает группу от керамического цикла.

А. Я. Головин вспоминал: «Все, что бы ни сделал Врубель, было классически хорошо. Я работал с ним в абрамцевской мастерской Мамонтова. И вот смотришь, бывало, на его эскизы, на какой-нибудь кувшинчик, вазу, голову негритянки, тигра — и чувствуешь, что здесь «все на месте», что тут ничего нельзя переделать. Это и есть, как мне кажется, признак классичности».

Его понимание творчества воскрешает времена господства ремесленного цехового стандарта, когда искусством называлось качество исполнительского мастерства в любой работе любого вида, жанра и профиля. А это как раз то, что в высшей степени характерно для петровского времени - начала начал российского западничества. 

Константин Коровин рассказывает, как Врубель однажды выполнял работу - по случайному заказу, где можно не обременять себя большой ответственностью и тщательностью исполнения. Тем не менее: "Но как написал Врубель, какой особенный был шрифт - свой, и какой! И тут Михаил Александрович проявил свой необыкновенный дар графической черты и формы. Потом мы только и говорили: "Шурочке привет! Боже, Левочку храни". И в этой "халтуре" сказалась хватка мастера.

Врубель был всегда "в форме", ни одна работа не могла застать его врасплох. "...Любил смотреть ярлыки бутылок, - передает К. Коровин, - особенно шампанского разных марок. И однажды сказал мне, показав бутылку: Смотри - ярлык, какая красота. Попробуй-ка сделать - это трудно. Французы умеют, а тебе не сделать". У Врубеля, что называется, чесались руки вступить в соревнование с любой мастерски исполненной работой, в ней он видел вызов своему мастерству.

До 1896 года, до скандала с панно на нижегородской выставке, Врубель являлся, так сказать, "придворным художником" С. Мамонтова, он - одна из заметных фигур в абрамцевском кружке, он оформляет интерьеры особняков московских меценатов и буржуа (Маска льва. Декоративная скульптура для ворот дома С.И. Мамонтова в Москве), имея узкий круг клиентов, но он не участвует в выставках, и "широкая публика" о нем не знает. Но вдруг, неожиданно, в 1896 году перед широкой публикой предстал крепкий, сложившийся художник и выдающийся мастер. Летом 1896 года в Нижнем Новгороде открывалась Всероссийская промышленная и сельскохозяйственная выставка, включавшая художественный отдел. На торцах павильона, где должен был расположиться этот отдел, под выгнутой крышей пустовали большие тимпаны. Курировавший художественно-оформительские работы на выставке С.И. Мамонтов заказал Врубелю выполнить для этих тимпанов панно на темы, представленные на усмотрение художника. Врубель сочинил композиции на европейский — «Принцесса Греза» (сказочная рыцарская легенда в сценической обработке популярного тогда французского драматурга Э. Ростана) и национальный («Микула Селянинович») сюжеты. Эти панно были отвергнуты специально присланной из Петербургской Академии художеств комиссией «как нехудожественные». Тогда Мамонтов решил показать, кто настоящий хозяин на выставке. На арендованном им участке вблизи входа был в короткий срок сооружен павильон, или «балаган», как выразился К. Коровин, с громадными буквами на крыше «Панно Врубеля». В этом павильоне они и экспонировались (панно "Микула Селянинович" и "Принцесса Греза"). Событие это наделало много шума в прессе. Кроме того, по настоянию Мамонтова на выставке экспонировалось восемь картин Врубеля и его скульптура, в это же время проходили гастроли Мамонтовской частной оперы в городском театре, где шел спектакль «Гензель и Гретель» в декорациях Врубеля, а в портале сцены красовался исполненный Врубелем ранее для той же Русской частной оперы занавес «Неаполитанская ночь» («Италия. Неаполитанская ночь», эскиз театрального занавеса). Врубель, таким образом, был представлен в Нижнем всеми гранями своего творчества: дебют Врубеля был превращен Мамонтовым в бенефис. 

Принцесса Грёза. Вариант. 1896.

Принцесса Греза. 1896 г. Гостиница «Метрополь», Москва.

Принцесса Грёза. Вариант. 1896.